Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6302 ( № 47 2010)
Не знаю, как парижская критика отнеслась к американской версии Тристана и Изольды, знаю лишь по собственному опыту, что французов сложно чем-либо удивить. Однако мне это удалось. Изображая гостеприимных хозяев, французы задают вопрос: «Ну как вам у нас в Париже?» Заранее уверенные в восторженном ответе, они тут же спрашивают: «А где вы остановились?», чтобы снисходительно одобрить место вашей дислокации. И тут-то я потрясала неокрепшее галльское воображение, сообщая индифферентным голосом для пущего эффекта: «Да вот, у друзей в Сантэ». Далее следовал искренний взрыв громкого удивления: «В Сантэ?!!» Дело в том, что Сантэ – это самая большая и известная парижская тюрьма с незамысловатым названием «Здоровье». В тюрьму я попала по приглашению своей немецкой приятельницы Андреа, вышедшей замуж за очень положительного и серьёзного уроженца Бретани Филиппа, ставшего в 30 лет директором знаменитого исправительного учреждения. Им полагалась служебная квартира из нескольких комнат, в одну из которых меня и поселили. Мне выдали охранно-пропускной документ. Простой листок бумаги за подписью Филиппа с его личной маленькой круглой печатью удостоверял, что я гостья и мне надо оказывать помощь и внимание, выпуская и впуская в тюрьму. Ежедневно улыбчивые и вежливые сотрудники охраны Сантэ желали мне хорошего дня утром, а вечером, впустив по звонку в проходную и заперев за мной дверь, любезно интересовались, как я провела время и всё ли у меня в порядке, после чего открывалась дверь в первый внутренний тюремный двор, откуда можно было попасть в административные, жилые помещения и ресторан для персонала с приличной едой за сущие гроши. При небольших зарплатах служащие имели бесплатное медицинское обслуживание, общежитие для иногородних, пятинедельный отпуск и другие льготы, делавшие работу в местах заключения более привлекательной. С осуждёнными я встречалась в местном ресторане, где они оправдывали своё содержание в тюрьме, работая официантами, поварами и посудомойками. Одеты они были в одинаковые жёлтые сорочки и коричневые брюки. С тех пор мужчины в рубашках жёлтого цвета ассоциируются мною исключительно с исправительными заведениями, и я с трудом удерживаюсь от желания спросить: «Простите, вы случайно не из Сантэ?»
И тюрьма, и опера, и встречи с актёрами приключились в разное время, в разные годы. И ещё было много-много всего: и эпизодов и историй, и судеб, но им придётся подождать до следующего года Россия – Франция.
А завершая этот год, я возвращаюсь мыслями к первому посещению Парижа. В последнее утро перед отъездом вся группа с большим или меньшим трудом после затянувшейся отвальной вскочила ни свет ни заря и устремилась к Сене бросать монетку, чтобы вернуться. И хотя я верю в эту примету, в то утро моя денежка в речные воды не попала, я проспала. Расстроенная, чуть не плача, по дороге в аэропорт я вглядывалась в оконные глаза серых домов, мелькавшие за автобусными стёклами, шептала слова любви приручившему меня городу, спрашивая его: «Ты позволишь мне встретиться с тобой ещё раз?» И он мне ответил «Да», потому что в какой-то момент во мне возникла твёрдая уверенность – я вернусь сюда и вместе с великим шансонье Шарлем Тренэ спою:
Revoir Paris
Un petit séjour d’un mois
Revoir Paris
Et me retrouver chez moi
Seul sous la pluie
Parmi la foule
des Grands Boulevards
Quelle joie inuïe
D’aller ainsi au hazard…
Вновь увидеть Париж
Провести короткий месяц
Вновь увидеть Париж
и почувствовать себя дома
В одиночестве под дождём
В толпе
Больших Бульваров
Какая неслыханная радость
Вот так бродить наугад…
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Праздник Веры
Панорама
Праздник Веры
СЕМЬ НОТ
В Новосибирске завершился Третий Международный конкурс пианистов памяти Веры ЛОТАР-ШЕВЧЕНКО
Юрий ДАНИЛИН
Всегда сожалею о том, что их встреча с замечательной французской пианисткой невозможна. Представляю, с каким любопытством беседовала бы с ними Вера Августовна. Строга была, но никогда не упускала возможности пообщаться с людьми иного возраста. Не напрасно паслись у неё воспитанники физматшколы – в её крошечной квартирке был совершенно другой мир, незнакомый им совсем язык общения, здесь и говорили, и расспрашивали, и утешали, и угощали совсем не так, как в привычных для них обстоятельствах. Поэтому и стремились сюда в каждый свободный час. Не все, конечно. Но вот те, кто стремился, а я знаю многих выпускников физматшколы, резко отличаются от тех, кто пренебрёг этой исключительной возможностью. И поправить уже ничего нельзя.
Организаторы конкурса сделали всё возможное, чтобы образ легендарной пианистки обрёл реальные черты, чтобы обжигающая, невозможная в современных представлениях исключительная жизнь Лотар-Шевченко хоть словом, звуком, строчкой письма, размышлением о музыке задела, зацепила внимание молодого музыканта. В начале конкурса всегда показывается фильм о ней, звучит музыка в её исполнении, есть над чем подумать и чему изумиться. Догадываюсь об этом по реакции зрителей. На лицах всегда волнение и искренний интерес к подробностям её сути. Конкурсанты ещё не догадываются, что многое может повториться и в их судьбах, за исключением лагерей, надеюсь. Закончив свои учебные заведения, они отправятся в «свободное плавание», где кроме профессиональных качеств понадобятся и характер, и воля, и умение отстоять свои собственные представления о музыке. Всё это нелегко. И не всякому даётся. Может быть, ещё и пригодятся воспоминания об этом конкурсе и Вере Лотар-Шевченко…
На самом деле я всегда сочувствую конкурсантам. Тайно. Явно нельзя, так как вхожу нынче в состав жюри. Никаких очевидных симпатий. Но уже на втором туре все индивидуальности замечены, и я называю их про себя (никто об этом не догадывается) Воробушек, Профессор, Дуэлянт, Солистка Московской филармонии и т.д. Председатель жюри – профессор Гнесинки Мария Степановна Гамбарян – тоже не любит конкурсы, они напоминают ей соревнование отличников учёбы. Но так же, как и я, сочувствует молодым музыкантам и пытается сделать всё, чтобы члены жюри кого-нибудь не проглядели. Задача трудная. В этот раз все были как на подбор. Когда надо было принимать решение о третьем туре, жюри впало в глубокую задумчивость. В результате без сожалений не обошлось. Великолепно играл на двух турах Вячеслав Ронжин, например. Студент Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского (класс профессора П. Нерсесяна). Никто не сомневался, что уж он-то обязательно пройдёт. Подсчитали баллы – не проходит. Стали думать, что же предпринять. Уж очень не хотелось огорчать сильного и интересного музыканта. Придумали Диплом конкурса в нарушение всяких правил и приглашение играть в зале Корто. Но огорчённый Вячеслав Ронжин отверг все наши индульгенции. Что ж, бывает и так.
Что касается счастливчиков из третьего тура – все они яркие и очень разные пианисты. Весьма решительно с самого начала заявил свои претензии на первое место Михаил Турпанов (Московская государственная консерватория им. П.И. Чайковского, класс профессора Н.А. Петрова). Он умудрился великолепнейшим образом совместить качества консерваторского отличника и думающего, разнообразно способного пианиста. С такой репутацией он и закончил конкурс, получив заслуженную Первую награду. Поделила с ним первую премию Елена Нефёдова (Московская государственная консерватории им. П.И. Чайковского, класс профессора В.В. Горностаевой). Лена – решительная девушка, это чувствуется даже в её походке. Блестяще выступила с оркестром (а это самое слабое место конкурса, гибнут многие претенденты на победу). Играла, и превосходно, Концерт № 2 соль минор Сен-Санса. Вторых премий и звания лауреатов конкурса удостоены Лев Терсков (Новосибирская государственная консерватория им. М.И. Глинки, класс профессора М.С. Лебензон), Дмитрий Аблогин (Российская академия музыки им. Гнесиных, класс профессора В.М. Троппа), Герман Уколов (Новосибирская государственная консерватория им. М.И. Глинки, класс профессора М.С. Лебензон), Алексей Мельников (Московская государственная консерватория им. П.И. Чайковского, класс профессора С.Л. Доренского). Третьей премии жюри не присуждало. В который раз, изумившись количеству талантливых молодых российских пианистов, я подумал, как мало делает для них государство. Осваивать, скажем, юриспруденцию по книжкам сможет любой дурак. В чём, собственно, мы убеждаемся каждый день, включив телевизор. Но фортепиано требует абсолютной самоотдачи, трудолюбия необыкновенного. На одном вдохновении далеко не уедешь – они лишают себя многого, ограничивают во всём, посвящая каждый свободный от других занятий час своему инструменту. Заниматься дома могут только единицы – у большинства инструментов нет. И никого это не волнует. Позади у многих победы на престижнейших международных конкурсах – ноль внимания. Все заботы государства – только о футболе. Мы живём в футбольном государстве. Не в музыкальном. При всё ещё блестящей фортепианной школе у нас нет ни одного сколь-нибудь популярного международного музыкального фестиваля. В Европе заштатные городки ежегодно устраивают музыкальные праздники для всего мира. Чем мы хуже? Но, как у нас водится, встрепенёмся, когда пианистов уже не будет. Не раньше. А потом, как водится, создадим комиссию, позовём иностранцев. Правда, на днях премьер-министр добрался и до фортепианной клавиатуры. Чиновники в Министерстве культуры должны встрепенуться. А ну как начнёт каждый день играть и однажды призовёт их к ответу: где пианисты, почему влачат столь жалкое существование? Поскольку иных способов изменить ситуацию к лучшему у нас нет, будем надеяться, что однажды это случится. И мы наконец, не пренебрегая футболом, приблизимся к гармонии.
