Иван Панаев - Очерки из петербургской жизни
Она полсала нам руки, кивнула головой и скрылась.
Через десять минут она снова расхаживала по залам, только в другом домино, не узнаваемая моим иногородним другом. Она подошла ко мне.
— Что ж, ты завтра привезешь его ко мне? — спросила она. — А знаешь ли, он премилый и преумный…
— В самом деле?.. Да ты уж не начинаешь ли чувствовать к нему некоторого влечения?
— А почему же нет?.. Он еще такой молодой сердцем, у него еще кровь кипит… Не к вам же чувствовать влечение… все вы противные, бездушные эгоисты, вы уже отжили, в вас нет искры жизни!.. Скажи, ты его хорошо знаешь?
— Довольно. Да говори прямо: тебе хочется знать, богат он или нет?.. Он имеет хорошее состояние. Влюбиться в него полезно, я советую тебе.
— Гадкий! — произнесла Александра Николаевна, ударив меня пальчиком по носу.
На другой день в два часа утра мы явились к ней… В комнате царствовал полусвет… Кружевные занавески на окнах были опущены; сквозь них виднелись цветы. Камин пылал довольно ярко. Александра Николаевна сидела в самом темном углу комнаты. Ее утренний туалет, ее поза, высунувшаяся из-под платья ножка, ручка с блестящими кольцами на одном пальце, беспокойно передвигавшаяся, ее взгляды, каждый поворот головы и проч., - все, что приводило моего иногороднего друга в упоение, было в моих глазах одним расчетом.
И как ловко избегала она яркого дневного света!..
Когда мы уселись против нее, она сказала, обращаясь к моему иногороднему другу:
— Прежде всего я должна просить у вас прощения. Вы, верно, не ожидали этого?..
Не удивляйтесь: именно прощенье — c'est le mot, потому что мы были против вас в заговоре. Ваш приятель — мой старый знакомый (она указала на меня) — упросил меня развлечь вас, сказал мне, что вы приезжие, что у вас в Петербурге нет знакомых. Я живо вообразила ваше положение, как вы должны будете скучать одни: ведь наши дамы интригуют только знакомых кавалеров, — а эти господа (она снова указала на меня) так вялы и скучны, что я, признаюсь, с удовольствием взяла на себя роль развлекать нового, живого человека, не похожего на них… я хотела доставить вам несколько приятных минут… не знаю, успела ли я в этом?..
Она бросила на него проницательный взгляд.
— Что касается до меня я никогда не забуду тех приятных часов, которые вы мне доставили: мне никогда не было так хорошо в маскарадах.
Она снова взглянула на моего иногороднего друга и продолжала:
— Если я в маске могла сколько-нибудь быть вам приятной, занять вас хоть на минуту, развлечь вас… я желала бы, чтобы эти впечатления я сумела поддержать в вас теперь, когда без маски. Вы видели перед собой вымышленную женщину, теперь вы видите настоящую. Мне было бы очень приятно, если бы вы с настоящей были так же откровенны и прямы, как с вымышленной…
Она остановилась на минуту и прибавила, протягивая к нему свою руку:
— Знакомство, которое началось шуткой, может продолжаться серьезно. Не правда ли?..
Он поцеловал ее руку…
Шарлотта Федоровна (Вовсе не детский рассказ) Я шел по Невскому проспекту утром на второй день масленицы. Молодой, только что выпущенный гусар, еще без усов, сын одной моей старинной знакомой, за которым ехали сани napoй с крутозавившейся на отлете пристяжной, на которую он беспрестанно оглядывался, остановил меня восклицанием:
— Charme de vois voir!
— Здравствуйте, — отвечал я.
— А что, вы будете, — продолжал гусар, вставляя в глаз стеклышко и смотря на меня, хотя он мог видеть меня легко простым глазом, потому что мы стояли лицом к лицу, — будете завтра на пикнике, который устраивает Шарлота Федоровна?
— Что такое? — спросил я.
Он повторил свои слова.
— Шарлота Федоровна! А-а! Так Шарлота Федоровна дает пикник?
— Да завтра, батюшка, весь город там, все наши!
— Весь ваш полк?
— Нет, quelle idee! я разумею все наши, то есть все порядочные люди… Сережа Вельский, Саша Гребецкой…
— Вот что! Ну прощайте, желаю вам веселиться, — сказал я.
Пройдя несколько шагов, я был опять остановлен, но на этот раз моим старым приятелем.
— Очень рад, что я тебя встретил, — сказал я ему, — мне ты нужен. Я хотел зайти к тебе завтра вечером, чтобы переговорить об одном деле.
— Завтра?.. пожалуй… — отвечал он нерешительно и как будто припоминая чтото. — Ах нет, завтра не могу. Я совсем забыл, завтра я на пикнике у Шарлоты Федоровны…
Опять Шарлота Федоровна!
— Да что это за пикник? — спросил я.
— Я ничего не знаю, мне навязали билет, и я заплатил за него двадцать пять рублей. Заплатив такие деньги, нельзя же бросить билет в печку: к тому же мне любопытно посмотреть, что это такое; говорят, там будут все известные хорошенькие петербургские женщины. Поедем-ка. Это, право, любопытно.
— Не знаю, может быть, — отвечал я, простившись с моим приятелем.
В этот день я обедал у Донона.
Против меня сидели два молодых человека, неизвестных мне. Они разговаривали очень громко, смешивая русскую речь с французскими фразами, пересыпали разговор блестящими аристократическими именами, одеты были франтовски, называли всех лакеев по именам, обращались к самому Донону с дружескою фамильярностью, несмотря на то, что Донон оказывал им совершенное хладнокровие, и посматривали на меня и на других обедавших в этой комнате с таким выражением, как будто хотели сказать: "Что вы за люди? откуда вы?" Нетрудно было догадаться, что эти джентльмены средней руки принадлежали к тому многочисленному классу петербургских праздношатающихся, для которого беспечное стремление к comme il faut есть цель всей жизни, а величайшее счастие и благо — достижение чести пройтиться по Невскому проспекту или посидеть в театре в первом ряду кресел с каким-нибудь князем, графом и вообще великосветским господином. Джентльмены эти кушали блины с икрой и запивали их холодным шампанским.
— А я с нетерпением жду завтрашнего дня, — сказал один из них так, чтобы все мы слышали. — Я уверен, что будет чудо как весело. Уж если за это взялась Шарлота Федоровна, я уверен, что все будет устроено отлично. Ah! Elle a du chic, cette femme, cher ami! Прелесть что за женщина! Я вчера был у нее целое утро с Сережей Вельским…
— Арманс приготовила для этого пикника удивительный туалет, — возразил другой.
— Но все-таки, — перебил первый, — Шарлота Федоровна будет la reine du bal… Il n'y a pas de doute…
Пикник и Шарлота Федоровна преследовали меня целый день.
Пикник этот, как я слышал на другой день, действительно удался. Все самые ценные петербургские камелии участвовали в нем… Туалеты их были блистательны, кринолинные юбки поражали своими размерами: дамы эти, несмотря на их изящный вкус, любят немного преувеличивать моду. Вся великосветская молодежь, военная и штатская, присутствовала на этом пикнике со своими двойниками и подражателями.
Для пикника этого нанята была одна из больших меблированных дач Лесного института, ужин готовил Дюссо, конфекты и мороженое были от Сальватора, оркестр конногвардейский. Танцевали до шести часов утра. Царица бала была действительно, по общему сознанию, Шарлота Федоровна. Ее туалет убил все туалеты, и, в самом деле, он отличался неслыханным вкусом и удивительно шел ей к лицу. Все дамы, даже те, которые считались самыми близкими ее приятельницами, кипели, как следовало ожидать, против нее в этот вечер непримиримою враждою и мучительною завистью. Арманс отпускала на ее счет разные колкости. Успех Шарлоты Федоровны злобно одушевлял ее. Она пустила в ход всю свою французскую любезность и живость и в контрадансах так ловко и беззастенчиво канканировала, что многих привела в восторг и возбудила самые энергические рукоплескания. Но такая безграничная веселость Арманс привела в негодование Шарлоту Федоровну. Шарлота Федоровна была оскорблена неприличным поведением этой француженки, потому что Шарлота Федоровна корчила, говорят, великосветскую даму и танцевала с необыкновенным чувством достоинства.
Что такое Шарлота Федоровнам, читателю, даже иногороднему, объяснять, я полагаю, не нужно. К тому же я представлял несколько очерков такого рода дам, и если я снова обращаюсь к этим дамам, то это не оттого, чтоб я питал к ним особенную нежность; не потому, чтоб я слишком увлекался ими и находил особенное удовольствие говорить о них… Но нельзя не обратить внимания на то, что в последнее время эти размножающиеся с каждым днем дамы начинают играть роль довольно заметную, выходят иногда из своей сферы и приобретают вне ее силу и значение. С этими прелестными Луизами, Бертами, Армансами и Шарлотами Федоровнами, которые бросаются в глаза всем роскошью, выходящею из всех границ, соединяются, быть может, вопросы весьма серьезные. Эти госпожи — явление не случайное, и рассказы об них могут быть не одною пустою и праздною болтовнею, потому что из этих рассказов читатель, наблюдающий и размышляющий, может извлечь некоторые данные, не лишенные любопытства, о жизни и о степени нравственного состояния некоторого класса общества.
