Александр Уолкер - Одри Хепберн - биография
Однако эта уверенность оказалась беспочвенной. Мел и Одри были неубедительны в роли любовников. Одри спасала лишь eё красота и аристократическое изящество. Критики и не подвергали eё достоинства слишком пристальному анализу. Но отзывы об игре Мела откровенно озадачивали. В свои тридцать семь лет (он был всего на два года старше Шарля Буайе в том предвоенном фильме и, без всякого сомнения, по внешним данным гораздо больше походил на кронпринца) ему совершенно не удалось показать ту романтическую страсть, которая была ведущей силой в этой трагической истории любви. Они с Одри вели себя, скорее, как муж и жена, а не как любовники, решившиеся на самоубийство. "Казалось, эти любовники обречены на то, чтобы до смерти надоесть друг другу", - писал один из критиков. Таково было и общее мнение. Даже Литвак почти не отбивался от критики. "Очень трудно заставить Мела грубо с ней обращаться, - объяснял он извиняющимся тоном. - Мне приходилось работать с ним, чтобы заставить его так с ней поступать". Возможно, это и говорило в пользу семейных отношений Ферреров, но вряд ли могло вселить в какого бы то ни было продюсера желание занять их вдвоем в новой постановке. Одри пыталась убедить студию "Парамаунт" снять с их участием экранизацию романа Томаса Вульфа "Оглянись на дом свой, Ангел". После "Майерлинга" студия сразу же отклонила это предложение, тактично пояснив, что, по их мнению, роль Лоры слишком незначительна для звезды такой величины, как Одри.
Сама же Одри, проявив здравый смысл и проницательность, отвергла целый ряд предложений. Среди них была и экранизация "Смутной улыбки"; и роль монахини Марии, которая становится гувернанткой семерых детей. Опять она отвергла "Дневники Анны Франк", хотя настойчивый Джордж Стивенс привез с собой отца Анны, от рассказа которого у Одри буквально разрывалось сердце.
Кинозвезды чаще отклоняют предложения сниматься, чем принимают. Это вполне естественно, и Одри не была здесь исключением. В случае же с "Зулейкой Добсон" инициатива исходила от Одри и была отвергнута. "Зулейка" - это сценическая версия сатирической повести Макса Бирбома, действие которой происходило в эдвардианскую эпоху. В ней рассказывалось о красавице, которая так околдовывает студентов Оксфорда, что они совершают массовое самоубийство из-за нее. Диана Чиленто, исполнительница главной роли в лондонской музыкальной версии повести, не смогла получить "зеленую карточку", дававшую право работать в США, а Одри очень привлекла мысль вернуться на Бродвей в этой роли. Она все eщё мечтала о сценической карьере, которая могла бы развиваться параллельно с eё работой в кино. Она надеялась, что режиссёpский талант Мела там быстрее найдет себе применение, чем в голливудских фильмах. Но она поставила одно условие: ее партнером должен быть Лоуренс Харви.
Литовец по происхождению, Харви получил английское воспитание, усвоил британский стиль и приобрел репутацию хорошего актера. Одри видела его в англо-итальянском фильме "Ромео и Джульетта", где он ей понравился, но особенное впечатление произвела его игра в фильме "Я - камера". Два года спустя, сыграв в фильме "Комната наверху", он сделался всемирно известной звездой. Харви нравился Одри потому, что чем-то напоминал Мела Феррера: он был уверен в себе, остроумен, иногда и резок, и жесток. Талант его был не очень велик, но бесспорен, хотя Харви и не имел того таинственного обаяния, которое необходимо настоящей звезде. Была в нем и способность нравиться умным женщинам. Он не отличался и особой сдержанностью в разговоре. Сама Одри, как уже говорилось, редко употребляла слова, более грубые, нежели: "Черт возьми!" или "Ах, чтоб его!..", - но eё не шокировали мужчины, пересыпавшие свою светскую болтовню нецензурными словами. Ее собственный отец, как и всякий истинный ирландец, неплохо владел подобным языком. Ее не отпугивала и злобная резкость Харви, она прощала ему его нарциссизм.
Было бы интересно посмотреть, что бы им с Харви удалось сделать из "Зулейки", но - увы! - Джеймс Вульф, продюсер этого фильма, наставник Харви, наложил вето на этот проект, приведя совершенно неопровержимое объяснение: главной в сюжете является женская роль, которая неизбежно оттеснит на второй план его протеже. Если кому-то подобное основание покажется слишком тривиальным, напомним другой случай. Рекс Харрисон отказался участвовать в постановке "Пигмалиона" только из-за того, что ей дали название "Леди Лайза". Согласился он лишь тогда, когда название стало другим - "Моя прекрасная леди".
В то же время планы Мела стать независимым режиссёpом или продюсером также не приносили пока никаких плодов. Он согласился поставить драму, очень сходную с "Урожаем винограда" по сюжету и общей атмосфере, под названием "Черная дева с Золотой горы". Название понравилось Луэлле Парсонс, которая рекомендовала подписать контракт с восемнадцатилетней франко-итальянской актрисой Жаклин Сассар. Она познакомилась с ней в Ницце и сразу же почувствовала симпатию. Но проект по каким-то загадочным причинам застопорился и был продан К. Риду, но фильм так и не был снят. Затем прошел слух, что Мел будет ставить фильм "Венера с кошкой" с участием Брижит Бардо. И из этого, конечно, ничего не вышло. Та же участь ждала и достаточно ненадежное предложение поставить на Бродвее пьесу Сесиля Битона "Девушки Гейнсборо".
Тогда Мел согласился на участие в фильме "И восходит солнце", который должен был сниматься сначала в Мадриде, затем в Мехико и в колониальном городке Морелия. Это определило и планы Одри. Они оказались очень просты: она решила в течение года ничего не делать. Ее заявление об этом и известие о том, что она будет сопровождать Мела в Мехико, дали повод предположить, что Одри ждет ребенка. "Нет, нет, - возражала удивленная Одри, хотя и напрасно, - никто бы не поехал в такое место, как Мехико (чтобы рожать ребенка)". И как бы в раздумье она добавила: "До сих пор мы с Мелом много работали и проводили жизнь в гостиницах... Мы уже женаты два года, но у нас все eщё нет собственного дома. Для счастливого брака необходим домашний очаг".
Истина же заключалась в том, что Одри все больше запутывалась в паутине различных обязательств. Как она ни пыталась, но не могла вырваться из этой сети и свободно устраивать свою жизнь независимо от планов кинопроизводства и режима съемок. По своему характеру Одри была склонна к жизни в узком семейном кругу. А у нeё практически не было личной жизни;
не было места, которое она могла бы называть домом; не было детей - основы любой семьи. А время шло... Одри прекрасно понимала, что с каждым годом, полностью посвящаемым кино (а это - такая работа, которая не рассчитана на то, чтобы eё надолго прерывали беременность, роды и уход за ребенком), она сокращает для себя радостный период материнства. Кроме того, существовали и какие-то медицинские проблемы, суть которых она никогда не разглашала.
Потому не стоило особенно сожалеть, что не нашлось фильма на то время, пока она сопровождала Мела в Мехико, а затем вглубь материка, туда, где иностранцев, любивших чистый воздух и горы, ожидали самые современные и разнообразные удобства. Именно из номера 152 отеля "Сан Хосе" в Морелии она послала письмо Роджеру Иденсу, не датированное, но, вероятно, написанное в середине апреля 1957 года. "Как я счастлива и какое облегчение чувствую, такими словами оно начиналось. - Я говорю "облегчение" из-за того жуткого страха, который испытала благодаря журналу "Тайм". Одри, несомненно, имела в виду рецензию на "Смешную мордашку", появившуюся в апрельском номере журнала. Статья открывалась крайне двусмысленным сравнением фильма, в который Одри вложила так много труда, надежд и своих дарований певицы и балерины, с одним из тех мюзиклов "в техниколоре", которые неуклюже движутся к кульминационной сцене бракосочетания, подобно решительной, но явно перегруженной нарядами невесте. Продолжалась статья в ничуть не менее зловещем тоне: "(Возникает) предположение, что Одри Хепберн на самом деле всего лишь подделка, способная носить лишь поддельные драгоценности. Что-то подобное рекламе: "Одежда для женщины, которую не интересует одежда". Но затем журнал несколько смягчил свой скепсис, сменив его на не лишенное ворчливых интонаций, но тем не менее искреннее восхищение, успокоив этим тревожное сердцебиение Одри: "Она не просто от начала и до конца фильма сохраняет свое светлое, прозрачное совершенство; ей также удается исполнить несколько милых танцев (хотя и не с Астером) и неплохо пропеть своеобразным речитативом с нотками абсента в нем и древесного спирта - в нижних его регистрах". Эта рецензия, выглядевшая почти пародией на стиль "Тайм", была прохладнее, чем можно было бы надеяться; но в целом она действовала успокаивающе. Все другие авторы не скупились на восторженные похвалы.
После просмотра окончательного съемочного варианта "Любви в полдень" первые же оценки убедили ее: успех фильму обеспечен. Письмо Роджеру Иденсу отражает спокойствие и удовлетворение жизнью, вернувшиеся к Одри: "(Это место) - селение из разбросанных по склону домиков и сада из бугенвили, герани и деревьев - можно есть салаты и пить воду! Жаркое солнце - днем, холодные ночи и, конечно, высота, благодаря которой чувствуешь себя на миллион долларов. И что мне больше всего нравится - это отсутствие телефона. Великолепное место для настоящего отдыха. Р. S. "Знаменитость" (имя собачки прим. ред.) его очень любит. Может бегать по саду целый день".
