Эдуард Байков - Уфимская литературная критика. Выпуск 2
Таким образом, можно говорить о поголовном заболевании синдромом футурошока – страха перед будущим, перед обилием информации, опасения за свое благополучие. Человек вынужден все чаще прибегать к помощи своей Персоны (согласно учению швейцарского психолога и философа К.Г. Юнга, к одному из архетипов – личине), практически никогда не расставаясь с социальными масками, играя различные роли, чтобы успешно реализовывать свой личностный потенциал в обществе. Мы уже не можем, да и не умеем (отвыкли, разучились и просто боимся открыться), общаться с себе подобными без той личины, которую надеваем на себя, чтобы скрыть подлинные чувства и свое истинное Я. Это накладывает определенный отпечаток на всю психику, личность живет в постоянном напряжении, под гнетом социальных ролей и масок. Персона торжествует, Эго оттеснено куда-то в сумерки души, личность становится насквозь лицемерной и неискренней. Это противоречит самой человеческой сущности, личность вступает в конфликт с самой собой (глубинные субстанции личности, архетипы – Самость, Анима-Анимус, Тень – находятся на одном полюсе, на другом – Персона, раздутая до невозможности, а между ними – Я, ослабленное и потерявшее самое себя).
Не в силах справиться с Персоной, но и не желая мириться с таким положением дел, Я (Эго) пытается как-то компенсировать подобное искажение ценностей, человек ищет разрядку и находит – в различных транквилизаторах (наркотики, алкоголь, табак, кофе, чай), в чревоугодии, в азартных играх, в уходе в мир эскапизма (видео, телевизор, компьютер, мистика, ужасы, фантастика), в опасных увлечениях (экстремальный спорт) и травматических видах спорта (особенно в единоборствах), в различных хобби (как правило, совершенно бесцельных), во вступлении в различные оккультные общества и псевдорелигиозные секты. Многие просто деградируют до уровня преступников и люмпенов. Сюда же можно отнести и безудержный секс – нимфоманию и сатириаз, промискуитет, содомию (групповой секс) и различные половые девиации (гомосексуализм у обоих полов, садомазохизм) и перверсии (извращения).
Общий фон (социально-политический, культурный и даже криминальный), раскрепощение нравов, потеря многих морально-нравственных ориентиров, обилие безумной информации (телевидение, радио, реклама, Интернет, кинематограф, пресса, бульварная литература, музыка в стиле рок, техно, транс, хаус) – все это накладывает свой оттенок и на содержание шедевров в искусстве. Само искусство уже давно стало массовым, рыночно-конъюнктурным, «попсовым», служащим лишь интересам шоу-бизнеса. Немудрено, что из многих киношедевров прошедшего столетия подавляющее большинство пронизаны суицидально-деструктивным духом, мрачными настроениями, когда человек представляется покорной игрушкой слепых сил Бессознательного, куклой, не способной на свои собственные, осмысленные действия и решения. Пессимизм и неверие в справедливость, разочарование в самом себе и в окружающем мире, горькая скептическая усмешка обреченного героя – таков пафос этих фильмов, да и большинства произведений современной жанровой (коммерческой) литературы. Заставляют ли они человека задуматься – для чего он живет, что он оставит за собой и каким он предстанет однажды перед Высшим Судьей?
Виктор Ханов (Эдуард Байков)
«Торжество пессимизма или Гибель героев?»
Известный французско-румынский писатель-конспиролог Жан Парвулеско подчеркивал, что сакральное скрылось из жизни. А я бы добавил, что и ГЕРОИЧЕСКОЕ тоже исчезло из жизни современного общества. Нет подлинных героев, нет ярких, незаурядных личностей, воспеваемых искусством и особенно в литературе. Современная беллетристика полна ОБЫДЕННЫХ персонажей, действующих в тривиальных ситуациях по заурядным, а порою и пошлым сценариям.
То время уже давно, увы, ушло в прошлое – век романтики, век героизма. Сейчас мы живем в эпоху хитрости, корыстолюбия и торгашества. Тут уж ничего не поделаешь: либо выпадай из общества и становись асоциальным элементом – бомжем, преступником, революционером, либо приноравливайся к этому строю и сам становись расчетливым хитрецом или быдлом. Современная цивилизация по сути дела вся проникнута духом лицемерия и мелочности. Беда порядочных и самоотверженных людей в том, что они родились в это время, но такова их судьба!
Где те подлинные, настоящие литературные Герои: Одиссей и Геракл Гомера, Ланселот Кретьена де Труа, Уленшпигель Шарля де Костера, Мартин Иден и Элам Харниш Джека Лондона, Овод Лилиан Войнич, Павка Корчагин Николая Островского и даже Конан-киммериец Роберта Говарда?.. Литературные воплощения тех, кого Лев Гумилев назвал пассионариями, Эдуард Лимонов – «возбуждающимися», а Фридрих Ницше – «белокурыми бестиями». Их нет и они, как видно, никому сегодня не нужны. Правителям Земли требуются отнюдь не возбуждающиеся винтики, а населению – пошлые приземленные герои бесчисленных сериалов – киношных и литературных.
Ныне в большом фаворе и моде такое явление в культуре в целом, и в литературе в частности, как пресловутый постмодернизм. Столько сломано копий вокруг него, в попытках дать полное и наиболее подробное, то бишь верное, определение, что право, поневоле задумаешься: а был ли мальчик? Не является ли целиком надуманным, а значит, иллюзорным, сей странный феномен-гомункулус – столь же виртуальный, сколь и сама духовная реальность? И все же не удержусь и небольшую реплику себе позволю, точнее – реприманд.
По моему разумению, в конечном счете, постмодернизм есть творческое бессилие, нежелание, да и неспособность авторов создавать что-либо новое, свежее, неповторимое – свое. Сплошной пастиш, заимствование чужого – компилятивно-плагиаторский подход с добавлением доброй толики фиглярства. Вот она, импотенция творцов!
Более серьезное отношение к себе вызывает иное явление – саспенс. Саспенс – одно из самых модных на Западе стилевых направлений, заключающееся в намеренной недосказанности, смысловом обрыве, неопределенной концовке, когда финал выносится на суд и выбор самого читателя: то ли все же восторжествуют добро и разум, то ли зло и хаос победят окончательно. Нет точки, отсутствует завершающая идея, последнее слово. Чаще всего это относится к жанру хоррор – литературы «ужасов», черной фантастике, мистическим триллерам. Подобное мы можем наблюдать и в рамках детективного мэйнстрима, как и в черном юморе. По крайней мере, это направление хотя бы любопытно, неожиданно, оригинально.
На мой взгляд, в рамках саспенсного стиля в Уфе работают такие разноплановые авторы, как Юрий Горюхин, Всеволод Глуховцев, а из числа молодых да ранних – Максим Яковлев и Анна Ливич. Вот о них-то как раз и речь.
М. Яковлев успел засветиться перед широкой читательской аудиторией двумя яркими и поистине самобытными рассказами – «За 1 ч. 29 мин. и 27 сек. до…» («Истоки», № 16, 16–22. 04. 2003) и «Па-бап падаба-па-бап» («Истоки», № 31, 30. 07. 2003). Уже в самих названиях видно некое пост-постмодернистское изображение концептуально-текстовой виртуальности, преломленное сквозь призму авторско-рефлектирующего видения бытия.
Рассказ «За 1 ч. 29 мин. и 27 сек. до…» – классическая (любовно-криминальная?) драма в современном интерьере. Основные темы – любовь и смерть, и еще – роковая судьба. У писателя М. Яковлева богатый литературный язык, очень хороший слог (в особенности для автора еще столь младого возраста). Персонажи выписаны ярко, внятно, я бы даже сказал – выпукло, и достоверно. Мир персонажей не лишен своей психологической компоненты, как и не страдают от отсутствия философских намеков сюжетные линии. Пафос рассказа – трагический.
Интересен композиционный ход автора – повествование заключено строго во временные рамки. Время неумолимо ведет отсчет. Жестоковыйная слепая сила, а может… это демон смерти? И вот уже в конце сюжета появляется старуха с косой – глаза ее зорки, движения уверенны, а орудие убийства остро отточено. Герою не отвертеться, да он и не знает, бедолага, что приближается к краю своей экзистенции, за которым – пропасть небытия. А возможно – иного бытия (более важного? интересного? реального?).
Последние дни и часы жизни героя (но почему-то кажется, что к этому его вело сквозь всю жизнь нечто высшее и неподдающееся произвольному осмыслению) – похожи на путь самурая, где непреклонным законом выступают Предопределенность и Неотвратимость. Отсюда неслучайны в ткани повествования аллюзии с японской мифологией и в целом – со всей японской тематикой. Натан – нынешний вариант средневекового самурая «а-ля рус». А посему и финал его достаточно короткой жизни, закончившейся гибелью, – несмотря на всю свою трагичность, не вызывает удивления или неприятия. Это – свойственно самураю, который должен быть готов умереть в любое мгновение. Такой конец закономерен. И все же с чисто человеческой, житейской точки зрения развязка потрясает. «Племя, которому не больно умирать». С высоты (а может, со дна пропасти?) прошедших веков Яковлев вторит Петрарке. Что ж… перед нами бесспорный талант.
