Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века - Сухбат Афлатуни
Об этом – как о новом тренде современной европейской цивилизации – хорошо и точно написал еще в конце нулевых Михаил Маяцкий.
В целых секторах хозяйства профессионализм вымывается, уходит, как вода сквозь пальцы. […] Целые институты – школа, почта – за считаные десятилетия разбазарили вековой опыт профессионализма. […] Некомпетентность госчиновников, архитекторов, библиотекарей… стала банальностью, жаловаться на которую неприлично. […] На противоположном полюсе процесса массы творцов-любителей захватили арены, некогда безраздельно принадлежавшие профессионалам – от макетирования книг до пения и прочих искусств[106].
В современной русской литературе некомпетентность, к счастью, не стала банальностью, и накопленный опыт профессионализма пока еще не растрачен. Слишком значительные инвестиции – и материальные и символические – были сделаны с Пушкинской эпохи и вплоть до начала 90-х прошлого века.
И пока будут активны поколения хорошо помнящих и респект, который вызывали литературные профессии, и очереди в книжных, и многое другое, казавшееся тогда таким естественным, – до тех пор профессиональная литература будет держаться. Вопрос только, на сколько этого «векового опыта профессионализма» литературе еще хватит.
А снаружи накатывают те самые «массы творцов-любителей». И благо, если они стремятся к профессионализации. Пройти хотя бы уже упомянутые литературные курсы, например. Кстати, прозаики-любители гораздо более готовы учиться – что лишний раз говорит о том, что современная русская проза лучше «обустроена», чем поэзия. Помню, как, начав два с половиной года назад вести онлайн-курс по прозе в школе Майи Кучерской (Creative Writing School), я спросил у нее, почему бы не создать нечто подобное для стихотворцев. Ответ был, что дело это безнадежное: слушатели не набираются; стихотворцы-любители уверены, что они и так всё умеют[107].
И здесь – самое важное отличие профессиональной литературы от любительской.
Любой профессиональный литератор тоже когда-то начинал как любитель, но достаточно быстро эту стадию проходил, вступая на жесткий путь профессионализации. Что же касается тех любителей, для которых литература так и остается увлечением, хобби, «для души»…
Впрочем, лучше снова процитирую Маяцкого.
Редко у кого хобби сочетается с безжалостной требовательностью к себе, со стремлением к виртуозности, к абсолютному мастерству, с утомительными упражнениями и упорным преследованием ускользающего идеала. Неее. Так ведь и удовольствие может пропасть, а ведь в нем цель[108].
Так что – да, основания для уныния есть. Вопрос в том, что дальше с этой печалью делать.
Можно – и это представляется наиболее разумным – осмыслить этот феномен как очередной вызов для литературной профессии – каким в советские годы была, скажем, партийная цензура или всё то же массовое любительское стихо– и прозописание, только имевшее другие формы. И что понятие профессионализма, «цеховых» критериев оценки и иерархий (при всей их вариабельности) остается неизменным, какие бы лавины рядом ни сходили и «демократические революции» близлежащий воздух ни сотрясали. «Сим победиши».
Если же сами начнем распевать, как в одном фильме перестроечных времен: «Ура! Мы побеждены!» – тогда, конечно, дело дрянь. Тогда ничего уже не остается как «хором всем совокупиться» – с авторами-любителями, с авторами-песенниками, авторами-рэперами, «повседневными писателями» и прочая, и прочая… и сотворить один большой «бобок» на месте, где некогда стояла русская литература.
«Дружба народов». 2018. № 6
О поздних дебютах и конце света
– Этого, кстати, не записывай, – сообщил он Мите, остановившись. – Это еретические мысли исключительно для внутреннего употребления.
Саша Щипин. Бог с нами
Время дебюта сегодня сдвигается. В прозе – годам к сорока.
Премия «Дебют» начинала с возрастной планки 25 лет. Потом повысила ее до 35. Просуществуй она дальше, кто знает – может, еще бы на пяток лет передвинула.
Напомню некоторые заметные прозаические дебюты последних лет.
Андрей Аствацатуров – «Люди в голом». Мариам Петросян – «Дом, в котором…». Александр Григоренко – «Мэбэт». Роман Шмараков – «Овидий в изгнании». Наринэ Абгарян – «Манюня». Антон Понизовский – «Обращение в слух». Гузель Яхина – «Зулейха открывает глаза». Александра Николаенко – «Убить Бобрыкина». Мария Степанова – «Памяти памяти»…
Имена разные. И дебюты разные. У кого-то – краткосрочный забег в прозу, у кого-то – всерьез и надолго. Кто-то пришел из филологии, кто-то из журналистики, кто-то из поэзии. Кто-то стартовал в толстых журналах, кто-то сразу передал рукопись в издательство.
Общее – то, что всем этим авторам на момент дебюта было около сорока. Плюс-минус.
Что-то похожее происходило в прозе лет тридцать назад, когда некоторым «новым именам» было уже по сорок, а то и больше. Азольский, Кураев, Кабаков, Эппель, Улицкая, Петрушевская (до тех пор известная как драматург) … Но тогда это было вызвано снятием цензурных барьеров, усложнявших полноценный дебют в предыдущие десятилетия.
Сегодня цензуры нет – разве что на обсценную лексику. И напечататься несложно. Сложно – чтобы заметили; но это всегда было непросто.
Я не говорю о дебютах века девятнадцатого: скажем, 24-летнего Достоевского с «Бедными людьми» или 23-летнего Толстого с «Детством». Но даже в позднесоветскую эпоху, со всеми ее цензурными рогатками, возраст дебютанта редко превышал тридцатилетнюю планку. Желающие могут сами справиться по биографиям, в поколенческом диапазоне от Гладилина и Битова – до Пьецуха и Толстой.
Чем же вызвано опозднение дебюта сегодня?
Происходит это, кстати, и в англоязычной литературе.
Дональд Рэй Поллок дебютировал в 2008-м со своими рассказами, когда ему было 55 (через семь лет его проза уже была переведена на 21 язык, а сам он получил несколько престижных премий). Джульет Фэй с романом «Спрячь меня» (Shelter me, 2008) дебютировала в 45 лет. Пол Хардинг получил в 2010-м Пулитцеровскую премию за дебютный роман, который он опубликовал в 42 года… Добавим более известную русскому читателю Ханью Янагихару, дебютировавшую в 39 лет.
Проблема «постарения» дебютантов активно обсуждается в англоязычной критике: находятся как противники[109], так и сторонники[110] поздних дебютов.
Вернемся к русской прозе.
Восемь лет назад я сравнил средний возраст прозаиков, печатавшихся в толстых журналах в 1997 и 2009 годах[111].
В 1997 году он был 52 года, а в 2009 снизился до 35 лет. И тех, кому на момент публикации еще не было 30, в 1997 было всего 12 процентов; в 2009–24, в два раза больше.
Иными словами, в начале 2000-х произошло заметное поколенческое обновление прозы. В нее пришло новое поколение – родившихся где-то с конца 60-х до начала 80-х.
Произошла, как писал Лев Данилкин, «смена состава».
Специального для этого «барометра» я сделал аналогичный подсчет по прошлому,
