Герилья. Красные партизаны Латинской Америки - Колпакиди Александр Иванович

Реакция не способна постичь диалектику истории. То, что дает жизнь теологии освобождения, так же как и другим движениям, которые пытаются решить проблемы зависимости и вскрыть причины отсталости, – это глубокие социально-политические изменения, происходящие в современную эпоху. Идеи создания нового общества распространяются среди верующих прежде всего благодаря борьбе трудящихся, которая всколыхнула все слои общества, подтолкнув их к определению своих позиций.

Гватемальский писатель Луис Кардоса-и-Арагон писал: «Самым значительным культурным событием в истории моей родины явилось пробуждение самосознания у подавляющего большинства индейского населения, после полувека пребывания в дантовском аду. Это событие не имело никакого отношения к серпу и молоту; оно было связано с крестом и евангелием. Наш народ в основной своей массе – католики. Когда в хижине верующего находили Библию, крестьянина убивали»[7].

Среди индейцев и сельских пеонов, в низовых христианских общинах «фавел» и «вильяс-де-мисерия»[8] коллективное чтение отрывков из Библии рассматривалось как подрывная акция, потому что само это чтение в условиях, когда народ страдает и борется, вместо того чтобы вызвать чувство смирения, возбуждает протест против несправедливости, является призывом к сопротивлению угнетателям.

В Священном писании говорится о преследованиях, которым подвергался тот, кто изгнал из храма торгующих, утолил не только физические голод и жажду страждущих, разделив хлеб и рыбу, но и голод и жажду справедливости, указав на царство небесное – царство справедливости и братства, которое наступит в будущем. Именно так воспринималось угнетенными народными массами Священное писание, в отличие от тех, кто благодаря ему хотел бы увековечить свои привилегии и даже распространить их на загробную жизнь. Священное писание учило: то, что сближает людей и помогает им жить, – это не их верования и молитвы, а конкретная любовь к ближнему.

Появление и усиление влияния теологии освобождения на массы лишает правящие классы возможности использовать религию в качестве инструмента своего господства и, возможно, главного идеологического оружия, поскольку эта теология узаконивает с позиций истинной веры борьбу за освобождение как основную задачу всех угнетенных – верующих и неверующих.

Опыт совместной борьбы способствовал тому, что уже достаточно широкие религиозные круги, которые ранее были подвержены влиянию идеологии антикоммунизма и антисоветизма, начали понимать свое истинное предназначение.

Граффити в Венесуэле на котором Иисус изображен с автоматом

«Я приехал в Никарагуа из Испании. Со страстью я начал свою работу священника и вскоре открыл, что голод и жажда справедливостей угнетенного и презираемого народа, которому я служил как церковник, требуют большего, чем словесные заверения в соучастии. Я видел воочию раны народа, беспримерную эксплуатацию крестьян, задавленных сапогом помещика, преследуемых национальной гвардией – инструментом несправедливостей и репрессий. Я видел, как немногие бесстыдно обогащаются под сенью сомосистской диктатуры. Я был свидетелем подлых дел, безобразий, обмана, воровства, творившихся членами семьи Сомосы, находящейся у власти».

Теология освобождения и провозглашенные ею идеалы нашли наиболее полное воплощение в «церкви бедных», или «народной церкви». Речь идет о процессе, происходящем внутри самой церкви, о более глубоком единении паствы со священнослужителями, все более проникающимися ее чаяниями и нуждами. И этот процесс, конечно, не случайно развертывается прежде всего там, где с особой силой звучит протест обездоленных и угнетенных, среди которых широкие массы верующих, и усиливается освободительное антиимпериалистическое движение, как это происходит сейчас в Центральной Америке.

Незадолго до конференции Латиноамериканского епископального совета в Пуэбле в 1979 г. бразильский кардинал А. Лоршейдер, бывший в то время президентом СЕЛАМ, признавал, что в настоящее время в католицизме «идея церковной общины, братской любви неотделима от идеи борьбы, классовой борьбы. Следует со всей искренностью признать, что сейчас в Латинской Америке эта проблема является основной».

Участвуя в различных по форме выступлениях против тирании, за социальную справедливость, христиане перестают быть простыми участниками религиозных обрядов, а занимают все более активную и критическую позицию. Это не могло не вызвать тревоги в некоторых церковных кругах. В Пуэбле епископы высказались в поддержку народной религиозности, но развивающейся в жестких рамках.

Наиболее значительным явлением последних лет стали низовые христианские общины (НХО). Они начали создаваться четверть века назад преимущественно в бедных кварталах, ввиду нехватки священников и необходимости заполнить тот вакуум, который образовался в результате кризиса, охватившего традиционные приходы. Они получили распространение также среди индейцев, студентов и других слоев общества. Если в Медельине НХО не были предметом, достойным обсуждения, то в Пуэбле все было по-другому, поскольку они уже представляли собой широкое движение, с которым, с одной стороны, бедные связывали надежду на «новую евангелизацию» и которое, с другой стороны, вызывало озабоченность папы Иоанна Павла II. назвавшего их «идеологической заразой»[9].

Святой Иоанн Павел II – папа римский, предстоятель Римско-католической церкви с 16 октября 1978 по 2 апреля 2005 года, драматург, поэт, педагог. Беатифицирован 1 мая 2011 года папой римским Бенедиктом XVI.

Объединяя семьи католиков, посещающих богослужения, как правило, какого-то одного священника, эти общины превратились (особенно в последние годы) в общественные организации, нередко взаимодействующие с другими группами христиан внутри различных массовых движений (в защиту прав человека, профсоюзных и др.). В Бразилии их насчитывается около 100 тысяч и объединяют они примерно 3 миллиона человек; тысячи НХО существуют в Центральной Америке, в Чили, Перу, почти во всех латиноамериканских странах. В Аргентине в ряде епархий они получили столь быстрое распространение, что высшая церковная иерархия, которая в течение ряда лет препятствовала или затрудняла процесс их создания, почувствовала необходимость взять руководство НХО в свои руки. Таким образом, она стремится осуществлять контроль над их ориентацией, всячески препятствуя развитию прогрессивных политических тенденций.

Правда, НХО не однородны. Над многими из них продолжают довлеть предрассудки в отношении левых партий и профсоюзов, что делает их развитие медленным и трудным. Однако этот процесс происходит по нарастающей. Серхил Карденас, исполнительный секретарь Координационного совета низовых христианских общин Чили, так объясняет то, что происходит с верующими, которые работают в массах: «Народ, сталкиваясь с человеческими страданиями и болью, начинает остро чувствовать свою сопричастность, и это приводит к тому, что христианские низовые общины все больше склоняются к выбору в пользу освободительной церкви»[10].

В среде участников НХО были в прошлом и появляются в настоящее время герои и мученики борьбы за демократию и свободу. Многие готовы целиком отдать себя революционной борьбе.

Появление теологии освобождения, НХО и других новых форм организации христиан не только означает возвращение в известной мере к некоторым прогрессивным традициям прошлого христианского движения, но и является средством, открывающим путь включения огромных масс верующих в борьбу за освобождение и социальный прогресс. Никарагуа представляет собой характерный пример в этом отношении. В отличие от церкви на Кубе, которая была главным образом церковью для богатых (хотя в кубинской революции участвовали и христиане), никарагуанская церковь не была целиком отделена от народа. Но, как и в других странах, здесь господствовало традиционалистское направление, возглавляемое церковными иерархами, которые, за редким исключением, выступали союзниками консервативных кругов, одобряли господство американского империализма. Одержимая ярым антикоммунизмом, церковь поддерживала Сомосу, помогая ему в идеологическом и духовном закабалении трудящихся.