Журнал Русская жизнь - Гражданская война (октябрь 2008)
Когда же водитель Василий принимался гонять вокруг дома свою жену, педагога Тамару Ивановну, все выглядело иначе. Тамара Ивановна бежала в никуда. Ей было стыдно. Она выбирала укромный путь, но какая уж укромность вокруг панельного, только что построенного дома. Каждый раз это была не игра и даже не погоня. Это был неудавшийся побег. И ни один деревенский житель не припадал к окну и не комментировал происходящее - настолько явственна была постыдность эпизода. Дом замирал в эти минуты. Очевидно, Тамара Ивановна разрушала коллективное деревенское эго. Не было б ее - как было бы легко, привычно, потешно. Так нет же, тычет в нос своей культурностью: посмотрите, мол де, на себя со стороны. Чем это вы по пятницам занимаетесь? И сгинула традиция, лишилась деревня развлечения.
Но молодая наша еще не знает, что она - опасный враг. С интел. непосредственностью прощебетав целый день с новыми родственниками (и еще не замечая угрюмой тени на челе собеседников), в первую же ночь она обнаруживает нежданное. Например, свекровь, сидящую на табуретке возле двери супружеской опочивальни.
Девушка возмущена и заинтригована одновременно, десяток-другой версий бродят у нее в голове, из которых главная проста: мамаша любопытствует. Забавно. Неужели в семье мужа принято столь открыто проявлять свои, так скажем, эротические причуды?
На основании случившегося строятся могучие концепты, уже задумана серия статей под общим названием «Простая семья и секс», перо уже трясется в руке самодеятельной исследовательницы, и тут выясняется (случайно) причина свекровиных бдений. Дело в том, что молодые берут с собой в спальню канделябр. Свечи, шампанское, атмосфера, то да се. Добрая простая женщина, гений домашнего порядка (немного болезненно относящаяся ко всякой опасности, которая может подстерегать семейное имущество), просто стережет дом от пожара. Типа - напьются цимлянского и заснут, свечку не задуют.
Дальнейшие несколько месяцев проясняют картину со всей ясностью - ни одна привычка нашей новобрачной, ни одна ее хозяйственная инициатива, ни одна прихоть, ни одно усилие - ровным счетом ничего не совпадает с укладом дома. И в основных вопросах - экономить или не экономить; копить или занимать в долг; отправиться в отпуск или купить пластиковые окна; какую еду можно считать праздничной, а какую повседневной; синтетическую следует ставить елку или настоящую и каким именно образом ее наряжать - короче, во всем решительно Дом и девица были не согласны друг с другом. И Бог там с ними, с окнами или едой. Семейство оказалось спаянным, многоколенным, с изрядным разнообразием хозяйственной деятельности, производимой во имя благополучия. Сдавались квартиры, возделывались три огорода. Места работы взрослых членов фамилии тщательно выбирались не с точки зрения интереса или возможной карьеры, а с точки зрения возможности сбора сословной ренты (скажем, для получения частных заказов удобно служить в ЖЭКе; работая на металлообрабатывающем заводе, можно заниматься выполнением кое-каких личных ремесленных трудов).
Дальше девица сообразила, что семья, ею потревоженная, состоит из людей удивительной цельности, не ведающих сомнений. Что, возможно, нехорошо. А вот цельность семьи была прекрасна. Семья составляла собой систему настолько гладкую, функционально экономную, обтекаемую, компактную, остроумно слепленную, что являлась, по сути дела, произведением социального искусства. Ее собственная родительская сота (ячейка, фамилия) была обдумана неизмеримо меньше. На устройство интел. семейства не было потрачено и тысячной доли усилий, очевидно приложенных к созданию совершенной модели семейства «народного». Складывалось стойкое впечатление, что, если каждый член простой семьи был сам по себе устроен несколько проще, нежели наша девица (которая тоже, между прочим, не бином Ньютона), то «простая» семья устроена значительно сложнее интеллигентской. То есть силы были потрачены не на совершенствование себя, а на совершенствование роя.
И эта фантастическая система смертельно девицу боялась. Потому видела главный залог своего сохранения в абсолютной безвестности и закрытости стратегий выживания. Описание семьи могло семью уничтожить. О чем-то подобном говорил социолог Симон Кордонский в одной из своих публичных лекций: «Я могу просто привести пример, когда я в каком-то мохнатом году подробно описал деятельность одного сельского райкома партии и одного сельского исполкома, то кончилось это уголовным делом, по которому посадили довольно много народу. Такая социологическая случайность: сделал отчет в одном экземпляре, этот экземпляр был использован в рамках политической борьбы на уровне края. Значит, описание системы уничтожает систему».
Простая семья, разумеется, не занималась никакими противоправными действиями, подобно сельскому райкому партии, но каждым своим прожитым днем ясно давала понять, что достижение цели самосохранения для нее гораздо важнее выбора средств, необходимых для этой работы. Девица была потрясена - с чем же именно она столкнулась? Какое сословие перед ней? Можно ли обойтись расплывчатыми понятиями «городского мещанства», «простой семьи»?
II.
С тех пор прошло много лет, а любопытство не отпускает меня до сих пор.
Время идет, появляются новые общественные страты, исчезают сословия и классы («класс рабочих, класс крестьян, класс служащих, прослойка советской интеллигенции»), растет если не количество буржуа, то, по крайней мере, количество людей, ведущих буржуазный и мелкобуржуазный образ жизни (а мелкобуржуазный образ мыслей имеет уже вся страна), а социальное устройство российского общества так и не описано.
В России живет непонятно кто и непонятно как. Что именно объединяет живущих в стране людей, тоже не до конца ясно. Тот же Кордонский как-то сказал, что язык и телевизор. У меня есть менее конструктивная, но более трогательная версия. Однажды, в далеком и богатом сибирском городе я была в гостях у достойнейшего человека, прекрасного архивиста, страдающего, к несчастью, провалами памяти. На дверях его квартиры (с внутренней, разумеется, стороны), было написано аршинными буквами: «Паспорт, ширинка, газ». То была памятка, что именно проверить в первую очередь, выходя из дома. Я смотрела и думала - идеальный перечень предметов, объединяющих страну. Идеальный. Паспорт. Ширинка. Газ.
Пока основная масса социологов все вычленяет новые российские классы богатых и бедных и нащупывает средний класс, появились несколько работ, дающих надежду, что страну все-таки рассмотрят и опишут.
Чрезвычайно интересна работа Симона Кордонского «Сословная структура постсоветской России». Кордонский - ученый с исключительной интуицией, чувствующий общественное устройство как никто сейчас, и, по его мнению, в России «сословия, а не классы, были, есть и в предвидимом будущем останутся, основными элементами актуальной социальной структуры». Почему? Потому что «… Россия страна, в которой в стабильные времена, вне революций и перестроек доминирует сословное мироустановление, основанное на неравенстве граждан перед законом и различиях в объемах прав и обязанностей перед государством». А это отчего? «Россия - ресурсное государство, - пишет Кордонский, - в котором ресурсы не приумножаются, а распределяются - делятся между сословиями. Классовая структура в России уже больше ста лет не может сформироваться, ее сметают волны сословной жажды социальной справедливости».
Кордонский описывает семь титульных сословий, ибо они выделены федеральными законами. Государственные гражданские служащие. Военнослужащие. Правоохранители. Судьи. Депутаты. Казаки. Муниципальные служащие. «К деятельности членов титульных сословий неприменимы понятия труд и оплата труда. Служивые служат, а не работают».
Кордонский вводит понятие социальной ренты, которой члены титульных сословий облагают сословия нетитульные. Простейший пример - гаишная рента. Проговаривает межсословные отношения, которые, по его мнению «манифестируются неформализованной процедурой старшинства крыши. Известно, например, что прокурорская крыша весомее, чем ментовская, и в сборе сословной ренты представители титульных сословий облагаются гаишной рентой гораздо реже, чем нетитульных».
Он же выделяет и нетитульные сословия. Это коммерсанты, лица сводных профессий (деятели культуры и науки, журналисты, писатели, художники, спортсмены, священнослужители), бюджетники, работающие по найму, заключенные.
Интересно очень. Идея, что основное понятие сословного общества - справедливость, но само сословное общество равно неравенству, блестящая.
Правда, опять досталось интеллигенции: «Классовому расслоению (соответствующему рыночным отношениям) препятствует тщательно культивируемое сословным устройством стремление к распределению ресурсов сообразно статусу сословий. Межпоколенческую трансляцию этого стремления обеспечивает особая и весьма жизнеспособная социальная группа специфичная для сословного общества, но сама не являющаяся сословием - интеллигенция. Она всегда противостоит породившему ее сословному общественному устройству, но при перестройках, когда рыночные начала теснят сословные институты, интеллигенты, которые собственно и составляют осознающее себя сословное общество, сначала становятся властными фигурами, в дальнейшем, обнаружив сопротивление своим властным амбициям, пытаются вновь построить общество, в котором ресурсы распределяются справедливо. Для них это прежде всего означает, что ресурсами должны быть обеспечены образование, наука, культура, здравоохранение и пр. - то есть главные интеллигентские занятия».
