Лев Айзерман - Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?
«Та же сухая программа и здесь, как на уроке алгебры или немецкого языка; та же ответственность преподавателя и ученика к экзамену; тот же наскоро составленный и сжатый до последней степени учебник; то же уныние “от сих и до сих” на завтра; и имена праотцов, патриархов, пророков, святых, запоминаемые с тем же чувством, что реки Австралии и плоскогорья Азии. Между тем, кто же станет спорить, что Евангелие и Ветхий Завет и, наконец, история христианства – не “сухой материал”, практически необходимый для путешественника, торговца и читателя газет. “Практически необходимое” в Законе Божьем именно воздействие на душу ученика; воздействие на его воображение живых фигур мучеников, апостолов, пророков, картин, событий истории, самой потрясающей, и, наконец, размышление над нравственными законами, над заповедями совести человеческой, какие оставил миру и человеку Христос. Где все это? В пожелании – это у каждого; в осуществлении – ни у кого… Память обременена, а совесть не просвещена» [34] .
Разве то выучивание, вызубривание, гружение памяти, а не обращение к душе, сердцу, совести, о котором говорил Розанов, не относится к преподаванию литературы в современной школе? Не то ли происходит и на наших уроках, за что мы же платим и будем платить еще более страшной ценой? Не сразу и сам я все это понял.
Однажды собрался класс, в который 44 года назад (следовательно, была эта встреча в 1996 году), окончив педагогический институт, я пришел в свой первый учебный день. Они были тогда в девятом, я был старше их лет на 6–7. Нам было что вспомнить. Была общая, объединяющая всех жизнь в школе, расположенной на самом краю Москвы: речонка, которая обозначала тогда границу Москвы и Московской области, текла почти под самыми школьными окнами. Это была единственная тогда в Москве школа, где в старших классах учились вместе мальчики и девочки: просто поблизости не было другой. Были походы – один лыжный – в Бородино и Петрищево, где мы провели ночь в доме, в котором свою последнюю ночь провела Зоя Космодемьянская, и в Ясную Поляну, Поленово. Были школьные вечера, долгие разговоры после уроков.
Но вспоминать свои уроки литературы мне было сейчас горько, о чем я и сказал всем собравшимся, хотя меня благодарили за то, что я хорошо подготовил к экзаменам, что только усугубляло эту горечь. А дело было в том, ради чего я преподавал литературу. Я был убежден тогда, что главная моя задача – дать ученикам хорошие знания по предмету. Естественно, знания понятные, осмысленные. Ho именно знания.
И первая моя методическая статья, напечатанная в журнале «Литература в школе» в 1956 году, была канонической методической статьей. Она была посвящена записям в тетради по литературе.
...«Мы стремились, чтобы каждый урок отражался в тетради в виде тех или иных записей, которые бы помогали ученику подготовить домашнее задание, подготовиться к сочинению, повторить пройденный материал».
Через несколько десятилетий я узнаю об опорных сигналах Шаталова.
В том же 1956 году в «Новом мире» был напечатан большой мой очерк «Живое и омертвевшее». Меня тревожило неблагополучие многих сторон школьной жизни. Неблагополучия в преподавании литературы я пока еще не ощущал. Но постепенно прозревал. И это прозрение привело меня к совершенно новому взгляду на работу учителя литературы. Впервые я публично выразил это пятьдесят лет назад, в 1969 году, почти одновременно в журналах «Новый мир» и «Литература в школе». Там напечатаны мои статьи, где обо всем этом было сказано, что называется, во весь голос. Позволю себе процитировать начало статьи в «Новом мире».
...«Самый страшный враг уроков литературы – холодное равнодушие. Когда судьба Татьяны Лариной волнует учеников куда меньше, чем подбор цитат к ее характеристике, когда об Андрее Болконском девятиклассники рассказывают с тем же спокойствием, что о сумме или разности квадратов катетов, тогда работа учителя литературы обессмысливается: обескровленные, омертвленные образы не учат и не воспитывают.
Мы вывешиваем на стенах школьных библиотек и кабинетов литературы высказывания писателей о силе книг, об испепеляющем жжении поэтического слова, но как часто на наших уроках серая безучастность приглушает биение горячего человеческого сердца.
Когда жизнь, борьба, мучительные искания, душевные трагедии героев книг, о которых мы говорим на уроках, не волнуют класс, оставляют его спокойным, тогда уроки литературы становятся не дорогой в большой мир искусства, а препятствием на пути к нему».
Конечно, на этих статьях стоит печать времени и того, что для меня самого это были лишь первые шаги на новом пути. Не со всем, что тогда написал, я согласен сегодня. Но так определился мой путь как учителя, методиста, публициста. Путь на последующие пятьдесят лет, итогом которых и является эта книга, написанная человеком, все эти годы работавшим в школе. Путь от ученика – к человеку. К человеку – через читателя.
В следующем году, в 1960-м, главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский выступил на Всероссийском съезде учителей с речью о преподавании литературы в школе. В речи этой он сказал о голосах учителей словесности, которые дошли до него. Возможно, среди них был и мой голос, а статью Твардовский не мог не читать: им подписан номер к печати. В речи этой было сказано главное для многих из нас:
...«Я отдаю себе отчет в том, что уроки литературы не часы развлечения и отдыха. Поскольку литература становится предметом изучения в школе, она становится предметом науки, а наука, как известно, требует и необходимого усилия, и заметного понуждения, и, главное, известного плана и системы. Нет, это не часы развлечения и отдыха от других наук, но это, как мне кажется, – может быть, это мое представление подтвердили бы некоторые педагоги-практики, – эти часы должны быть часами воодушевления, эмоционального подъема и, я даже позволил бы себе такое примерно выражение, нравственного прозрения».
Через два года, в 1962 году, нас, молодых тогда учителей словесности, в своей книге «Живой как жизнь» поддержал Корней Иванович Чуковский.
Идеи, выраженные на страницах «Нового мира», «Литературы в школе», в лекциях, которые я начал читать учителям, были развиты в моей первой книге «Уроки. Литература. Жизнь», выпущенной «Просвещением» в 1965 году. Книга эта принадлежала своему времени, и многое в ней мне сейчас читать неуютно, но главного курса, в ней обозначенного, я держусь и сегодня. В этом же русле и все остальные мои книги, включая и последнюю – «Зачем я сегодня иду на урок литературы», которую в 2005 году выпустило издательство «Захаров». Что касается той, первой, то, прочитав ее, вдова Твардовского Мария Илларионовна передала мне через дочь Валю, что от нее «пахнет “Новым миром”». Сегодня модно отрекаться от старых кумиров. От Твардовского и его журнала я не отрекаюсь.
И сегодня, как никогда, я убежден, что до тех пор, пока главным будет получение знаний о литературе, а экзамен будет направлен на проверку этих самых знаний, никаких благих изменений в преподавании литературы не произойдет.
* * *На этом я собирался закончить и эту главу, вообще эту часть своей книги. Но вмешалась жизнь, которая преподнесла свой урок. 27 ноября 2009 года, как раз тогда, когда я писал эту часть книги, экзаменам посвященную, я прочитал в «Известиях», что сказал о грядущих в конце этого учебного года экзаменах по литературе председатель Федеральной комиссии по литературе, с любимым детищем которого – ЕГЭ по литературе – я сражался все последние годы. И вот что сказал Сергей Зинин:
...«Мы ушли от трафаретных ответов. Мы приглашаем школьника думать, размышлять, сопереживать, сострадать. Без этого литературное образование потеряло бы всякий смысл».
Четыре раза я перечитал эти строки и пролил слезы умиления. Но только два дня дано мне было на это умиление.
А 1 декабря по всей Москве в десятых классах проходил мониторинг по литературе, подготовленный кафедрой филологии Московского института открытого образования, о чем и было сказано в заданиях.
Я принадлежу к тому поколению, для которого 1 декабря – траурный день: 1 декабря 1934 года был убит С. M. Киров. А 1 декабря этого года исполнилось 75 лет со дня его гибели. Той острой боли уже нет. Боль другая: от понимания трагедии, которая за этим последовала. Но 1 декабря 2009 года я уходил из школы с таким чувством, как будто я был на похоронах русской литературы, – во всяком случае, русской литературы в школе.
Не будем сейчас останавливаться на всех вопросах, связанных с этой работой. Сосредоточимся лишь на одной проблеме.
Начнем с «Пояснительной записки» к этому мониторингу:
...«Администрация школы самостоятельно определяет режим проведения работы: только задание с кратким ответом (часть B) на 60 минут или полный формат работы на 240 минут. В классах углубленного и профильного изучения литературы рекомендуется провести работу в полном формате».
