Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.
«Красота Парижа — это только реклама. Каждый городок Баварии может с большим правом претендовать на звание столицы Европы, нежели Париж» (газета «Аугсбургер цейтунг»).
«Почему нам в школе забивали голову рассказами о значении древней Греции? Вокзал в Штутгарте величественней прославленного Парфенона» (дневник лейтенанта Ганса Эберта).
«Здесь весна, и русские поля покрылись цветами. Впрочем, смешно называть цветами эти жалкие растения. Цветы, настоящие цветы цветут только у нас в Германии…» (письмо Генриха Зиммерга).
«В России нет ни искусства, ни театра. Столица России была построена немцами, и поэтому до большевиков называлась Петербургом. Школы в крупных городах были устроены немцами, и преподавание шло на немецком языке, за исключением катехизиса и русского языка — для связи между верхушкой страны и простонародьем. Об этом мне подробно рассказал доктор Краус, который учился в московской школе. Не помню ни одной книги, переведенной с русского, ни одной пьесы. Вот только в кино показывали за три года до войны „Анну Каренину“, но, по-моему, и сценарий там был немецкий, и ставили картину немцы — русского в ней был один сюжет, к тому же глупый» (письмо ефрейтора Людвига Кортнера).
Немец может увидеть самые прекрасные цветы, но он обязательно подумает, что герань на подоконнике его фрау Хазе лучше. Если дать немцу перевод Толстого, он сначала скажет: «Ерунда». Прочитав, он ответит: «Глупая книга — сразу видно, что русский, написал», или: — «Хорошая книга — никогда не поверю, что автор — русский, наверно, Толстой — это псевдоним немецкого писателя».
Английский журналист Верт спросил немецкого военнопленного: «Как вам не стыдно так зверски обращаться с пленными красноармейцами?» Немец преспокойно ответил: «На то они русские…» Немец пишет своему брату: «Неправда, что мы убиваем детей. Ты знаешь, как в Германии любят ребят, в моей роте каждый поделится последним с ребенком. А если мы в России убиваем маленьких представителей страшного племени, это диктуется государственной необходимостью». Он чист перед собой: он ведь убивает русских детей, то есть не детей, а маленьких «представителей страшного племени».
Чванливые гады, они презирают всех, даже своих «союзников». Один немец мне сказал: «Я никогда не поверю, чтобы немка могла сойтись с итальянцем, это все равно, что жить с обезьяной». Солдат Вильгельм Шрейдер пишет своему брату из финского города Лахти: «За банку консервов здесь можно достать девушку в любое время дня и ночи. Я этим энергично занимаюсь после монашеской жизни в снегах. Но трудно назвать данных особ „женщинами“. Они все время молчат, как рыбы, и я предпочитаю последнюю немецкую потаскуху дочке здешнего врача. Иногда мне кажется, что я с ними вожусь в порядке самомучительства…»
Они грамотны. У них вечные ручки. Они анализируют свои чувства, но эти чувства — дрянь. Вечными ручками и без ошибок они записывают зловонные изречения.
Они не способны задумываться: они боятся мысли. Зимой немцы смутились, но не возмутились. Им было холодно, они сидели на сухарях, наши бойцы их истребляли. И немцы скулили. Но как только обер-фельдфебель скомандовал: «Эйн-цвай» — они пошли в атаку.
Ефрейтор Альберт Ротшмидт пишет: «Я почти уверен, что в 1943 году мы будем на Урале…»
Фриц Бретендер сообщает своей мамаше: «Варежки мне пригодятся, потому что зимовать мы будем, наверно, в Сибири…»
Солдат Ганс Главник, взятый в плен возле Воронежа, говорит: «Нас несколько миллионов. Победить нас нельзя. Мы всех победим».
Их нельзя переубедить, их можно только перебить.
Когда пленный начинает отпевать Гитлера, он подлизывается. Путаясь, он излагает содержание наших листовок. Поговорите с ним по душам и он станет восхвалять Гитлера и ругать все народы, кроме немецкого. Я часто беседовал с пленными итальянцами. Берсальер сначала кричит:. «Дуче! Муссолини! Фашизм!» Его хватает на три минуты, офицера — на четверть часа. А после сидит человек как, человек и разговаривает о житейских вещах. Немец в плену сначала бубнит; «Гитлер просчитался… Все немцы против войны… Я не согласен с Герингом…» Но стоит ему успокоиться, отдышаться, как он начинает ворчать: «Что это за русские порядки?.. Пфуй, у нас в Германии все лучше… Гитлер обязательно победит…» У него фашизм не на рукаве, как у итальянца, а в кишках.
Конечно, есть и второсортные фрицы. Эти не то чтобы совестливей — они трусливей. Они кое-что поняли за зиму. Они стараются попасть во второй эшелон, а еще лучше — в лазарет. Они хотят, чтобы Гитлер побеждал без их участия. Но их гонят в атаку, и они идут. Немец не может бунтовать, самое большее, на что он способен, это всплакнуть и меланхолично высморкаться.
Немец Адольф Тотенберг недавно мне сказал: «В итоге Гитлер победит, я боюсь, что, когда мы возьмем последний русский город, у нас будет из всей армии один полк. А ведь нам придется еще итти на Индию…» Сказав это, он всплакнул, высморкался, а потом спросил: «Я буду, по-вашему, жить?» Я удивленно ему ответил: «Конечно. Впрочем, вы можете умереть естественной смертью». Немец был, видимо, суеверным и, заикаясь, возмущенно крикнул: «Я не могу умереть естественной смертью — я абсолютно здоров». — «Тем лучше». Я ушел из избы. Адольф Тотенберг бросился мне вдогонку: «Я здоров, но я очень слаб, так что меня нельзя посылать на трудную работу». Этот был один из самых сообразительных…
Другой «меланхолик», ефрейтор Людвиг Папе, пишет: «Будем надеяться, что теперь победы нам не обойдутся так дорого, как в прошлом году…»
Каждый кусок нашей земли теперь обходится немцам во сто крат дороже, чем прошлым летом. И все же Папе пришел к Дону, где наши бойцы его прикончили. И все же миллионы немецких солдат, повинуясь Гитлеру, продолжают рваться на восток. Надо перебить сто немцев, чтобы сто других задумались. Надо перебить тысячу немцев, чтобы сто задумавшихся заколебались. Надо перебить, десять тысяч немцев, чтобы сто заколебавшихся сдались в плен. Это не стойкость, не упорство, это немецкая тупость, страх вора перед ответом.
Гитлеровского солдата не интересуют идеи. Он равнодушен к словам. Когда он сжигает чешские деревни, он считает, что это «революция». Когда он оправляется в парижском музее, он называет это «национализмом». Когда он убивает украинских колхозниц, а краденые ручники посылает своей фрау, он в восторге думает: «Немецкий социализм торжествует».
Теперь, тогда дивизии Гитлера снова рвутся в глубь России, я должен повторить слова прошлого лета: «Всех перебить». Это не шалуны, которых можно высечь, это вооруженные до зубов убийцы. Они решили нас истребить, а нашу страну прикарманить. Во главе многомиллионной орды стоит бесноватый. Их нельзя перевоспитать, но их можно закопать. Это трудное дело. Много испытаний еще придется пережить нашей родине. Но Красная Армия спасет Россию: она перебьет немцев. Мы говорим это в трудные часы: на берегах Дона день и ночь не замолкает гроза.
Каждый убитый немец — это спасенная русская жизнь. Каждый убитый немец — это шаг к победе.
12 июля 1942 г.
Скоты
На Карельском фронте наши бойцы захватили «Приказ о порядке обручения и вступления в брак СС». В этом документе описывается, как должны размножаться отборные солдаты Гитлера, так называемые СС. Привожу некоторые цитаты из приказа:
«Успехи животноводства учат, что в целях улучшения породы необходимо выполнять следующие основные правила:
1. Образцами должны служить наилучшие отборные экземпляры.
2. Лучшие экземпляры следует спаривать только с лучшими.
3. Все нежелательное должно быть уничтожено.
Мы не занимаемся экспериментами, когда ставим себе следующие задачи, вытекающие из вышеизложенного:
1. Наилучшим образцом для немецкого народа является преимущественно нордический человек.
2. Наивысшая деторождаемость является долгом полноценной части населения. Для этого должны быть созданы все необходимые предпосылки.
3. Нежелательная наследственность должна быть уничтожена… История показывает на многочисленных примерах, что народ только тогда может вести политику больших завоеваний, когда он имеет в своем распоряжении достаточные людские ресурсы. Прикрепление большей части нашего народа к земле, создание многочисленных крестьянских поселений в Остланде приведет в первую очередь к увеличению деторождаемости.
Каждый СС обязан добросовестно относиться к своим обязанностям, так как он — отборный из людей немецкой крови. Выбору супруги он должен придавать большое значение. Нашими учреждениями установлено, что только у 14 % немецких женщин детородный орган вполне безупречен. Поэтому СС может вступать в брак только после получения разрешения».
«Насмешки, издевательства и ложное понимание нас не трогают» — эти слова имперского начальника СС позволяют нам рассмотреть отношение современников к указанным вопросам…
