Лев Вершинин - Гопакиада
Перечитайте и задумайтесь.
Церковь есть церковь. Место отправления культа и строительство новых храмов есть первейшая забота любого иерарха высокого уровня; все прочее (школы, лечебницы, заповедники, музеи) нужно, да, но идет далее по списку. Если же иерарх за многие десятилетия правления огромной епархией находит время для строительства необходимых пастве, но все же светских объектов, вовсе не уделяя внимания возведению Домов Божьих, значит…
Нет, первая, совершенно естественная едва ли верна. Митрополит Андрей (бывший граф Роман Александр Мария), судя по всему, по переписке, по массе написанных книг, не был холодным рационалистом, работавшим с религией, как патологоанатом с трупом. Он, и это, по крайней мере для меня, несомненно, был искренне верующим человеком. Вот только до организации, им возглавляемой, ему, истовому католику, скорее всего, было мало дела. Просто именно он, граф Шептицкий, по всем анкетным данным и личным качествам идеально подходил на роль «духовного лидера», способного обуздать вышедшую из повиновения ГКЦ и вновь приспособить ее к обслуживанию интересов Костела, убедив этих упрямых «русских», что такие же русские, живущие на востоке, не братья им, а совсем наоборот. То есть, называя вещи своими именами, выполнить важнейшую часть разработанной польскими эмигрантами в Австрии и — 100 % — не раз и не два обсуждавшейся под сводами родительского дома программы «Если не нам, то и не России». Но, в конце-то концов, ведь именно для этого и была когда-то придумана уния…
Глава XV
Под черным орлом
Нехорошее Возрождение
Бывают даты, о которых не следует забывать. А если забыли, но кто-то напомнил, напомнившего следует благодарить. Так что спасибо от души некоему Ющенко В. А., в свое время президенту Украины, издававшему указ о чествовании 7 марта подвига «сечевых стрельцов» — солдат и офицеров австро-венгерской армии, призванных со Львовщины, каковые, по его мнению, во время Первой мировой «героически победили москалей» на горке Маковка. Неважно, о чем думал он при этом, главное, что, как говаривал старина Гэндальф, и от Голлума может быть польза…
Так вот, согласно подсчетам специалистов, к началу XX века русинов, подданных австро-венгерской короны, говоривших по-русски и считавших себя русскими, насчитывалось от 3,1 (минимальная оценка) до 4,5 миллиона душ. Много веков подряд забитые и бесправные, они в это время начинают, что называется, «национально пробуждаться», однако вовсе не в том ключе, в каком хотелось бы Вене. Большая часть новорожденной галицко-русской интеллигенции осознавала процесс Возрождения, в котором активно участвовала, как возврат к общерусской культуре, осознание своей принадлежности к единому русскому народу, от которого так долго была оторвана. «В руках москвофилов, — без всякого удовольствия пишет Грушевский, — находились все национальные организации и в Галиции и на Буковине, не говоря уже о закарпатской Украине, а народовство 1860-х и 1870-х годов представлено было лишь небольшими кружками, бедными и материальными средствами и культурными силами». Между прочим: ярлычок «москвофилы», указывающий на как бы политическую ориентацию, возник и прижился с подачи польской, немецкой и «украинофильской» прессы. Сами они издавна называли себя «старорусами», и это определение много лучше, потому что подавляющее большинство их, заявляя о себе как о «русских», ни о какой политике не задумывалось. «Наша партия, — писал Осип Мончаловский, один из основателей Русской Народной партии, автор ее программы, — исповедует, на основании науки, действительной жизни и глубокого убеждения, национальное и культурное единство всего русского народа… Принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа, а также местные условия, русско-народная партия признает целесообразным просвещать русское население Галичины на его собственном, галицко-русском наречии. Не отказываясь, однако, от помощи, какую русскому народу в Австрии могут принести и действительно приносят общерусский язык и общерусская литература».
Находили ли такие взгляды и принципы поддержку в обществе, можно судить по сухой электоральной цифири. При полном неодобрении и отсутствии поддержки со стороны властей, на выборах в Галицкий сейм РНП много лет подряд собирала абсолютное большинство мандатов, но даже на «провальных» выборах 1908 года сумела провести 8 своих депутатов, тогда как победители-украинофилы» (десяток партий от ультралевых до крайне правых) отвоевали всего лишь 12 депутатских мандатов на всех. Да и в рейхстаге Австро-Венгрии накануне Великой Войны 5 депутатов-галичан представляли именно ее. А до того случалось и больше.
Такая тенденция неимоверно бесила власти, считавшие — и вполне справедливо — Россию наиболее вероятным противником в предстоящей (в этом не сомневался никто) войне. Когда в 1907-м Дмитрий Марков, депутат рейхстага от РНП, с трибуны парламента заявил об «ущемлениях прав русского народа», да еще и на нормальном русском языке, пресса обвинила парламентария в «измене короне», а полиция даже провела расследование его контактов, быстро сошедшее на нет, поскольку никаких порочащих связей у Маркова не обнаружилось. Как, впрочем, не обнаруживалось их и у многократно попадавшего под арест Мончаловского. И тот, и другой были лояльными из лояльных подданными кайзера. Ничуть не экстремистами. Напротив, довольно умеренными и осторожными просветителями народнического толка, а своим главным, принципиальным противником считали пропагандистов новомодной и активно пропагандируемой сверху «украинской» идеи. «Украинствовать, — утверждал Мончаловский в издании «Червонная Русь», — значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий «Русь», «русский», отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную «украинскую» самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапогов». Однако обратите внимание: и здесь, выражаясь более чем резко, на грани фола, Мончаловский говорит все же не о политике; его беспокоит, тревожит, злит культурная проблема, проблема, так сказать, забвения народом национальных и культурных корней. Похоже, он даже не сознает, что дело как раз в политике. Если еще 20–30 лет назад (помните, что писал Грушевский?) «народовцы», предшественники оппонентов РНП, были «небольшими кружками, бедными и материальными средствами и культурными силами», то в начале века, назвавшись «украинцами», они получили и финансовую, и политическую поддержку свыше, и зеленый свет в политическую жизнь вплоть до парламента. Ибо позиционировать себя как «украинца» стало равнозначно признанию «чуждости» России и всех остальных русских, а это — в рамках общей политики Габсбургов — дорогого стоило.
Проблема заключалась только в одном. Молодых и борзых карьеристов, готовых ради быстрого продвижения и соответствующих материальных преференций хоть чалму натянуть, хоть пейсы отрастить, хоть украинцами назваться, во все века и в любом месте на пятак сотня. Но все их пресс-конференции, декларации и прочие ужимки и прыжки в глазах власти ничто, если они не представляют реальную силу. А вот как раз силы-то, во всяком случае реальной, невзирая на все «спортивно-просветительские» общества, десятки газет и фольк-шоу, «украинцы», как мы уже видели по электоральным цифрам, не имели. Зато имелся карт-бланш. Типа, все, что делает предъявитель сего…
И примерно с 1908 года, аккурат после «возмутительной» речи Маркова, в компетентные органы империи десятками, сотнями, а затем и тысячами пошли доносы «верноподданных». Часто даже подписанные. Мол, такой-то поп и такая-то семья, а еще такой-то кузнец (список прилагается), очень на то похоже, шпионят в пользу «одной из соседних держав», так что надо было бы обратить внимание. Иногда обвинения выходили далеко за рамки обычного абсурда, нередко информаторы, помимо патриотических соображений, старались с помощью власти решить проблемы с недружественными соседями. Все сигналы такого рода рассматривались быстро и с обвинительным уклоном, поначалу — в венгерской части империи, элита которой с 1849 года считала Россию, не позволившую венграм уйти из-под власти Габсбургов, кровниками, затем и в австрийской. Уже в 1910-м было закрыто большинство русинских организаций, не желающих «украинизироваться», то есть практически все, а в 1913-м общественность удивляют «2-м Мармарош-Сигетским процессом», на котором 32 обвиняемых получили на всех 39,5 лет каторги. За переход в православие. Притом, что свобода вероисповедания гарантировалась законами Австро-Венгрии, а венское общество за пару лет до того вовсю жалело «бедняжку Бейлиса, гонимого в варварской России». Впрочем, бывало и круче. В начале 1914 года «львовский процесс» против «шпионов» — православных священников Игнатия Гудимы и Максима Сандовича, крестьянина Бендасюка и студента-юриста Колдры, отсидевших в крепости три года предварительного заключения, завершился оправданием подсудимых, поскольку полиция так и не смогла в итоге представить суду хоть какое-то связное обвинение. Это, однако, были еще цветочки мирного, вегетарианского времени.
