Борис Ложкин - Четвертая республика: Почему Европе нужна Украина, а Украине – Европа
— А у вас такое есть?
— Нету, — отвечает он.
На самом-то деле водителей никто не осматривает, они просто откупаются от проверяющих: кто — деньгами, кто — бензином.
Все правовые акты, ограничивающие индивидуальный выбор человека в экономической сфере, в культурной, в социальной, должны быть максимально очищены от запретов или отменены. Чем больше свободы, тем выше ценность каждой человеческой жизни, тем больше возможностей для индивида проявлять себя так, как он хочет, не сталкиваясь с властью во всех ее проявлениях. Я сторонник того, чтобы действовать здесь революционно.
Предвижу, что в ответ мне станут приводить ссылки на «украинский менталитет». Мол, украинцы слишком консервативны и слишком дорожат стабильностью — кровавый XX век научил нашу нацию, что синица в руке надежней журавля в небе. Наиболее популярной визуализацией национальных менталитетов является Карта культур Инглхарта-Велцеля, которая ранжирует различные культуры в соответствии с их положением на двух осях координат: традиционализм — рационализм и ценности выживания — ценности самовыражения (все оценки варьируются в диапазоне от –2,5 до 2,5). Оппоненты радикальных реформ ссылаются на эту карту, когда хотят подчеркнуть, что реформы не будут приняты украинцами: мол, смотрите, у нас безопасность ценят выше, чем даже в России, о каких ценностях самореализации вы говорите? В случае с европейской модернизацией Украины этот аргумент немного модифицируют: украинцы предпочитают гарантированный минимум (отсюда такие надежды на помощь всесильного государства), а не безграничные возможности, которые еще надо реализовать.
Картина мира, рисуемая Инглхартом-Вельцелем, не статична. Например, на самой свежей диаграмме (см. выше), полученной в результате шестой волны World Values Survey, Украина (опрос проводился в 2011 году) смещена влево по шкале «выживание — самовыражение» по сравнению с предыдущей волной (для Украины взяты данные 2006 года). Ничего удивительного в этом нет: между двумя волнами опроса пролегал глубочайший экономический кризис, который обошелся Украине в потерю 15,1 % ВВП в 2009 году. Сдвиг в сторону ценностей выживания может иметь и еще одно, дополнительное объяснение: акцент на безопасности — это ответ на тупиковую государственную политику, когда издержки самореализации гораздо выше, чем издержки поддержания статус-кво.
В европейском контексте (точнее в антиевропейском) наши оппоненты используют и шкалу традиционализм-рационализм. Украинцы, мол, слишком традиционны, слишком религиозны, чтобы когда-нибудь согласиться на признание нетрадиционных семей. Но по этой шкале Украина куда более рационалистична, чем Соединенные Штаты и Великобритания, благополучно легализовавших однополые браки.
Повторюсь: я не считаю ценности чем-то раз и навсегда данным. Успешная политика, направленная на раскрепощение творческих способностей людей, способна радикально менять и ценности. Восстановление Европы после Второй мировой войны — один из самых ярких примеров такой трансформации.
* * *Когда мы думаем об интеграции Украины в ЕС, нужно помнить о двух факторах, объективно мешающих реализации этой стратегии.
Прежде всего, есть общая усталость граждан стран ЕС от расширения. Шутка ли — с 1994 года число членов ЕС увеличилось с 12 до 28 стран.
Есть и специфический фактор, связанный с Украиной. Комментаторы называют его Ukraine fatigue — «усталость от Украины», усталость от того, что нашу страну нужно вечно спасать, что украинцы никак не могут взять свою судьбу в собственные руки.
Чтобы стать желанным членом Европейского сообщества, Украина должна прийти в него не с пустыми руками.
Европейская интеграция — это не только наше движение навстречу ЕС, но и встречное движение. И здесь перед руководством страны стоит задача убедить европейцев в том, что на этот раз движение в Европу — это не дань внутриполитической конъюнктуре, что мы действительно готовы к выполнению домашнего задания, а не пытаемся с помощью европейцев решить тактические вопросы своего политического выживания, как это часто бывало на протяжении 1991–2013 годов.
Нам еще предстоит найти правильные слова, правильную тактику и стратегию во взаимоотношениях с тем миром, в который Украина хочет интегрироваться.
Почему я думаю, что на этот раз все будет иначе?
Народ Украины выполнил свою часть работы. Если до ноября 2013-го сближение с Европой имело декларативный характер, то после азаровского виража украинцы перешли к ненасильственному массовому протесту, чтобы защищать европейский выбор и лежащие в его основе ценности. Это произошло впервые за всю историю независимой Украины. И, на мой взгляд, это самая надежная порука того, что общество готово платить за европейский выбор. Над Майданом реяли не только национальные желто-голубые флаги, но и флаги Европейского Союза — 12 золотых звезд на синем фоне.
Я вижу три крупных причины, которые делают Украину важным и желанным участником европейской интеграции. Речь о ценностях, экономике и обороне.
Сегодня ЕС — это объединение стран, значительная часть граждан которых сомневаются в необходимости его существования. Эксперты называют это «кризисом легитимности». У этого кризиса, мне кажется, есть хорошее визуальное выражение (точнее, его отсутствие). Можете ли вы представить себе современных европейцев, сражающихся без оружия, под флагом Евросоюза с притеснителями, как это делали украинцы зимой 2013–2014 годов? Я пробовал, у меня не очень получается.
Присоединение к европейскому проекту Украины — даже если мы говорим не о скором вступлении в Евросоюз, а пока лишь о полноценном партнерстве — поможет укрепить сам ЕС, придать энергию его «мягкой силе». Нет, наверное, сейчас больших евроэнтузиастов в мире, чем украинское гражданское общество, готовое, по словам национального гимна, положить «душу и тело» на алтарь общей Европы.
Успех Украины — и политический и экономический — позволит смягчить кризис европейской идентичности, покажет скептикам, что европейский путь действительно обеспечивает человеку лучшую, более богатую и осмысленную жизнь.
Верно, на мой взгляд, и обратное. Если Украина будет отвергнута, это только усугубит кризис самого Евросоюза. Никто ведь не спорит с тем, что Украина — европейская страна. Она была частью общего европейского пространства и 2600 лет назад — когда греки выводили свои апойкии в Северное Причерноморье, и 1000 лет назад — во времена Киевской Руси, и 500 — во времена Речи Посполитой (по замечанию британского историка Нормана Дэвиса, самой толерантной в то время страны Европы), и 200 — во времена Австрийской империи, многонационального государственного образования, в котором многие видят прообраз будущей объединенной Европы. И если Европа говорит, что Украина не может стать частью общеевропейского проекта, то возникает вопрос: а что же такое тогда Европа? Отвечает ли столь узкое понимание ее пределов самой сути «европейскости»?
Украинцы для Европы — в каком-то смысле люди другой эпохи. Цивилизационно мы стоим на одной платформе, но на правах «современников» Гарибальди и Бисмарка можем позволить себе много детских вопросов: «А почему так»? В эпоху заката социального государства у европейцев может не найтись простых и ясных ответов на эти вопросы. Усиление коммуникации с Украиной может стать для европейцев поводом переосмыслить то, что им кажется само собой разумеющимся. Расширение многообразия в рамках общих ценностей пойдет европейскому проекту только на пользу.
* * *Когда мы слышим, что Украина выбрала европейскую модель развития, нельзя обойтись без уточнений. Несмотря на глубокую интеграцию, экономики европейских стран устроены по-разному. Не случайно экономисты говорят о скандинавской модели, о германской модели, о южноевропейской (прямо скажем, не очень успешной) модели.
Один из ключевых моментов, хотя и далеко не единственный, в определении экономической модели — размер государствав. Украина не может позволить себе таких больших государственных расходов, как, например, Финляндия (58 % ВВП в 2015 году) или Франция (57 % ВВП). Оставляя в стороне спор о будущем европейского welfare state, отмечу лишь, что нынешний уровень госрасходов в Украине (около 53 % в 2014 году) — это разбазаривание и так скудных ресурсов. Старое государство чудовищно неэффективно, а новое еще не построено, и, как показывает опыт наших успешных соседей из Восточной Европы, на это уходит не год и не два.
К сожалению, ссылки на европейский опыт и построение социального государства в Украине часто играли отрицательную роль. Псевдоевропейская политика привела к непосильной для украинских граждан и компаний налоговой нагрузке, к раздутым расходам, когда финансируются не то чтобы бесполезные, но и прямо вредные вещи. Достаточно сказать о сотнях высших учебных заведений, получающих государственное финансирование и массово коррумпирующих молодежь через взяточничество на зачетах и экзаменах, о системе ухода за сиротами, которая «заточена» не на благополучие детей, оставшихся без родителей, а на собственное самовоспроизводство.
