Газета Завтра Газета - Газета Завтра 917 (24 2011)
Поскольку высокотехнологичная продукция новых членов, как правило, была неконкурентоспособна на внутреннем рынке Евросоюза, их европейская ориентация объективно способствовала деиндустриализации этих стран. "Гиперконкуренция" со стороны европейских фирм вела к массовой безработице и деквалификации рабочей силы, вытеснению населения в сектора с высокой самоэксплуатацией (мелкую торговлю, малый бизнес и сельское хозяйство). Другим следствием стала широкомасштабная миграция в развитые страны Евросоюза, где она существенно "испортила" рынок труда. Наконец, не следует забывать, что чрезмерное "измельчение" бизнеса объективно снижает национальную конкурентоспособность, — в частности, технологический уровень страны.
Экономики Восточной Европы (в первую очередь их банковские системы, оставшиеся слабыми) перешли под контроль глобальных корпораций "старой" Европы, которые сохранили промышленность, как правило, там, где имелась высококвалифицированная рабочая сила (до присоединения к Евросоюзу прошел также перенос экологически вредных производств). В странах с менее квалифицированной рабочей силой (Румыния, Болгария, страны Прибалтики) произошла подлинная промышленная катастрофа. При этом квалифицированные работники при открытии границ бежали (в 2007-2008 годах из Румынии уехало 20-30% экономически активного населения — 2-3 млн. чел.), создав дефицит рабочей силы и повысив стоимость оставшихся, что во многом лишило соответствующие страны преимущества дешевизны квалифицированной рабочей силы. Подготовка же ее из-за закрытия соответствующих производств и отказа от массового создания новых почти прекратилась.
Сохраненная промышленность в значительной степени занимается простой сборкой продукции корпораций "старой" Европы, в том числе ориентированной на экспорт на емкие рынки России и Украины.
В результате в странах Восточной Европы возникла двухсекторная экономика, характерная для колоний.
Принципиально важно, что западный капитал, как правило, не создавал новые, но использовал существующие в Восточной Европе и созданные до него ресурсы, придавая модернизации "рефлективный" характер.
Добавочная стоимость выводится в страны базирования глобальных корпораций, что обусловливает парадоксальное сочетание экспортной ориентации (в Румынии 85% инвестиционного импорта идет на обеспечение экспорта) с хроническим дефицитом текущего платежного баланса (во многом за счет высоких инвестиционных доходов).
Президент Чехии Клаус признал, что вступление Чехии в Евросоюз превратило ее в "объект выкачивания денег". Это касается всех стран Восточной Европы: их сальдо текущих операций платежного баланса еще до начала кризиса (что принципиально) было намного хуже, чем в 1990 году, последнем году существования социалистической системы. В Болгарии оно снизилось с -8,3% ВВП в 1990 г. до -25,5% ВВП в предкризисном 2008 г., в Чехии — с 0% до -3,1% ВВП, в Венгрии — с +1,1% до -8,4% ВВП, в Польше — с +1,9% до -5,5% ВВП, в Румынии с -4,7% до -12,4% ВВП. За 1992-2008 гг. оно снизилось в Словении с +5,8% до -5,5% ВВП, в Литве — с +5,3% до -11,6% ВВП, в Латвии — с -0,3% до -12,6% ВВП; за 1993-2008 гг. в Эстонии — с +1,2 до -9,3% ВВП, в Словакии — с -4,9 до -6,5% ВВП.
Отрицательное сальдо текущего платежного баланса некоторое время может компенсироваться притоком иностранных инвестиций, однако при хроническом характере оно означает "жизнь в долг" с высокой зависимостью от внешних шоков и рисками девальваций либо, если девальвации невозможны (например, из-за вступления в зону евро), — ухудшения социальной защиты.
При этом структурные фонды ЕС обусловливают выделение средств жесткими условиями, которым сложно соответствовать. Так, в 2007 году Румыния могла получить 2 млрд. евро, но смогла использовать лишь 400 млн. евро из фонда рыболовства. В то же время ее взнос в бюджет Евросоюза составил 1,1 млрд. евро (1,8% ВВП), то есть Румыния стала не бенефициаром, а донором Евросоюза, и возникли опасения закрепления этого положения.
Во всей Восточной Европе мы видим массовую скупку активов, в ходе которой западные корпорации становятся хозяевами не только банковских систем, но и всей экономики, а через неё — и всей политики стран Восточной Европы. Показателен провал попытки выработать стратегию развития экономики Румынии: выяснилось, что её будущее в решающей степени определяется не национальными властями, но корпорациями "старой" Европы. Если это суверенитет, то что такое колониальная зависимость? И где тот суверенитет, который от России по инерции требуют признавать и уважать?
Развитые страны (в том числе в рамках Восточного партнерства) действуют (возможно, бессознательно) по принципу "Возьмите наши стандарты, а мы возьмем ваши ресурсы и уничтожим то, чем вы можете конкурировать с нами". В целом всё это напоминает не интеграцию, а неоколониальную модель.
БЮРОКРАТИЧЕСКАЯ ИМПОТЕНЦИЯ
Такая внутренняя дифференциация ЕС оборачивается серьёзным различием интересов его членов, которое, в свою очередь, превращает практически все значимые решения в плоды сложнейших многоуровневых компромиссов.
Вступление в силу Лиссабонского договора облегчило этот процесс (введя формальный критерий достаточности поддержки при принятии решений), но одновременно обострило внутреннюю напряженность в ЕС, создав угрозу того, что некоторые страны часто будут оказываться в меньшинстве, а малые страны станут заметно менее значимыми.
Однако многоуровневый компромисс как основной инструмент выработки решений сохранился — и, соответственно, корректировать их после выработки по-прежнему крайне сложно, что сохраняет поразительную негибкость позиции Евросоюза. Поскольку эта позиция естественным образом вырабатывается без участия третьих стран (например, России), она, как правило, оказывается негибкой за их, в том числе и за наш счет.
Заранее принятые и не подлежащие корректировке решения затрудняют плодотворную дискуссию с представителями ЕС. Евробюрократ напоминает магнитофонную кассету с записью соответствующей директивы и велеречивыми рассуждениями о компромиссах, толерантности, взаимопонимании и других выхолощенных европейских ценностях.
На деле же демократия и компромиссы понимаются как безоговорочное подчинение требованиям евробюрократа, то есть как прямой и безапелляционный диктат. При этом европейцы не видят внутренней противоречивости свойственных представителям Евросоюза проповеди толерантности и авторитарного навязывания демократии.
Однако это далеко не самое худшее.
УТРАТА ЦЕННОСТЕЙ
Культурная и хозяйственная разнородность ЕС объективно обуславливает, как это было и в Советском Союзе, необходимость высокой идеологизации системы управления, так как именно идеологизация создает систему сверхценностей, ради которой можно жертвовать текущими материальными и иными интересами.
Однако идеологизация чревата снижением качества решений, что мы также видели на примере СССР. Кроме того, в настоящее время основа этой идеологизации — европейские ценности и расширение сферы их применения, то есть расширение Евросоюза, — сталкиваются с двумя фундаментальными вызовами.
Прежде всего противоречие между политическим равноправием его членов и различным уровнем их развития, как хозяйственного, так и культурного, — ослаблено Лиссабонским договором за счет равноправия. Надежды же на быстрое "подтягивание" новых членов к лидерам оказались столь же беспочвенными, сколь и аналогичные надежды советской цивилизации на ускоренное развитие "национальных окраин". Таким образом, ЕС сделал шаг назад от равноправия, что представляется существенной эрозией европейских ценностей.
С другой стороны, кризис, по всей видимости, остановил расширение как самого Евросоюза, так и еврозоны: у развитых стран больше нет ресурсов для расширения, а страны-кандидаты не могут выполнять требования для приёма. (Исключения: например, Хорватия для ЕС и Эстония для зоны евро — своей незначительностью лишь подтверждают это правило). "Восточное партнерство" — лишь паллиатив, способ привязки к себе элит стран-соседей и расчистки юридического пространства для экспансии европейского бизнеса.
Таким образом, Евросоюз, этот экспансионистский и направленный на неуклонное расширение проект, из экстенсивного поневоле становится интенсивным, — и это на наших глазах начинает болезненно, хотя и неосознанно для него самого, трансформировать весь облик ЕС. Не стоит забывать, сколько прожил другой интеграционный, советский, проект после того, как под давлением внешних обстоятельств отказался от территориальной экспансии.
