Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья
Удивительно яркую жизнь прожил молодой Халтурин. Много замечательных людей было его друзьями. Со страниц повести, как живые, встают рабочие–революционеры Виктор Обнорский и Петр Моисеенко, герои революционной борьбы Андрей Желябов, Александр Квятковский, Сергей Степняк–Кравчинский, Николай Морозов, Вера Фигнер, Анна Якимова и другие. Не раз встречался герой повести «Казнен неопознанным» и с Георгием Плехановым, возглавившим «Черный передел», а затем вовсе порвавшим с народничеством и пришедшим к марксизму-Степан Халтурин, испытанный вожак передовых русских рабочих и в то же время герой «Народной воли», — это живой мост от одного поколения революционеров к другому, от кучки героев к будущей пролетарской партии, которую создал в России В. И. Ленин. Владимир Ильич писал: «…Среди деятелей той эпохи виднейшее место занимают рабочие Петр Алексеев, Степан Халтурин… Но в общем потоке народничества пролетарски–де–мократическая струя не могла выделиться. Выделение ее стало возможно лишь после того, как идейно определилось направление русского марксизма…» В кремлевском кабинете Ильича рядом с портретом Карла Маркса висит барельеф Степана Халтурина, удивительного вятского самородка.
Новая повесть Германа Нагаева, отмеченная «Правдой», — хороший литературный памятник рабочему–борцу. С таким же интересом я прочел и роман о Николае Кибальчиче, вышедший в Воениздате.
«Казнен неопознанным», «Вдохновение перед казнью» — это, безусловно, умышленная перекличка названий. Нагаев рисует своих героев в самые напряженные, в самые решающие минуты, когда они, вдумываясь в смысл бытия, итожат свои короткие и прекрасные жизни. Глухая одиночная камера Петропавловской крепости. Николай Кибальчич, «техник» «Народной воли», недавно изготовлявший бомбы, которые народовольцы метнули в карету царя, в заключении создает проект первого в мире реактивного летательного аппарата.
Роман Германа Нагаева «Мечты и искания», опубликованный в журнале «Нева», — второе звено из задуманной автором серии романов о звездных мечтателях и искателях. Оба романа писатель искусно связал судьбой Сергея Стрешнева, соученика Николая Кибальчича, не побоявшегося в день казни народовольцев крикнуть другу последнее прости и сосланному за это в Калужскую губернию. Здесь–то в захолустном городке Боровске Стрешнев и встретился с необычным учителем из уездного училища, будущим великим ученым и изобретателем Константином Циолковским.
Автору удалось создать образ гениального самородка, одержимого мечтателя и трудолюба, мужественно преодолевшего немало препятствий на пути к звездам: собственную глухоту, беспросветную нужду, невежество и тупость царских чиновников, похоронивших не один замечательный проект, в том числе и летательный аппарат Кибальчича.
Долг писателя рассказать о замечательных учениках провидца из Калуги.
ТАНКИСТ
Это было в первые послевоенные годы. Редакция газеты «Ленинское знамя» созвала со всего Киевского военного округа молодых писателей. С нами беседовали о литературном мастерстве украинский поэт Иван Гончаренко и русский поэт Борис Палийчук. Оба в офицерских кителях с погонами. Потом пришел Виктор Кондратенко, недавно снявший офицерскую форму. Беседы были непринужденные, живые.
В особенности мне запомнился рассказ Кондратенко о его встречах с Маяковским и другими поэтами. Маяковский любил приезжать в пролетарский Харьков. По улицам города его сопровождала восторженная молодежь. Однажды шумная ватага постучалась в номер гостиницы, где отдыхал после выступления Владимир Владимирович. Усталый поэт лежал на застеленной кровати и сосредоточенно крутил в воздухе цепочку от часов то в одну, то в другую сторону. Покосился на чубатых хлопцев, застывших у входа:
— Стихов слушать не буду.
— Так мы не читать! — воскликнул смелый Сергей Борзенко.
— А кто вы такие?
— Мы из рабочей поэтической студии.
— А! Тогда иное дело! — Взгляд Маяковского потеплел. — Чего приуныли?
— Хотим сегодня вас послушать в летнем театре Профсоюзного сада. А народу — тьма. Проведите!
Владимир Владимирович размашисто написал записку.
Застенчивый Кондратенко восторженно глядел на московского гостя. Вечером Виктор был среди тех юных маяковцев, которые вскочили в музыкальной раковине по команде поэтического полководца, демонстрируя перед разъяренными обывателями, что и в Харькове у горлана–главаря есть войско.
Как–то друзья привели Виктора в диковинный купеческий дом на улице Конторские ряды. Окна полумесяцем. На каждой двери — обычная конторская вывеска. Лишь на одной красовалась обложка журнала «Красное слово». Секретарем редакции работал удивительный человек — Радутин, лично знавший Маяковского и Велемира Хлебникова. Последний добродушно сказал Радугину в глаза:
— Ты загадка природы. Эрудит и графоман в одном лице.
Радугин не обиделся. Он исправно носил передачи больному Хлебникову и любил повторять чудесные стихи Велемира:
И черно–синий скворушкаНа солнце чистит перышко!
Однажды неисправимый энтузиаст Радугин затащил упирающегося Кондратенко в редакцию, где сидел грузный человек с черной прядкой, спадающей на лоб. Оробевший Виктор стал читать свои стихи. Гость внимательно слушал и кивал головой. Резюме было кратким:
— Два проходных, а третье — печатать! Какие поэтические книжки вы читали?
— «Юго–Запад»… — пробормотал Виктор.
— А что вам больше всего понравилось?
— Все! — выпалил Кондратенко. — Всю наизусть знаю.
Гость недоверчиво глянул ему в глаза:
— А ну давайте…
Виктор, осмелев, стал декламировать «Думу про Опанаса». Незнакомец, закрыв глаза, кивал в такт большой головой. Напрасно Радугин подмигивал Кондратенко — увлекшись, тот ничего не видел. Незнакомец пожал крепко руку юному поэту.
Выходя из редакции, Виктор шепнул Радугину:
— А кому я читал?
— Багрицкому.
Виктор так испугался, что опомнился только на площади Розы Люксембург. Еле отдышался.
Вместе с Борзенко они ходили к Павлу Тычине в редакцию журнала «Червонный шлях». Приветливый Павел Григорьевич в белоснежной сорочке, с золотым пенсне столько говорил о музыкальности стиха, что Виктор принял его за композитора.
Вскоре Виктор Кондратенко стал курсантом танкового училища. Молодой поэт — танкист Кондратенко был переведен в военные журналисты. Редакция газеты «Красная Армия» на много лет стала его родным домом. В тридцать девятом году он вместе с Александром Корнейчуком, Андреем Малышко, Василием Лебедевым–Кумачом, Сергеем Михалковым и другими участвовал в освободительном походе в Западную Украину.
Едва глянул июньский гром в сорок первом — в редакцию газеты «Красная Армия» прибыли Александр Твардовский, Сергей Вашенцев и другие московские литераторы. На груди тридцатилетнего Твардовского алели орден Ленина и орден Красной Звезды. Не у каждого командарма в то время были такие высокие награды. Александр Трифонович вместе с Виктором Кондратенко писал стихи о подвигах деда Данилы–партизана.
Гитлеровцы были уже на подступах к Киеву. Гудели земля и небо. По ночам прожекторы, как ножницы, резали темень. А однажды днем на углу улицы Ленина и Владимирской Твардовский и Кондратенко услышали:
— Саша!.. Саша!..
На тротуаре стоял улыбающийся человек в гимнастерке с пластмассовыми пуговками. Полувоенный, а на груди — орден. Твардовский бросился к нему, обнял, а потом поманил Кондратенко:
— Виктор! Знакомься: Аркадий Гайдар.
Они были чем–то очень схожи, Александр Твардовский и Аркадий Гайдар. Как братья. Круглолицые, голубоглазые, могучие, щедрые…
Спецкор «Комсомолки» Гайдар заказал Кондратенко очерк «Киев сегодня». Вскоре его опубликовали. Это был очерк о мужественном спокойствии людей прифронтового города.
Твардовский и Кондратенко потом оказались на южном крыле нашей обороны, в Каневе. Наши отчаянные бойцы под командованием офицера связи Беликова захватили в плен первых двадцать восемь гитлеровских минометчиков. Под самой Тарасовой горой. На допросе были поэты из «Красной Армии».
— Спросите вот этого в очках, — попросил Твардовский переводчика, — Шиллера он знает?
Немолодой немец, оказавшийся бухгалтером, оживился:
— О! Да, да! Его булочная рядом с моим домом.
Александр Трифонович махнул рукой. Все было ясно. Вот от кого отстаивает родную землю Василий Теркин.
В поэзии Виктор Кондратенко давно заявил о себе как о певце трудового и ратного подвига. И прозе поэта присущи лучшие качества его стихов: внутренний драматизм, лаконизм, масштабность, задушевность. В роман «Курская дуга», выпущенный Воениздатом, вложен большой жизненный опыт фронтового поэта и журналиста, участника обороны Сталинграда и битвы под Курском. Автор хорошо изучил предпосылки и последствия нашей победы в великой решающей битве на Курской дуге.
