Всеволод Овчинников - Тени на мосту Айои
Накануне вылета Тиббетс дал «Сверхкрепости» под номером 82 имя своей матери: «Энола Гей». Генерал Фэрелл (заместитель начальника «Манхэттенского проекта») вместе с Парсонсом наблюдал за погрузкой «Малыша». Их беспокоило, что несколько Б-29, базировавшихся на Марианских островах, терпели аварии при взлете и взрывались с бомбами на борту. Случись такое теперь, от Тиниана не осталось бы и следа. Поэтому договорились, что окончательную сборку взрывателя бомбы Парсонс произведет уже в воздухе.
В 2.45 утра 6 августа «Энола Гей», освещенная лучами прожектора, словно кинозвезда на съемках, тронулась с места и начала разбег.
Через три часа полета над островом Иводзима к ней присоединились еще два Б-29. В числе их «Грэйт артист» майора Суини. Три дня спустя ему предстоит бомбить Нагасаки. Но сейчас у него другая задача. Атомная бомбардировка Японии — это не только демонстрация силы, это еще и продолжение испытаний на живых людях. По сигналу Тиббетса, Суини должен сбросить над целью контейнеры с аппаратурой, показания которой будут переданы по радио капитану Марквардту на третий бомбардировщик под номером 91.
Последующие два с половиной часа тройка «Сверхкрепостей» идет над толстым слоем облаков. Возможно ли будет прицельное бомбометание? Это должна решить другая тройка Б-29, летящая впереди. Один из них держит курс на Хиросиму, другой — на Кокуру, третий — на Нагасаки, чтобы разведать погоду над каждым из городов и дать окончательную рекомендацию о выборе цели.
Жители Хиросимы не знали об уготованной им участи. Всю весну и лето 1945 года они прислушивались к гулу сотен американских «сверхкрепостей», пролетавших мимо на огромной высоте. Город, славившийся красотой своих ив, каким-то чудом избегал кошмара воздушных налетов.
На сей счет ходило много толков. По одной версии янки не трогали Хиросимы, так как большинство японских эмигрантов в Соединенных Штатах — уроженцы этого города. Другие говорили, что «Би-сан» (так японцы называли Б-29) боятся попасть в расположенный где-то поблизости лагерь американских военнопленных. Третьи утверждали, что в Хиросиме живет кто-то их родственников президента США, чуть ли не его мать.
Понедельник 6 августа начался, как и другие дни войны. После двух ночных воздушных тревог мало кто обратил внимание на третью.
Ее объявили в 7 часов 09 минут утра, когда высоко над Хиросимой появился один единственный Б-29.
Это был самолет «Стрэйт флэш» майора Изерли. Глазам летчика открылся город, как бы окруженный белым нимбом. В неподвижном покрывале облаков как раз над Хиросимой оказался просвет диаметром в 20 километров.
Командир «Стрэйт флэш» радировал Тиббетсу: «Облачность меньше трех десятых на всех высотах. Бомбите первую цель». (Потом Изерли будет терзаться мыслью о том, что этой радиограммой он вынес смертный приговор Хиросиме.)
В 8 часов 14 минут 15 секунд «Энола Гей» освобождается от «Малыша», а «Грэйт артист» одновременно сбрасывает снабженные парашютами контейнеры с аппаратурой.
Еще 47 секунд над Хиросимой мирно светит солнце. За эти 47 секунд люди успевают забыть о замеченных ими парашютах, об удаляющемся гуле трех «Сверхкрепостей».
Будничные утренние заботы поглощают горожан вплоть до мгновения, когда беззвучная вспышка вдруг разом превращает Хиросиму в раскаленный пепел.
Обезглавленный Христос
Прошла всего одна ночь после пресс-конференции в штабе 20-й воздушной армии, где полковник Тиббетс рассказывал журналистам об уничтожении Хиросимы, восседая рядом с командующим стратегической авиацией США генералом Спаатсом.
Экипажи шести «Сверхкрепостей», участвовавших в операции, едва успели отоспаться, когда, к удивлению майора Суини, его вновь назначили в боевой вылет. Причем на сей раз вместо контейнеров с приборами бомбардировщику «Грэйт артист» предстояло сбросить «Толстяка» — такую же плутониевую бомбу, что была взорвана на башне в Аламогордо.
Полет, намеченный на субботу, внезапно перенесли на четверг, 9 августа. Суини чертыхался, да и многие штабные офицеры на Гуаме недоумевали: к чему такая спешка? Зачем пускать в ход вторую бомбу, когда у Вашингтона еще не было времени оценить, как Токио прореагировал на первую?
Трумэн торопился потому, что в ночь на 9 августа Советский Союз вступил в войну против Японии. В то самое утро, когда в Маньчжурии под ударами советских танков обратилась в бегство Квантунская армия, Б-29 майора Суини вновь поднялся в воздух с острова Тиниан. Второй полет, однако, проходил вовсе не так гладко, как первый. Над островом Иводзима бортмеханик обнаружил утечку бензина. А тут еще пришлось потерять полчаса, дожидаясь самолета майора Гопкинса, которому было поручено фотографирование взрыва. Один из двух Б-29, в сопровождении которых летел «Грэйт артист», пропал из видимости, а выходить в эфир майору Суини было запрещено.
Когда вся тройка наконец была в сборе и внизу вот-вот должна была показаться цель — город Кокура, ветер над Южной Японией вдруг изменил направление. Густая пелена дыма над металлургическим заводом Явата поползла в сторону и заволокла город.
Майор Суини сделал два захода, но прицельное бомбометание было невозможно.
Ничего не поделаешь: хоть горючего в обрез, идем на запасную цель! — объявил он экипажу.
Так решилась участь Нагасаки. Над ней тоже было облачно, но в просветах все же просматривались контуры залива, вдоль которого тянется город. В 11 часов 02 минуты утра «Толстяк» взорвался в пятистах метрах над крестом одной из многочисленных в Нагасаки церквей.
О возвращении на Тиниан не могло быть речи. Еле-еле, буквально на последних литрах горючего, дотянули до Окинавы. Однако посадочная полоса авиабазы была занята, а на отчаянные радиограммы с просьбой срочно освободить ее никто не отзывался.
Пришлось дать залп всеми имевшимися на борту ракетами. Лишь этот фейерверк (означающий по кодовой книге: «Дым в кабине. Иду на вынужденную посадку. На борту убитые и раненые») возымел действие.
«Грэйт артист» тяжело плюхнулся на бетон посредине полосы. К самолету со всех сторон устремились пожарные и санитарные машины.
— Где убитые и ранены? — выпалил санитар, взбежавший по аварийному трапу.
Суини из последних сил стянул с себя шлем и, показав рукой на север, мрачно произнес:
— Остались там, в Нагасаки…
Четыре с лишним века этот порт служил в Японии воротами христианства. Жителям Нагасаки был обещан покой на земле и рай на небе. Миссионеры тут строили церкви, звали на путь истинный и пугали муками ада. Но всей их фантазии о дьяволе не хватило бы и на тысячную долю того, что сотворил с городом христианин Трумэн.
Атомная бомба взорвалась над собором, который воздвигли возле тюрьмы, чтобы звон колоколов помогал заключенных каяться. Взрыв, однако, не пощадил никого: ни грешников, ни праведников, ни самих богов. Обезглавленный каменный Христос доныне стоит там среди развалин, опровергая свою собственную проповедь о том, будто в мольбах можно обрести спасение.
Брошюра для туристов
Автоматические стеклянные двери предупредительно распахиваются перед каждым входящим. Только августовский зной не может переступить за этот порог.
Холл «Хиросима гранд отеля» — это доведенный до совершенства комфорт. Невидимые машины нагнетаю прохладу. Невидимые плафоны мягко рассеивают свет. Столь же мягко струится откуда-то сверху музыка. Уютные кресла располагают к неге. А ливрейные официанты проворно и бесшумно разносят те же студено-горячительные смеси, что и в любом другом «гранд отеле» мира.
Здесь явно знают толк и в самом трудном из коктейлей — умеют смешать в правильной пропорции международный комфорт с умело отмеренной дозой местного колорита.
Турист класса «люкс» — существо сложное, требующее определенной среды. Привычной, но не настолько, чтобы наводить на мысли: ради чего же, собственно, стоило тащиться в эдакую даль? Гость хочет потягивать из запотевшего стакана свой излюбленный «Манхэттен», сознавая, что делает это не где-нибудь, а в Японии.
Деревянным балкам, что перекрещиваются под потолком, нечего поддерживать в железобетонном здании. Их назначение — напоминать об архитектуре японских памятников старины, которые турист видит на экскурсиях.
А эта решетка, что отделяет холл от главного входа? Между чугунными прутьями кое-где разбросаны прямоугольники бугристой меди. Они подсвечены скрытыми лампочками, которые попеременно вспыхивают там и тут. Огоньки среди краснеющей меди напоминают об остовах разрушенных домов, чудовищной жаре, когда вот так же пузырилось, бугрилось, закипало все вокруг: черепица, камень, живое человеческое тело.
Модернистская конструкция у входа намекает на главную достопримечательность, которая должна привлекать туристов в испепеленный японский город.
