Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #4
“Я в значительной степени извиняю этот ужасный обычай и, во всяком случае, считаю патриархальных евреев не столь вредными для русских, как новый тип еврея-нигилиста, потерявшего всякую веру. Те изуверы убьют одного мальчика из десятка миллионов, а эти развращают и нравственно убивают всё наше юношество посредством нигилистической и порнографической печати и тому подобными средствами”.
* * *
Вот так-то. Но Марку Дейчу, как гласит русская пословица, хоть плюй в глаза — всё Божья роса. Он по-прежнему будет бессовестно лгать о “Процессе Российской национальной партии”, о том, что “никакого заведомо антирусского процесса не существовало”, что “готовили его (…) в первую очередь русские”. А то, что Гулагом — главным управлением лагерей, трудовых поселений и мест заключения, куда отправили “славистов”, руководил квартет в составе М. Бермана (начальник управления, сменивший Л. Когана) и трех его заместителей: Я. Д. Раппопорта, Н. И. Плиннера и З. Б. Кацнельсона, — его не смутило, потому как — какие же это евреи?! — это же, по Марку Дейчу, “большевистский интернационал”. Но почему же тогда чекистов Молчанова и Сидорова из этого “интернационала” он называет не просто “большевиками”, а “русскими”?
Ну что ж, постараемся отплатить ему той же монетой.
Пока академиков М. Н. Сперанского и В. Н. Перетца, а также профессора В. В. Виноградова перегоняли из одной тюрьмы в другую, остальных 70 славистов развезли по исправительно-трудовым лагерям.
Члена-корреспондента Академии наук СССР Н. Н. Дурново с другим членкором Ильинским доставили на Соловки, где начальниками лагеря один за другим в те времена были Ф. Эйхманс, К. Дукис и Бухбанд (без имени). Эйхманс, насколько я знаю, был латыш, остальные — “нерусские большевики”, думаю, что Дейч догадается, кто они были по национальности.
Сотрудника Русского музея Б. Г. Кржижановского отправили в Беломоро-Балтийский лагерь, где в начале 30-х годов начальником был Э. Сенкевич, а его сменил Семён Григорьевич Фирин.
Известный профессор ЛГУ Б. Л. Личков попал в Дмитлаг, где начальствовали Б. Кацнельсон и Е. Раппопорт — опять же люди с “большевистскими фамилиями”.
Думаю, что это были другие Кацнельсон и Раппопорт, нежели заместите-ли начальника управления Гулага, поскольку у них были другие инициалы. А чего удивляться? В конце концов, и начальником секретариата НКВД был некий Я. А. Дейч, но уверен, что нынешнему Марку Дейчу он не был родственником и, возможно, не был даже однофамильцем. Профессора МГУ П. А. Расторгуева и членкора АН СССР лингвиста А. М. Селищева загнали в Карагандинский лагерь — вроде бы там казахи были титульной нацией, но лагерной жизнью руководил Коринман, которого сменил О. Линин. Кто из них был из одного колена с М. Дейчем и С. Резником — пусть они догадаются сами. Профессор Литинститута В. Ф. Ржига, по учебникам которого я занимался в 50-х годах на филфаке МГУ, вместе с научным сотрудником Исторического музея А. Д. Сидельниковым отправились отбывать срока в Свирьлаг, где с 1932-го по 1937 год начальниками побывали А. Я. Мартинелли, Н. М. Лапидус, Э. Ю. Тизенберг. Пусть Марк Дейч, если у него совершенно нет совести, попытается доказать, что это были русские люди.
Знаменитый главный специалист Центральных реставрационных мастерских П. Д. Барановский, спасший Собор Василия Блаженного от посягательств “русского большевика” Л. М. Кагановича, вместе с академиком П. И. Нерадовским поехали в Сиблаг, которым в те годы командовал некий человек неизвестной национальности с характерной древнерусской фамилией И. М. Биксон.
Двоих профессоров — А. И. Вознесенского, А. Н. Дурново (брата того, который попал на Соловки) загнали в Среднеазиатский лагерь — Сазлаг. Начальниками лагеря были кто угодно, но только не таджики или узбеки. К. Озолс и И. Литвин — фамилия “географическая”, если вспомнить наркома иностранных дел Литвинова — он же Меер Генох Мовшевич Валлах.
Ленинградского профессора А. А. Автономова загнали дальше всех — в БАМлаг, под присмотр двух начальников с фамилиями С. Мрачковский и Н. Френкель. Итак — в семь лагерей разъехались слависты, и в каждом из них как на подбор были начальники с изысканными для России фамилиями. А всего лагерей в системе Гулага было несколько десятков, и в каждом из них “кадровый состав” высшего звена был приблизительно такой же, как в семи лагерях, куда сослали славистов. Так что подследственные после суда из одних “большевистских” рук попадали в такие же “большевистские” руки.
Кстати, данные эти взяты не из эмигрантских “черносотенных” сочинений А. Дикого или князя Н. Д. Жевахова, а из вполне демократических исторических исследований, сделанных при участии “Мемориала” и “Солженицынского фонда”. Назову некоторые из них: “Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960”, “Звенья”. М., 1998; “Россия. ХХ век. Документы. Гулаг (Главное управление лагерей) 1918-1960 г.”, М., 2002. Международный фонд “Демократия”, изд. “Материк”; “Империя Сталина”. Биографический энциклопедический словарь”. М., Вече, 2000; В. Роговин “Партия расстрелянных”. М., 1997; А. И. Солженицын “Двести лет вместе”. М., Вагриус, 2006; Н. В. Петров и К. В. Скоркин “Кто руководил НКВД в 1934-1941 гг.”. М., Звенья, 1999.
К 1938 году почти все эти начальники Главного управления и непосредственно лагерей по непреложному закону всех революций, пожирающих своих отпрысков, были уничтожены. И я вспоминаю сцену из замечательного романа “Факультет ненужных вещей” честного писателя Юрия Осиповича Домбровского, с которым я имел честь не только быть знакомым, но и вести разговоры и который вдохновенно читал мне многие свои лагерные стихи. Особенно запомнилось его потрясающее чтение баллады — “Выхожу один я из барака — месяц словно жёлтая собака”… Но в “Факультете ненужных вещей” есть сцена почище этой баллады.
К следователю ОГПУ Якову Нейману приезжает по делу из Москвы его двоюродный брат — крупный чин прокуратуры Роман Штерн. (Заметим, что оба брата не русские люди, что должно очень огорчить Дейча, силящегося доказать, что в те времена репрессии “готовили в первую очередь русские”.)
Братья радостно восторгаются, выпивают, вспоминают местечковую трудную юность, черту осёдлости, и, уложив старшего брата спать, Яков Нейман произносит внутренний монолог, обращённый к их отцу, ортодоксальному, патриархальному еврею:
“Посмотрел бы ты сейчас, Абрам Ноевич, какой я мундир ношу, с какими он у меня нашивками, значками, опушечками, в каком кабинете я сижу, чем занимаюсь! Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: “Ой, Яша, зачем же ты так? Разве можно!” Можно, старик, можно! Теперь уж не я перед людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и выкупа виноваты! Отошли их времена, настали наши. А вот к лучшему они или к худшему, я уж и сам не знаю, ну ничего, торопиться нам некуда — подождём, узнаем. Всё скоро выяснится! Всё! Теперь ведь до конца рукой подать. Я чувствую, чувствую это, папа!”
Чувствует еврейский чекист, что скоро стать ему лагерной пылью. Отольются ему слёзы загубленных им славистов!
Юрий Домбровский не случайно изобразил двух братьев, работающих в карательных органах: в те времена евреи шли во власть и в первую очередь в ЧК-ОГПУ-НКВД семьями. История сохранила фамилии двух братьев Леплевских — Израиля и Григория. Первый дослужится до комиссара ГБ 2-го ранга, второй через коридоры ОГПУ дойдет до должности заместителя генерального прокурора СССР. Братья Берман Матвей и Борис сделают карьеру не хуже. Первый станет начальником всего ГУЛАГа, второй — заместителем начальника иностранного отдела НКВД.
Семья гомельских хасидов Нехамкиных: в каком родстве они состояли друг с другом, трудно сказать. Известно по словам Давида Азбеля одно: “Не случайно свела судьба питомцев этого славного рода в ЧК, ГПУ, НКВД, прокуратуру. Один из этой семьи, Рогинский, достиг даже “сияющих вершин” — был заместителем прокурора СССР”. (Журнал “Время и мы”, Нью-Йорк, 1989, N 105, стр. 204.)
Беленькие… Тут не разберешься — кто родные, кто однофамильцы, поскольку их шесть человек! Точно известно, что трое — Абрам, Ефим и Григорий — были братьями. В ЧК служил Абрам, Ефим был в Наркомфине, Григорий в Коминтерне… Остальные (с другими отчествами) — кто где: Захар — в совконтроле, Марк — в наркомснабе, Борис — в торгпредстве.
Дейчи… Тут картина очень серьезная. Самый успешный Дейч Я. А. — комиссар ГБ 3-го ранга, Макс Дейч — председатель правления треста “Уголь”. Мендель Дейч — деятель Бунда, Л. Г. Дейч — профессиональный революционер. Если к ним прибавить моего нынешнего оппонента Марка Дейча, то Дейчей будет пятеро, они на почетном втором месте после Беленьких.
Сольцев — всего двое: А. Сольц, которого звали “совесть партии”, в “расстрельные” 1934-1938 гг. был помощником Вышинского. А Исаак Сольц — служил в юстиции.
Мироновых — два. Но, видимо, не братья, поскольку один, С. Миронов-Король, начальник Днепропетровского НКВД, а другой, Л. Миронов-Каган, — комиссар ГБ 2-го ранга. Были еще братья по фамилии Бак — Аркадий и Соломон. Первый — председатель Губчека в Иркутске, второй черт знает кто, но тоже чекист. Эпштейнов было пятеро, как Дейчей. Можно было бы “братские списки” продолжать, но нет сил рыться по справочникам и выяснять, кто есть кто. Картина и без того впечатляющая.
