Тайны служебные и личные, или Карибский синдром - Александр Васильевич Кулешов
– Днем сидишь на политзанятиях или в преферанс играешь, а ночью Голос Америки слушаешь?
Со слов Княжнина, ему в аналогичных обстоятельствах анекдот майор рассказал. Значит, игра в доброго с одним и злого с другим?
– Я Голос Америки не слушаю – уровень допуска не тот, – с аккуратным фасоном ответил Виктор.
– Шутить изволишь? Молодец! Какой бы Голос не объяснял бы тебе преимущества одного общественного устройства перед другим, все это делается с единственной целью – убедить принять расхваливаемую систему, платить им налоги и отдать в их распоряжение свои ресурсы. Это как действие волхвов и богословов при объяснении святому Владимиру преимуществ одной веры перед другой, – подначка была хорошая, суть коммунистической пропаганды сводилась к тому же самому. Лейтенант опасливо молчал. Первая прикормка особиста не повлекла клева собеседуемого на острые политические темы.
– Любопытство – черта моей профессии. Служебная формальность. Хочу уточнить, что тебе известно о карибских событиях.
– Только то, что написано в Истории КПСС: по просьбе Кубы Советский Союз установил там ракеты с ядерными боеголовками.
– Зачет. Ответ означает, что ты понимаешь наличие и другой информации, не попавшей в учебник истории партии, – Рыкунов демонстрировал чекистский профессионализм, воспринятый его собеседником как высокое иезуитство. – Существует четкая закономерность человеческой натуры: чем строже ограничения по распространению какой-либо информации, тем больше проявляется искушений болтать об этом. Не пытался никого расспрашивать?
– А кого? Лейтенант Княжнин предложил в честь дня полка организовать встречи с ветеранами части, так как несколько параграфов в учебнике не дают законченной картины такого серьезного события второй половины двадцатого века, но майор Светлаков отверг такую возможность, – начал осторожно выкручиваться Коростелев.
– Ветераны – это кто? Кого ты знаешь из тех, кто побывал на Кубе? – продекларированная служебная формальность поставить уточняющий вопрос для одного означала необходимость быстро находить нейтральные ответы для другого.
– Да никого не знаю. В батарее все офицеры по возрасту не подходят, а с другими у меня и шансов не было о чем-либо общаться, я же в дивизионе с мая-месяца, – под простачка, казалось, легче косить.
– В девятку на дежурство ходишь? Там много времени наедине со штабными офицерами, – это уже была подводка спросить, о чем они говорили с капитаном Левко. Виктор моментально нашел ход, показавшийся ему верным:
– В девятке я с капитаном Прониным. Вы же знаете, из него слова не вытащишь! Вы сами на Кубе не были? По возрасту подходите.
Алое пятно мигнуло несколько раз на лице майора, он в три-четыре приема глубоко затянулся, прежде чем ответил с разреженной четкостью:
– Предположим, был. Чтобы ты хотел узнать?
– Я же ничего не знаю. Мне все интересно: как вы готовились, как туда добирались, как позиции разворачивали, как поддерживали боевую готовность, как возвращались, – Виктор начал оживленно перечислять возможные темы и одновременно понял, что майор Рыкунов на основные вопросы перечня не сможет ответить – по роду своей деятельности он был только попутчиком в кубинском походе группировки вооруженных сил. Наверняка, тогда еще лейтенант Рыкунов на Кубе занимался тем же, чем занят сейчас, верный представитель конторы, преданный делу и руководству, готовый на все, хранил источники информации, соблюдал технику собеседования, любил рассказывать анекдоты, много курил, охраняя собственную значимость, упорно и настойчиво отнимал у людей время, копался в их мыслях. Это же про него анекдот о ловкой мартышке, чей единственный талант – полоскать в реке банановую кожуру, а с любопытствующих «Чем она занята?», брать рубль, прежде чем ответить: «Дура – не дура, а в день тридцатку имею». Простая схема: создавать неопределенность для всех и для себя стабильность, скрепленной повсеместным страхом, считая это своей профессией, он больше ничего не умел и действовал без размаха, по должностной инструкции. Деятельность по декларативной поддержке вводимых ограничений, без разъяснения населению их необходимости и назначения, контроль за соблюдением введенных ограничений, отслеживание нарушений – это же тоже самое, что и полоскание мартышкой банановой шкурки в мутной воде. Представитель государственной машины, доказывая свою незаменимость и получая высокую зарплату, вот уже двадцать с лишним лет надувал без конца щеки, прятал глаза за клубами табачного дыма, искал следы «шпионов» и «изменников», делая пугающие посетителя шаги.
«Может, ему анекдот про мартышку рассказать?» – мелькнула мысль, но тут же была отвергнута рациональным заключением, что посетителю особого отдела брать инициативу в разговоре не пристало.
Хоть голова и раскалывалась от никотинового отравления, Коростелев почувствовал облегчение – страх прошел – и едва заметно улыбнулся. Улыбка – это же нарушение канонов собеседования в особом отделе. После нее – либо реакция злостью по ребрам, либо свобода.
– Что веселого вспомнил? – тут же спросил зоркий собеседник, пыхнув струей дыма.
– Я бы хотел попросить вас окончить сегодняшнее собеседование. Разногласий с линией партии у меня нет, а дежурство в девятке начинается в три часа. Надо документы кое-какие с собой взять. При необходимости – я в вашем распоряжении в любое свободное время, – вежливо произнес лейтенант.
– Играешь или геройствуешь? На любого игрока всегда найдется более дерзкий или сильный игрок, с героем сложнее – его нужно либо ломать, либо уничтожить, – майор Рыкунов метнул злой взгляд в собеседника, схватил трубку телефона, набрал номер.
– Петр Ильич, подскажи, кто сегодня в девятке дежурит? – Спросил он по телефону Композитора, отвечавшего за подготовку приказов о заступлении на дежурство. – Мне нужно лейтенанта собеседовать, хотелось бы немного задержать.
Коростелев не слышал, что говорил капитан Левко, но шестым чувством понял, что получил от помощника начальника штаба дивизиона неожиданную поддержку в стремлении побыстрее выскользнуть из кабинета особиста. На невыразительном лице майора на мгновение блеснули глаза, вспыхнуло красное пятно на кончике сигареты, и взгляд уперся в собеседника.
– Я понимаю, что дежурные расчеты закреплены приказом. Договориться по-тихому нельзя? Он придет в девятку попозже, когда я его отпущу? – несколько тягучих мгновений на выслушивание ответа капитана сопровождалось попыхиванием сигаретой.
– Да, с этим маромоем не договориться. Нет, дополнительный приказ готовить не надо – все равно не успеешь.
Вероятно, маромоем особист обозвал капитана Пронина. С таким отрешенным от окружения человеком точно договориться нельзя, нужно действовать только четко по инструкции. С видимым разочарованием майор
