Песах Амнуэль - Полдень XXI век, 2010, № 09
— Что вы ему скажете? — спросил Леонид, думая о своем.
— К сожалению, — сухо сказал Бредихин, — нам опять удалось получить только верхние пределы переменностей. Но эти верхние пределы позволили на порядок уменьшить величины ожидаемых потоков, что накладывает важные ограничения на параметры излучения аккреционных дисков вокруг черных дыр. Ты что-нибудь имеешь против такой формулировки?
— Ничего, — покачал головой Леонид. — Если бы не сигнал…
— Поговорим дома. О нелепой цепи случайностей.
— Не произошло ни одной случайности! Действует квантовый антропный принцип для грозди вселенных!
— Поговорим дома. — Бредихин повернулся к Леониду спиной.
* * *Телефон Лаймы не отвечал. Когда Леонид уходил, она собиралась выспаться. Не слышит звонка? «Отчего ты нервничаешь? — успокаивал себя Леонид, в очередной раз набирая номер. — Спит, значит, все в порядке».
Он знал — что-то произошло.
Леонид звонил в дверь и стучал, на шум выглянул сосед — всклокоченный молодой человек в майке навыпуск с изображением попугая. «Вам Лайма нужна? Она ушла. Ну… довольно давно, я на часы не смотрю».
В библиотеке за знакомым столиком сидел чернокожий господин в синем костюме и при зеленом галстуке, изучал текст на экране компьютера. Лицо показалось Леониду знакомым, кто-то из сотрудников радиообсерватории.
На площади перед библиотекой он долго стоял, пытаясь понять, что с ним происходит. Разве Лайма обязана ему докладывать? Кто он ей, в конце концов?
Лаймы не оказалось ни в приемной директора (что ей там делать?), ни в кафе Альваро («Мисс Тинсли сегодня не заходила»), и ощущение беды погнало Леонида к пункту проката машин — единственному в Ваймеа.
Ночную поездку он помнил плохо, положился на память рук. По Мамалахоа в сторону аэропорта, потом поворот налево, дальше указатель «кладбище». Ворота были широко открыты, и Леонид оставил машину перед газоном, нарушив правила парковки.
Лайму он увидел издалека и побежал. Девушка лежала на спине, вытянув в стороны руки. «Боже, — молился Леонид, — пожалуйста…»
Он встретил пустой взгляд и, не успев ужаснуться, увидел — впервые в жизни, — как взгляд становится осмысленным.
— Боже…
Лайма смотрела на Леонида внимательно и радостно — так смотрела Наташа в первые недели их знакомства.
Леонид поднял Лайму на руки и понес к машине, она прижалась лбом к его груди, бормотала «Боже, Боже…»
Леонид опустил Лайму на заднее сиденье и влез следом. Лайма откинулась на спинку, сцепила ладони.
— Боже, Леня, — Лайма говорила по-русски. — Пожалуйста, не оставляй меня больше одну, слышишь?
— Да, — Леонид поцеловал Лайму и повторил: — Да. Никогда.
— Том улетает завтра, сначала на Перейру, они будут там две недели, пройдут рекогницию, а потом — на Виртогу.
Перейра? Рекогниция? Виртога? О чем она?
Лайма положила голову ему на плечо, говорила, он не прерывал, слушал, пытался представить, что она чувствует. Том улетит на Перейру (Где это? Что?), и она избавится, наконец, от мучительного состояния неустойчивости…
О чем он?
— Я поступила, как ты советовал. Поехала с Томом в Картегу, мы сидели на веранде, той, где были с тобой, помнишь? Конечно, помнишь, длинный стол с палиями, в углах марсианские клеги, не знаю, как их вырастили в нашем климате, мы сидели друг против друга, и Том сказал: «Все между нами кончено, Лайма?» Я сказала: «Это твои слова». «А на самом деле…» — он уцепился за недоговорку, и мне пришлось ответить: «Да, все между нами кончено». Он сказал, помолчав: «Ты будешь смотреть старт?» «Да», — сказала я. «Спасибо». Он повторял: «Спасибо, спасибо», будто что-то в нем сломалось. Я… прости, Леня… я поцеловала его в губы, и он замолчал. Это… так было нужно.
— Я понимаю, — пробормотал Леонид. Ему казалось, или он действительно понимал?
— Он хотел… То есть, я поняла, что… В последний раз. Но я не смогла. Мы стояли в дверях, он положил руки мне на плечи, а я была, как камень, понимала, что это дурно, ему завтра лететь… Но я не могла, Леня. Повернулась и ушла. Он смотрел мне вслед, я чувствовала, пока шла к машине, и даже в воздухе его взгляд касается моего затылка. А дома… Я искала тебя, не могла оставаться одна, я тебе сто раз звонила, а ты не отвечал, почему ты не отвечал, Леня?
— Я не…
— Только не говори, что не слышал, я посылала когнитивные запросы, ты не хотел со мной говорить? Ты не должен ревновать меня к Тому, почему ты так поступил со мной? Я решила, что ты у Маркито, но он сказал, что не видел тебя со вчерашнего вечера, ты был, по его словам, не в себе и… Я подумала, ты меня бросил, потому что я и Том… но ты не мог так… Между нами ничего не было, он хотел, да… Получилось плохо — и с ним, и с тобой. Прости.
— Лайма…
— А потом я поехала на кладбище. На могилу мамы. Мне нужно было с ней поговорить.
— Поговорить?
— Ей при жизни очень нравился Том, и, наверно, поэтому матрица… она сохраняет установки… Я рассказала, как получилось с Томом, и о нас. Сказала, что Том улетел и вернется лет через пять, если теории, которые им нужно проверить, правильные, а если нет, то — лет через пятнадцать. Когда-то я обещала Тому ждать, была уверена, что стану ждать его всю жизнь. Если бы не мое обещание, Том, наверно, не согласился бы лететь. Получается, я его предала? А мама…
— Мама… — пробормотал Леонид сквозь зубы, стараясь сдержать колотившую его дрожь.
— Мама сказала, что понимает меня… поразительно, при жизни она говорила, что моя судьба — Том… а после того, как ее не стало… что-то в сознании меняется после смерти? Мама сказала: «Ты права, не нужно беспокоиться о Томе, он сделал свой выбор, а ты сделала свой». Леня, я сама себе столько раз это говорила… Подумала, что мама повторяет мои мысли. Наверно, в ее логос вмонтировали когнитивный детектор… Кажется, я потеряла сознание от нервного напряжения. А потом появился ты. Я знала, что ты найдешь меня, и ты пришел.
Лайма подняла к Леониду заплаканное лицо, Леониду ничего не оставалось, как целовать глаза, ресницы, ощущать на губах соленые капли. Он поцеловал Лайму в губы, и что-то изменилось в мире, Леонид подумал, что сейчас они оба, возможно, существуют не в двух, как минуту назад, а в третьей вселенной, обособленной от остальных, со своими законами природы. Во вселенной, где не было времени, все события жизни происходили одновременно, рождение совпадало со смертью, любовь не имела начала и не могла закончиться, потому что это было не чувство, а состояние души…
Он целовал Лайму, понимая, что целует не ту женщину, с которой познакомился в библиотеке, не ту, что читала по губам предсмертное послание Тома, не ту, с которой провел несколько удивительных часов, не ту…
С этой Лаймой все было иначе. Они давно любили друг друга. Эта Лайма проводила Тома в звездную экспедицию, и его корабль все еще стоял на поверхности планеты или астероида… скорее всего, астероида, откуда должен был отправиться в полет на пять или, возможно, пятнадцать лет.
Но и тогда он не мог оказаться на расстоянии сотни парсек от Земли! В любой вселенной, с которой наш мир связан квантовым перепутыванием, скорость света одна и та же.
Лайма откинула голову, посмотрела ему в глаза, и нежность, какую Леонид не испытывал никогда и ни к кому, ластиком стерла из его сознания все мысли, кроме одной, да и та была скорее не мыслью, а вербализованным чувством, ощущением, новой его жизнью.
— Я люблю тебя, Лайма…
— Я люблю тебя, Леня…
Слова невидимой пылью повисли в воздухе, опускались на лоб, нос, губы, щекотали подбородок.
— Я люблю тебя…
Где? Когда? Кто сейчас я? Кто — ты? Кто — мы вместе?
Лайма мягко, но решительно уперлась ладонями в грудь Леонида. Произошло то, что и должно было. Она вернулась, и Леониду стало нестерпимо жаль ушедших мгновений.
— Странно, — сказала Лайма. — Мы только что признались друг другу в любви?
Она произнесла эти слова без тени упрека. Значит…
— Странно, — повторила Лайма. — Я помню, как поехала на кладбище, потому что мне стало одиноко. Наш с тобой разговор помню. И прощание с Томом вчера на веранде, хотя помню, что он погиб.
Леонид сидел, сложив на коленях руки, и смотрел на пальцы Лаймы, сцепленные так, что побелели костяшки.
— Я сошла с ума?
— Нет, — сказал Леонид. — Нет. Нет.
Он повторял «нет» с разными интонациями, всякий раз короткое слово означало другую грань отрицания, Лайма протянула ему руки, и Леонид стиснул ее холодные пальцы.
— Ты не сошла с ума, — сказал он. — Просто… То есть, очень непросто, конечно… Ты вспомнила себя в той вселенной, где порвала с Томом перед его отлетом на… Забыл название.
— Виртога, — вспоминая, произнесла Лайма. — Это вторая планета в системе черного карлика Апдейка в облаке Оорта. Холодный сверхюпитер, сказал Том.
