Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6424 ( № 30 2013)
Андрей Филенко
Неужели чиновники подобными «недорепрессиями» могут чего-то добиться? Ожидать от них репрессий масштаба 30-х годов не следует, они просто из-за своих человеческих качеств на это неспособны. Ведь для этого нужны железная воля и непоколебимая вера в свои идеалы, как сказал в своё время поэт: «С Лениным в башке и с наганом в руке...»
Да, они способны сломать жизнь нескольким десяткам или даже сотням оппозиционеров, посадив их в тюрьмы. Но ведь рано или поздно эти люди выйдут из тюрьмы. И выйдут они оттуда с совершенно другими настроениями, чем сегодня. Самое главное – они выйдут оттуда с жаждой мести. И самое страшное в том, что этим вирусом мести они будут заражать также значительную часть нашего общества.
Виктор Алкснис
Суверенной российской Фемидой создан мировой прецедент: приговорённого к пяти годам колонии блогера Навального она отпустила на свободу «до вступления приговора в законную силу». Такого ещё не знала мировая практика. Ведь на осуждённого потому и сразу надевают наручники после вынесения обвинительного приговора, чтобы обеспечить его исполнение. А тут фактически – «Гуляй, Вася. Будет время – заскакивай».
Приедешь, например, к нему на квартиру с ОМОНом, а тебе отвечают: «Извините, его нет дома. Он в Лондоне. Так что заглядывайте».
А почему нет? Лондон – он многим беглым россиянам приют дал. К тому же, как я понял, с Алексея Анатольевича не взяли даже формальной расписки быть всегда готовым отбыть к новому месту борьбы с коррупцией.
Многие юристы уже схватились за головы: теперь грабители и убийцы первыми будут «по Лёшиному примеру» требовать себе отсрочки исполнения наказания «до вступления приговора в законную силу». А там – ищи ветра в поле
Александр Гoловенко
Возможно, власть играет с Навальным в кошки-мышки. Но вот про миллионы людей, на глазах которых это происходит, она просто забыла.
Kremen
Реабилитация здравого смысла
Недавно вышел в свет общественно-политический сборник "Перелом" и сразу стал предметом активного обсуждения. Не все статьи можно подвести под единый идеологический знаменатель. Но все авторы сборника исходят из необходимости пересмотра базовых понятий российской общественной жизни в пользу новых, где центральными являются «справедливость» и «традиция».
Эту смену парадигмы «переломовцы» объясняют рождением новой, левоконсервативной идеологии. О сути этой идеологии «ЛГ» рассказывает составитель сборника «Перелом» политолог и публицист Александр ЩИПКОВ.
- Александр Владимирович, сборник «Перелом» вызывает споры, кто-то называет его провокационным, кто-то скандальным. Признайтесь, вы и ваши коллеги – чего вы добивались?
– Насчёт скандальности, думаю, что это преувеличение. Ничего особенно скандального я там не вижу. Что касается дискуссий, то сейчас, в наше переходное время, они нужны и полезны. Если, конечно, ведутся всерьёз, а не в порядке политического шоу. Всё, что мы сказали в сборнике, мы говорили серьёзно. Мы должны были обозначить резкий сдвиг общественной ситуации, который именно сейчас, сегодня происходит. Мы его обозначили.
– А что именно, на ваш взгляд, происходит?
– Прежде всего заканчивается эпоха политических симуляций. Псевдооппозиционности, псевдодержавности, псевдогражданственности, разного рода «ребрендингов» и «апгрейдов». Мы на пороге того, что в мире принято называть real politic – реальной политикой. Метод «технологии вместо политики» больше не действует. Придётся принимать реальные политические решения.
– Почему вы так думаете?
– Это видно. Один из признаков – переход с первого ряда политического партера на второй или третий главного архитектора российской политической модели Владислава Суркова и смерть лондонского оппозиционера Бориса Березовского.
– Это само по себе что-то меняет?
– Нет. Но это признак перемен. Привычные технологии перестают работать. Мы всё меньше понимаем, что происходит с обществом и какие приоритеты у государства. Нас всё время кидает из стороны в сторону. От попыток вдохнуть новую жизнь в наукограды – к проектам платного образования, то есть новой сословности. От ювенальных технологий, наступления на интересы семьи – к поддержке президентом родительских общественных организаций. От атаки на Церковь – к попыткам защитить её посредством нового закона.
– Борьба центров политического влияния?
– Наверное. Но не в этом для нас заключается главный вопрос. Проблема глубже, чем изгибы политического курса.
– В чём она состоит?
– В том, что привычные нам понятия, такие как «реформа», «реакция», «заморозки», «оттепели», «модернизация», перестали соответствовать реальным процессам. Они ничего не выражают. Это термины-заклинания. Общество это чувствует, но пока не знает, о чём и как говорить. Но мы-то должны об этом думать. Нет смысла плестись в хвосте событий. Лучше осознать и решить проблему как можно раньше.
– И вы решили начать это делать, выпустив сборник? Между прочим, «Перелом» кое-кто сравнил с «Вехами».
– Сопоставление оправданно. Кто уловил связь между «Вехами» и сборником «Перелом», тот не ошибся. Мы, как и веховцы (впрочем, как и авторы «Из-под глыб»), обращаемся к жанру прямого высказывания, открытого диалога с обществом. Но проблемы сегодня не совсем те, что были в 1909 году. Тогда речь шла о болезни интеллигенции. Сегодня на повестке дня – реабилитация понятий «справедливость» и «традиция» в сознании российского общества. И не просто реабилитация, но соединение их друг с другом.
– Именно это вы и называете левым консерватизмом?
– Да. Это соединение понятий соответствует историческому российскому идеалу общинной справедливости, соборности. Без этого мы никуда не двинемся сегодня. Нужна прочная платформа. Это она и есть.
– Понятие «левый консерватизм» звучит странно...
– Назовите это социал-консерватизмом. Суть от этого не изменится.
– Но уже приходилось слышать, что это ремейк начала 90-х. Что левый консерватизм – это когда бывшие коммунистические аппаратчики пошли на временный союз с патриотами.
– Абсолютно неверная аналогия. Коммунисты, либералы и казённые патриоты – это три отряда «партии власти» в широком смысле слова. Партии, которая веками управляла Россией как внутренней колонией. События 1993 года, когда эти отряды вдруг столкнулись, были просто войной за раздел бывшего советского наследства. Эта история не про нас, не про левоконсерваторов.
– Но многие коммунисты сегодня тоже называют себя консерваторами – в частности, КПРФ.
– Потому что хотели бы реанимировать советский проект. Так?
– Вероятно, да.
– А при чём здесь мы? В понимании коммунистов реконструкции подлежит исторически локальный проект советского социального государства. Но этот проект изначально строился на костях крестьянского мира и церковной общины, на стыке которых в начале XX века должен был строиться левоконсервативный, солидаристский проект. Большевистский корпоративный коллективизм был подменой исторической русской соборности. Целью коммунизма на начальном этапе было построение общества, вырванного из контекста истории и традиции. Вместо справедливых форм общежития навязывался государственный раздаточно-распределительный механизм.
– И поэтому левый консерватизм не может считаться ремейком коммунопатриотизма?
– Ни в коем случае. Мы ведём жёсткую полемику с наследниками компартии. Мы стремимся разрушить их неоправданную монополию на понятие «социальное государство». Узурпировавшие это понятие политики не имеют исторического права говорить от его имени.
– Хорошо. С «коммуно» разобрались. А как быть собственно с патриотизмом, державностью, охранительством? Вы, случаем, не охранители?
– Левый консерватор – охранитель традиции, а не госинститутов или «партии власти». Он не страдает политическим фетишизмом. Мы охраняем общественное благо, а общественное благо – это сбережение народа и его традиций, как сказал бы Солженицын. Отношение к власти вторично.
– Но у вас есть какие-то предпочтения относительно форм государственного устройства?
– Любая власть и любая форма правления, будь то республика или монархия, империя или конфедерация, демократия или унитарное правление, могут оцениваться лишь с одной точки зрения: насколько успешно они решают эту задачу – сбережение народа и его традиций. Увы, ни российская, ни советская империя, ни постсоветский либеральный авторитаризм эту задачу не решали. Причём тенденция шла по нисходящей.
