Евгений Брандис - Фантастика и новое видение мира
Современная научная фантастика, если даже сюжеты непосредственно и не привязаны к космосу, насквозь пронизана космическим мироощущением. Она приблизила к человечеству Вселенную, помогла почувствовать тончайшие диалектические связи единичного и общего, бесконечно малого и бесконечно большого, сложнейшие взаимоотношения между человеком и обществом, человеком и техникой, человеком и природой.
Релятивистская физика, вторжение в космос, в глубины микро- и макромира, умопомрачительные перспективы кибернетики и зародившейся генной инженерии все это раздвинуло горизонты фантастики, резко отделило ее от научно-познавательной прозы.
«Достоверность» фантастических замыслов ныне определяется стремлением уловить дух исследования, а не букву науки. Смелые допущения, которые еще несколько десятилетий назад могли бы показаться мистическими, отражают в прихотливых сюжетных сплетениях «сумасшедшие идеи» науки и парадоксы современного мира, во многих отношениях еще более фантастические, чем сама фантастика.
Нет ничего удивительного, что некоторыми из своих многочисленных граней она соприкасается с волшебной сказкой. Но с тем, однако, существенным различием, что необыкновенное в научно-фантастической сказке творится (перефразируя Г. Гуревича) не сверхъестественными силами, а природой или людьми (шире — разумными существами) с помощью науки и техники, наделенной абсолютным могуществом. Примеры таких построений — «Сказка королей», «Солнце входит в знак Девы» О. Ларионовой.
В этих условиях обновляется и шкала оценок. «Научность» становится не прямым, а скорее метафорическим выражением духа исследований, «фантастичность» — необходимым способом воплотить замысел именно в такой форме. Если же фантастический фон — декорация, прием себя не оправдывает. Значит, произведение эпигонское.
Фантасты берут на себя задачу моделировать ситуации, выходящие за пределы эмпирической реальности, ставить воображаемые эксперименты, посрамляющие обывательский «здравый смысл», ломать живучие метафизические представления, раскрывать специфическими художественными средствами диалектику мышления и диалектику мира.
Теперь фантастов интересует не наука сама по себе, а ее влияние на человека и общество, не техника как таковая, а социальные и нравственные последствия применения изобретений и открытий. Фантастические допущения — лишь сгусток того, с чем мы встречаемся сегодня или можем столкнуться завтра. И как бы далеко ни уводило воображение, действительность — отправная станция всякого «умственного эксперимента».
Фантастика учит постигать бытие в его безграничном многообразии, беспрерывном движении к будущему, в перспективе грядущих свершений и неизбежных, но преодолимых трудностей. Она помогает осмыслить грандиозность уже осуществившихся и неминуемых в обозримом будущем перемен, которые вносят в жизнь социальные движения нашего времени и научно-техническая революция.
В героях типизируются лучшие черты современников. В особых условиях и предельно обостренных ситуациях раскрываются беспредельные возможности человеческого ума и сердца. «Жизненная правда» грядущих дней соотносится с реальным историческим опытом, продолженным мысленно во времени. Потому и притягательны «идеальные» герои, что в них воплощены исключительные человеческие качества, которые, по нашим понятиям, станут характерны для людей будущего, когда разностороннее, гармоническое развитие, душевная щедрость, безупречная нравственность окажутся всеобщими человеческими свойствами.
Человек и среда в меняющемся мире — кардинальная проблема современной фантастики, в трактовке которой проявляется ее идеологическая направленность. Неразрешимые противоречия капиталистического общества в фантастических сюжетных построениях особенно зримы. Неверие в социальный прогресс заставляет писателей Запада рисовать безотрадные картины разграбленной, опустошенной Земли, космические войны, глобальные катастрофы, ядерные, экологические, демографические, информационные и прочие «взрывы».
Между тем современная фантастика, раздвигая пространственно-временные пределы, обретая в космическом мироощущении невиданную прежде масштабность, способна возвысить человековедческое начало до человечествоведческого. Глобальность происходящих в мире процессов притягивает мысли писателей к судьбам рода людского. От понимания направленности этих процессов зависит видение настоящего и будущего, зависит и содержание социальных моделей.
Позитивные представления опираются на фундамент материалистической диалектики. Приподнимая завесу грядущего, фантасты рисуют преображенную Землю, мудрых и счастливых людей, сумевших избавиться от скверн прошлого, залечить раны, нанесенные природе, приблизить время, когда, говоря словами Пушкина, «народы, распри позабыв, в великую семью соединятся». Отсюда интернационалистский пафос, столь же естественный для передовой научной фантастики, как и умение улавливать реальные тенденции исторического развития, что нисколько не ослабляет, а, наоборот, заостряет непримиримость ко всему негативному, ко всему, что мешает движению к коммунизму.
У будущего нет потолка. И не существует идиллии. Новые противоречия толкают к новым свершениям Совершенное общество, разрешая свои конфликты, достигает еще большего совершенства. Еще не совершившаяся, но как бы уже зафиксированная история содержит многовариантные построения позитивных и негативных моделей — воплощения в образах, в осуществлении, в действии представлений о мире будущего и разумные предостережения о всевозможных опасностях.
Сегодняшний уровень научной фантастики определяют социальные и нравственные критерии — научиться обращаться с собственными знаниями, уберечь Землю для наших детей и внуков, научить человека быть добрее и лучше, чем он есть. Переориентировка фантастики с технических проблем на этические — в русле общелитературных исканий.
В фантастических произведениях, как и в самой жизни, на первое место теперь выдвигаются моральные факторы. «Коммунистическое воспитание — утверждал И. Ефремов, — вовсе не социальная надстройка, как мы думали раньше. Это производительная сила общества».
Корыстолюбие, эгоизм, невоспитанность недобросовестное отношение к труду порабощение властью вещей как показатель отсутствия духовной культуры серьезные помехи на пути достижения социальной гармонии. Борьба с живучими «реликтовыми» явлениями безмерно повышает, как писал Ефремов, педагогическую миссию научной фантастики.
Да, ныне все зависит от этики! От высокого сознания, честности, стойкости ныне живущих и тех, кто придут вслед за нами, зависит будущее всего человечества, зависит реальный облик грядущего, которое созидается с упреждением на страницах фантастических книг.
5
До недавнего времени не только критики, но и сами фантасты прежде всего выявляли специфику, отличающую научную фантастику от реалистический прозы. Теперь же в современной фантастике мы ищем не пограничные столбы, отделяющие ее от остальной литературы, а те же конфликты и проблемы, которые ставит современная действительность перед всеми писателями, в каких бы они ни работали жанрах. Изобразительные средства фантастики (условность, иносказание, гротеск, гипербола) отнюдь не являются «запретными» и для писателей-реалистов. В то же время необходимость преодоления цеховой обособленности, более емкого идейного наполнения произведений требует от фантастов новых художественных решений, сближающих фантастику с «большой литературой».
«Один из путей фантастики, — по мнению В. Шефнера, — это ее вклинивание в реалистическую прозу на равных, так сказать, паях и правах. Это уже замечается в современной литературе».
В искусстве, как и в самой жизни, ничего не существует в очищенном виде. Происходит непрерывная, диффузия жанров. Мастера реалистической прозы, как мы видели на примере Ч. Айтматова, охотно берут на вооружение мотивы и приемы фантастики. Вживление в реалистическую ткань фантастической образности и освоение фантастикой реалистических повествовательных методов отражают все большую сложность постижения современного мира. И по мере того как литература будет проникаться научным сознанием, нисколько не противоречащим образному видению, процесс взаимодействия художественных структур станет еще более ощутимым. Не есть ли это выражение в области литературы того движения к синтезу, которое предрекал Чехов?
Между тем в суждениях о фантастике все еще сказываются вкусовые оценки и, что хуже, — нежелание видеть в ней живое, развивающееся явление, неотделимое от всей советской литературы. Недоразумения (помимо неразработанности эстетических критериев) возникают и от наивного представления, что фантастика, дескать, уводит от жизни, отвлекает от насущных дел и забот.
