Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
Обнаружив рябину, свиристели кормятся почти непрерывно. Еда вкусная, но не слишком питательная – надо есть много, и свиристели снуют челноком с кустов на рябину, с рябины – на куст. Пищеваренье у многих птиц очень быстрое. У свиристелей оно особенно скорое. И рябина за час-другой с облегчением ветки свои распрямляет.
Свиристели не боязливы. В поисках корма они залетают глубоко в город. В жилых массивах, где растут боярышник или рябина, они иногда сотенными стаями облепляют крыши домов, антенны, деревья – кормятся и отдыхают на глазах у людей.
Сейчас, в серые дни, видишь лишь контур хохлатой гостьи. Но выпадет снег, и в какой-нибудь солнечный день вы увидите на рябине птицу редкостной красоты. Дымчато-розовая, с черным, белым и желтым узором на перьях, спокойная, несуетливая, предельно доверчивая. Перекликаясь, птицы негромко свирькают – «свирь-свирь!» – оттого и название – свиристель.
Кочуя по лесу и населенным пунктам, к концу весны птицы соберут рябиновый урожай и стаями тронутся в еловые свои царства на север. А сейчас они только-только прибывают оттуда. И всюду, где много рябины, этих птиц вы увидите непременно.
• Фото автора. 11 ноября 1984 г.
«Клочок земли, припавший к трем березам…»
ПроселкиО чем думаешь, то и приснится. Приснилась недавно мне Третьяковская галерея. Подхожу к шишкинской знаменитой картине и вижу: спилены сосны. Нет сосен – большие пеньки во ржи.
Пялю утром глаза в потолок, размышляю о причудах сновидений и вспоминаю вдруг село «Парижская коммуна» (бабы называли – «Париж»), вспоминаю эвакуацию в это село, холодную зиму 1942/1943 года. Четыре месяца, пока горели Сталинград и Воронеж, мы жили в «Париже». Родное село было в семи километрах, но в нем пролегала запасная линия обороны, и всех жителей до единого передвинули в недальний тыл. Это было житье в нужде, тесноте, тревоге и в горе. Но не в обиде. «Парижане» безропотно приютили в своих домишках переселенцев.
И мы четыре месяца жили в селе, пока немец не попятился из Воронежа. Доброе чувство сохранилось у меня и к селу. Вспоминались обретенные там друзья, хозяйка, у которой мы жили, речка, протекавшая за огородом, лесок, из которого воровски мы тягали дровишки. И с особенной радостью вспоминал я четыре громадные сосны, росшие у «парижского» сельсовета. Весь облик села был связан с этими соснами. Их было видно издалека. Сначала из-за бугра над дорогой возникали темные их вершины, потом появлялись литые медного цвета стволы. И вот уже видно: дерева царствуют над цепочкой домов. Сады, дворы, амбары, палисадники, погреба – все было маленьким, будничным рядом с этими великанами. Мне казалось тогда: сначала тут выросли сосны, а потом уже возле них поселились и люди.
Весной я решил проведать село. Цвели одуванчики и орали у речки лягушки. Я шел знакомой дорогой и знал, с какого места увижу над горизонтом верхушки сосен… Но сосен не было. Последние два километра я почти пробежал, не веря своим глазам. Белело возле дороги поскучневшее здание сельсовета. Торчал кирпичный амбар. И желтели на месте сосен четыре громадных пня.
Мне в голову не пришло тогда узнавать, кто и зачем спилил четыре сосны. В те годы привыкли, притерпелись к потерям, да и возраст не позволял еще оценивать все без ошибки. Однако я чувствовал: сделано что-то серьезно-ошибочное, неразумное, зряшное. И эта заноза, понимаю теперь, засела тогда глубоко. Вот даже сон… Впрочем, «материала» для подобного сна в памяти накопилось немало.
* * *Чувство Родины – важнейшее чувство для каждого человека. У взрослого это чувство подобно большой реке. Опыт жизни и впечатления от всего увиденного понятие «Отечество» расширяют до границ всего государства. Но есть у каждой реки исток, маленький ключик, от которого все начинается. И чувство Родины (обратите вниманье на корни слов: род – родник – Родина) прорастает, как все большое, из малого зернышка. Этим зернышком в детстве могла быть речка, текущая в ивняках по степи, зеленый косогор с березами и пешеходной тропинкой. Это могла быть лесная опушка с выступающей в поле грушей, дикий запущенный сад за околицей, овраг с душистыми травами и холодным ключом на дне, это могли быть копны сена за огородом и телок на привязи возле них. Могли быть те самые четыре сосны над равнинной дорогой или городской двор с какими-нибудь дорогими сердцу подробностями. Перечислять можно до бесконечности. Каждый, читающий эти строки, без труда вызовет в памяти что-то подобное. И не так уж сложно объяснить, почему все это нам дорого. Почему память долго это хранит, почему дорогие воспоминания служат точкой опоры на кругах жизни и особо в трудные ее моменты.
Все достаточно просто. Близкие сердцу картины родной земли связаны у нас в самыми первыми радостями узнавания жизни, с ощущением жизни как таковой, с неосознанной еще благодарностью за эту жизнь. Это могучая сила памяти! Она влечет птиц из дальних краев к месту, где они родились, она всю жизнь согревает человеческое сердце, делает его счастливым. Или несчастным, если человек почему-то потерял Родину. И что важно сейчас подчеркнуть, разветвленное дерево чувства Родины должно иметь самый первый изначальный росток, и чем он крепче, тем быстрее дерево вырастает, тем зеленее его вершина.
Ничего особо нового в размышлении этом нет. Читая Ушинского, мы видим, как много этот большой педагог уделял внимания воспитательной силе природы, воздействию пейзажа на формирование человека, значению изначальных ростков в глубоком патриотическом чувстве. «Зовите меня варваром в педагогике, но я вынес из впечатлений моей жизни глубокое убеждение, что прекрасный ландшафт имеет такое громадное влияние на развитие молодой души, с которым трудно соперничать влиянию педагога». Красноречивые строки!
К истоку патриотических чувств человека обратился Константин Симонов в дни, когда судьба наша определялась словами: Родина или смерть! Мы и сегодня без волненья не можем читать эти строки.
Но в час, когда последняя гранатаУже занесена в твоей руке,И в краткий миг припомнить азом надоВсе, что у нас осталось вдалеке.Ты вспоминаешь не страну большую,Какую ты изъездил и узнал,Ты вспоминаешь Родину – такую,Какой ее ты в детстве увидал.Клочок земли, припавший к трем березам,Далекую дорогу за леском,Речонку со скрипучим перевозом,Песчаный берег с низким ивняком.
Вряд ли надо еще что-нибудь говорить в доказательство, как важно беречь нам в облике нашей земли, нашей страны все, что может тронуть человеческое сердце и оставить о себе благодарную память. Все ли у нас тут в порядке?
По праву человека, изрядно поездившего, должен поделиться своей тревогой. Много говорим о красоте земли, но бережем плохо то, что надо непременно беречь. Грустно признать, но на «клочке земли, припавшем к трем березам», частенько видишь кучу бетонного мусора, или забытую ржавую сеялку, или нетленную кучу полиэтиленовых мешков из-под удобрений. Песчаный берег украшает автомобильное колесо или какие-то старые ящики, брошенная мелиораторами труба. Опушка леса и полосы лесопосадок в степи опалены химикатами, неаккуратно распыленными с самолета. Живописную вековечную тропку к деревне вдруг видишь запруженной морем навоза, для которого почему-то именно тут устроили склад. Березы в лесу испачканы пятнами масляной краски – помечали лыжный маршрут. Зеленый травяной склон горы нередко видишь изрезанным громадными буквами какого-нибудь призыва. Достигает ли цели этот призыв, когда его вырубают лопатой в зеленом дерне?
Пренебрежение обликом всего, что нас на земле окружает, встречаешь настолько часто, что нет возможности всего даже и перечислить. Работали мелиораторы – оставили после себя «лишние» трубы, ржавый, отслуживший свое бульдозер. Дорожники брали песок – оставили рваную язву в земле, хотя обязаны были рекультивировать землю, засадить ее лесом. Газопроводчики по лесам оставляют иногда полосы, кои немудрено спутать со следами печально известного смерча – поваленный, сдвинутый в кучи, гниющий лес, бугры земли, погнутое железо.
Строителям скоростной магистрали Москва – Симферополь был нужен песок, и такой, чтобы стоил недорого, чтобы был под рукой. Где же его нашли? В пойме Оки, на узкой полоске земли, лежащей между рекой и Приокско-Террасным заповедником. Это было особой красоты место с холмами, поросшими соснами, с остатками реликтовых растений, оберегаемых заповедником. Близость заповедника (сто метров до его границы!), близость крупнейшего в нашей стране биологического центра Пущино (стоит на противоположном берегу Оки) добывателей песка не смутила. Ревели бульдозеры – срезали «песчаные неровности рельефа», пылили тяжелые самосвалы, размалывая колесами податливую землю. В рытвины по пробитым дорогам из Серпухова сейчас же повезли всякий мусор и хлам. Кто разрешил тронуть место не просто живописное, но драгоценное из-за близости к двум исследовательским и природоохранительным центрам? И как объяснить равнодушие и заповедника, и ученого мира в Пущине, на глазах у которых добывался «дешевый песок»?
