Михаил Веллер - Друзья и звезды
Вот так я чуть-чуть подождал — и пошел к Кравченко комментатором. Опять случай! В международный отдел программы «Время».
М.В. Программы «Время» — это которую в 9 часов смотрела вся страна, такты музыки из фильма «Время вперед» по Катаеву, и вот туда вы пришли в программу «Время» в 86-м году.
В.М. Только «Программа “Время”» — так называлась вся главная редакция информации. В ней еще была «Международная панорама», еще какие-то новости. И очень скоро я вышел с каким-то комментарием в 16 часов 45 минут.
М.В. А что же, новые коллеги стали сразу завидовать вашему голосу и умению подавать текст?
В.М. Ну, не очень. Не очень сначала в таком качестве меня восприняли, конечно. Дорасти до комментатора трудно было, люди сидели уже по многу лет. А меня сразу комментатором взяли. Плюс мне сразу предложили делать утреннюю программу. Чтоб начинал придумывать ее. Я и придумал программу со своей партнершей. Ее показали. Приехал агитпроп ЦК КПСС.
М.В. О-па! Итак, в 87-м году, придя за полгода до этого в редакцию информации, вы придумали свою первую утреннюю? Что за программа?
В.М. Вот та, что вы смотрите каждый день. Я сам-то ее в последний раз видел, когда сам вел. Программа «Утро», она сейчас так называется. А тогда она у нас называлась «90 минут», или «60 минут», или сколько-то там. С шести тридцати утра и до девяти.
М.В. Здорово. На Первом канале! А их всего было сколько — два? Я уже позабыл.
В.М. Еще была учебная какая-то программа — четвертая. Моя жена иногда там преподавала испанский язык. Там языки учили, арифметику, еще что-то. И московская была какая-то программа.
М.В. А вообще в стране транслировались два телеканала. Первый и второй. Без баловства и излишеств.
В.М. И вот показали мы свою программу. Приехал агитпроп ЦК КПСС — это самый жуткий отдел ЦК КПСС. Хуже не было. Совсем мрачный. Они посмотрели и сказали — такая программа стране не нужна.
М.В. А что там было?
В.М. Музыка, какие-то вольности, сюжеты из-за границы такие легкие. Ну, нас в конце концов пожалели. Тем паче, что заместителем главного редактора программы «Время» был муж моей подруги, с которой я в АПН в одном кабинете 13 лет просидел, — Ольвар Какучая.
М.В. Мингрел?
В.М. Папа его из Сухуми был. Уютный, милый человек, очень любивший вкусно порезать все, накрыть. Сибарит. И нас пожалели и сказали: решим так — попробуйте на ночь что-нибудь сделать.
Они погорячились. И опять здесь случай. Ну, мы переделали кое-что.
Через неделю мы вышли в эфир с «До и после полуночи». В ночь с 7 на 8 марта 87-го года.
М.В. А утренняя-то та программа в эфир выходила?
В.М. Потом, уже после этой всей эпопеи. Утреннюю нам тогда зарубили в феврале 87-го, и мы за неделю сделали ночную. Но первый ее выпуск назывался «Вы с ними где-то встречались». Я не знаю, кто придумал это название. Меня еще никто не знал, мою партнершу тоже. Она, может быть, два раза там появилась.
М.В. Сколько минут вы смонтировали для ночной передачи?
В.М. Полтора часа. Ровно с полдвенадцатого и до часа ночи она шла. 25 лет уже отмечалось с той ночи с 7 на 8 марта 1987-го, показывали отрывки по каналу «Ностальгия».
М.В. Поздравления вам с 25-летием этой программы! Есть с чем. Нынешняя молодежь уже не представляет, что ведь именно с этой вашей программы, оглушительно знаменитой, единственной в своем роде, началось новое телевидение в Советском Союзе, перешедшем в Россию. «До и после полуночи» ждали всю неделю и смотрели абсолютно все — это был рубеж эпох.
В.М. Через полгода после нас вышел «Взгляд», потом «Пятое колесо», Саша Невзоров вполне вменяемый появился. Через «До и после полуночи» он как раз и появился в эфире на Советский Союз. Я включил его выпуск в свою программу, и утром он проснулся известным.
М.В. С кем вы вели сначала?
В.М. С Майей Сидоровой. Я ее не видел с тех пор, как мы закрыли на гостелевидении эту программу. Более 20 лет.
А называться «До и после полуночи» она стала со второго выпуска. Кто придумал это название, я не помню, и никто уже не может вспомнить.
М.В. А в те времена рейтинги телепередач измерялись?
В.М. Да их не было. Но смотреть-то больше нечего было, и о популярности передачи судили, рассказывая о горящих окнах. Если в доме за полночь не горело пять окон — это было плохо, потому что вообще еще не спали и смотрели все.
Рейтинги мы мерили по мешкам писем. Это такие огромные почтовые мешки. Туда килограммов 20 писем влезало. Вот нам приходило по 5 мешков, по 6, по 7, а после того как я сказал впервые слово «презерватив» в эфире программы, мне пришло 8 мешков писем.
М.В. Сексуальная либерализация на телевидении началась с Владимира Молчанова, который в «До и после полуночи» впервые произнес слово «презерватив».
В.М. Я-то как раз пытался предотвратить сексуальную либерализацию, поскольку я позвал главного специалиста по СПИДу — Покровского. И когда, значит, мы с ним уже разговорились, я ему сказал: давайте отбросим (это потом было предметом издевательств, всяких пародий на меня, которые Максим Галкин делал) в сторону ханжество и поговорим о презервативах. Сказал я. И это потом развили. То есть я призвал людей пользоваться презервативами. Вместо этого люди стали писать письма (почему-то от учительниц очень много было протестных писем), что я развращаю молодежь, как это можно! И закрыть надо передачу с такими советами!
М.В. Нынешней молодежи невозможно понять, что это слово было непроизносимо. Даже в аптеке. Употреблялось только в междусобойных разговорах и личных беседах с врачом.
В.М. Я приехал на поезде с женой в Таллин, где у меня был творческий вечер, а мы с ней были там во время нашего медового месяца почти 43 года назад. И с тех пор вместе там ни разу не были. Мы вошли на 24-й этаж новой гостиницы с видом на старый Таллин. В номере был мини-бар, куда мы сразу же и решили полезть. И первое, что мы увидели, — в мини-баре лежал презерватив за 1 евро. Как трогательно!
М.В. Какой сервис! Хотя я помню, как впервые то ли в Афинах, то ли где я попытался закусить рюмку на ночь этой печенкой и обнаружил там совсем не то, что намеревался извлечь из-под обертки.
В.М. Мы тоже в Голландии случайно пробовали голландские консервы для собак. Мы же не знали, что они существуют. Некоторым, кто на выставке работал, когда я там первый раз был, они очень понравились. Они так и продолжали ими пользоваться целый месяц до конца выставки. И только где-то к середине выставки мы узнали, что это для собак.
М.В. Они были дешевле других.
В.М. Они были дешевле. Там были и еще очень трогательные истории. Мы впервые увидели биде. Биде! Представляете, каково было человеку, приехавшему от военного предприятия, которое затаилось в двухстах километрах от города Горький и производило какие-то микрометры или черт-те что, которые голландцам и пыталось продать. И вот этот человек встретился с биде. Я видел, как они набирают оттуда воду, чтобы попить. Потому что там фонтанчик вверх брызгал, как у нас раньше для мытья стаканов в уличных автоматах с газировкой. И люди думали, что такое назначение фонтанчика и должно быть.
М.В. Когда я школьником читал Козьму Пруткова: «Господа офицеры, быть беде, господин полковник сидит на биде», я как-то мыслью на этом непонятном слове не задерживался.
А потом уже, когда я учился на филфаке, наши стажеры-испанисты после Кубы рассказывали самые интересные истории про советских специалистов, то есть инженеров, или механиков, или строителей причалов. Как первым делом, приехав, они тут же в отеле нажирались, а потом случались ситуации типа, как ему стало плохо и он ушел в ванную «пугнуть тигра в унитазе». Через полтора часа все вспомнили, что Сашки долго нету. На стук он из-за двери не отзывался. Тогда они, тревожась за товарища, подняли одного полегче — посмотреть туда в окошечко под потолком. Он посмотрел и стал падать на кровать. Не поймали, уронили, кое-как привели в чувство. Когда выломали дверь, — оказалось, он решил, что есть два унитаза: большой и маленький. И возможно, даже маленький именно для таких случаев. Он облегчил волнующийся желудок в маленький унитазик и аккуратно нажал педаль. И все это вылетело ему в морду! Но то, что вылетело в морду, — это наплевать, можно обтереться. А вот то, что он сломал иностранное оборудование в первый же день пребывания на Кубе! — отправят домой, и никаких заработков, никакой годовой работы, никакой тебе купить машины! Он пришел в ужас… И через решеточку стал спичкой проковыривать это все туда, назад. И когда он этот харч проковыривал туда, он опять нажимал педальку, и оно опять вылетало обратно. И он повторял свой сизифов труд.
