Александр Гогун - Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы

Например, в радиограмме партизанского командира Шитова в УШПД 14 апреля 1943 г. значится дальнейшее расхождение политических симпатий двух этнических групп: «Население в городах Водруй, Овелях, Градиче 70–80 % — украинские националисты, к партизанам относятся плохо. Поляки принимают исключительно хорошо партизан»[233].

Об отношении бандеровцев к полякам свидетельствует отрывок из донесения о работе референтуры СБ ОУН Военного округа «Зарево» (северная часть Ровенской области) с 15 сентября по 15 октября 1943 г.:

«3. Поляки: выступают как 1. немецкие прислужники, как 2. красные партизаны, 3. как независимая вооруженная сила. Фактом является, что эти три группы имеют друг с другом общий язык. До сих пор не утверждено значительных выступления ПОЛЯКОВ против красных, или наоборот, а также против польских шуцманов (полицаев. — А. Г.) или против польских банд. Отсюда вывод, что немцы, как и большевики, используют поляков как орудие против нас, причем поляки никак не готовы гинуть вместе с немцами, или отдать себя без остатка большевикам. Немцам удалось использовать красноармейцев для борьбы с красноармейцами; большевикам — использовать поляков против немцев и нас для возможной позже оккупации Польши. Мы же до настоящего момента не использовали в большом масштабе ни одного национального] меньшинства на нашей территории для борьбы с врагами, прежде всего с красными.

Акция уничтожения поляков не дала ожидаемых последствий (sic!!! — А. Г.). Польский активный элемент в основном сберегся, и, с одной стороны, будет использовать немецко-большевицкую оккупацию Западной Украины, чтобы отомстить украинцам, а с другой стороны готовится к большому самостоятельному выступлению в благоприятный момент»[234].

Удивительно точно оценил ситуацию автор этого донесения, безвестный сотрудник СБ ОУН. Он высчитал мотивацию как руководителей советских партизан (вышеупомянутые установки главы Центрального штаба партизанского движения Пономаренко, касавшийся взаимоотношения красных партизан и поляков, были тайными), так и мотивацию польских националистов из АК — устроить восстание перед приходом Красной армии, операцию «Буря».

Конечной целью УПА являлось изгнание поляков на территорию собственно Польши. Террор был методом политической борьбы.

Многочисленные очевидцы, пережившие кошмар резни, вспоминают, как украинские повстанцы выдвигали польскому селу ультиматум: в 48 часов покинуть место проживания. В случае невыполнения приказа всё население деревни уничтожалось, а сама деревня сжигалась. Сёла палили и без предупреждений, чтобы жители не успели подготовиться к обороне.

По подсчетам польского историка Ольшанского, в июне 1943 г. на Волыни прошло 78 антипольских карательных акций, в июле — 300 (из них 57–11 июля, 22–12 июля), в августе — 135, в сентябре — 39[235]. То есть речь идет о согласованных операциях повстанцев.

26 августа 1943 г. Ковпак радировал Строкачу: «Все польское население от р. Днепр по всей Западной Украине уничтожается, польские села сожжены»[236].

Следует упомянуть и об участии гражданского населения Волыни в этнической чистке. Жители сёл вооружались топорами, вилами, косами, кольями — и шли убивать и грабить население соседнего польского села. Таких «боевых» крестьян прозвали «сокірниками», поскольку на украинский язык слово «топор» переводится как «сокіра». В большинстве случаев мирное украинское население в той или иной степени принуждалось бандеров-цами убивать соседей-поляков. Для полного блокирования села, как правило, недостаточно было сил собствено УПА, поэтому повстанцы буквально под дулом автомата гнали крестьян принимать участие в карательных акциях.

Среди волынских украинцев было две категории людей, которые спасали своих польских соседей. У первых были родственники или свойственники польской национальности. Вторыми были протестантские сектанты, прежде всего, баптисты, по моральным соображениям не участвовавшие в оргии насилия.

Из-за действий УПА поляки в массовом порядке бежали из сел. Они сосредотачивались в райцентрах, городах или больших лагерях в лесах, где их охраняли либо польские коллаборационисты, либо польские партизаны из АК и просоветских формирований. Около тридцати тысяч поляков с Волыни, а позже тысячи поляков из Галиции бежали на территорию оккупированной немцами Польши. Украинцы, в отличие от поляков, из мест своего постоянного проживания далеко не отъезжали — разве что из сожжённой деревни в соседнюю или в лес — под защиту УПА.

Отряды АК, наряду с советскими партизанами, также уничтожали украинские села вместе с жителями. В отчетах командо-ванию, внятно запрещавшему массовый террор против гражданских лиц, это представлялось как проведение «ответных акций».

Отметим, что общие подсчеты жертв затруднены — в обстановке партизанской войны и хаоса официальной статистики никто не вёл. Но можно с уверенностью говорить о том, что в украинско-польском межэтническом противостоянии только на Волыни погибло не менее 50 тыс. поляков и не менее 10 тыс. украинцев, хотя называются и иные цифры.

При этом, по подсчетам польских историков, на Волыни в 1943–1944 гг. прошло не менее 150-ти боев и стычек АК с УПА, в которых погибли сотни бойцов с каждой стороны[237].

То есть подавляющее большинство жертв составили не бойцы из националистических формирований, а мирные польские и украинские крестьяне.

Для иллюстрации конфликта процитируем один документ. Судя по его некоторым параметрам — образное описание событий, отсутствие подписи, числа, получателя отчета — и сопутствующим документам, хранящимся в той же папке, это составленный на основе отчетов УПА черновик для информационно-пропагандистских материалов, издававшихся подпольными типографиями. Однако, о характере конфликта это свидетельсво эпохи повествует довольно красноречиво:

«Дня 17 июня 1943 года (…) Приказано разбить и уничтожить два фольварка (небольших польских усадьбы. — А. Г.): Гор-ко-Полонка и Городище. Со стороны Лаврова я увидел ракеты, которые трижды взорвались. Стало понятно, что наступление началось. Немедленно даю приказ наступать на фольварк. Без единого выстрела вступаем в центр фольварка. Из-за конюшни раздается выстрел часового. В ответ прозвучали наши выстрелы. Начался короткий, но упорный бой. Поляки отстреливались со стен. Чтобы лучше сориентироваться, откуда бьет враг, мы зажгли солому. Ляхи начали убегать с фольварка. Повстанцы занимали здание за зданием. Из-под строений доставали ляхов и резали, говоря: “Это вам за наши села и семьи, которые вы пожгли». Поляки выкручивались на длинных советских штыках, кричали: «На милосць Бога, даруце нам жицэ, я ниц не винен (не винна)” А сзади четовой (командир четы, аналога взвода в Красной армии. — А. Г.) О., с разбитой головой, отзывается: “Наши дети, наши старики, были ли виноваты, что вы их кидали живьем в огонь?” И работа идет дальше. Фольварк пылает красным пламенем. За это время поляки попрятались на чердаке и оттуда отстреливались. После короткого боя мы подожгли строение с ляхами, где они и погорели. (…)

С 19–20 июня отдел выдвинулся в село Ратнов, где спалил фольварк и без боя вышел в направлении села Коршевец. На следующий день разведка донесла, что в село Новостав приехал один немец. Тогда я взял нескольких бойцов, зашли и мы в село Новостав и окружили со всех сторон немца. Действительно интересно было видеть ту минуту, когда бойцы гаркнули немаку: “Хэндэ Хох”. Немак сразу хотел стрелять, но, посмотрев, что он со всех сторон окружен, начал скулить: “Майне либе камерад, подарите мне жизнь, у меня дома дети”. Бойцы начали кричать: “Убить!” Я ответил, что надо проверить, что это за личность. По проверке выходит, что этот немчик не из полиции и не партийный (не член НСДАП. — А. /Г), а к населению относится вполне допустимо. Тогда я ему говорю: “УПА будет уничтожать СД (немецкую службу безопасности. — А. Г), СС и партийцев, а [не] таких как он — беспартийных и солдат, которые из-за СД должны биться на фронте”. Немчик из благодарности обнял ноги и благодарил, плача от радости»[238].

Обратим внимание: солдата Рейха, представителя военно-репрессивной тоталитарной машины, устроившей в Украине варварский террор и грабеж, по размышлении решаили отпустить, относясь к нему как к военнопленному, которые по правилам ведения войны не считаются врагами. А «братьев-славян», в том числе женщин (кто же еще кричал: «Ниц не винна!»?), украинские бойцы прокалывали штыками с «убедительной» аргументацией: польская полиция жгла украинских детей и стариков.

Подобными были действия как поляков, так и украинцев, Националистическая ненависть друг к другу, битва не только за собственное государство, но и за «кровь и почву» ослепила в те годы сотни тысяч представителей соседних народов.