Джим Роджерс - Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение
В конце 1970-х годов, когда все стали обращаться к франку, Swiss National Bank, чтобы предотвратить эту волну, ввел отрицательные процентные ставки для иностранных вкладчиков. Правительство учредило налог для всех, кто покупал валюту страны. Это была своего рода форма валютного регулирования. Купив 100 швейцарских франков, вы клали себе в карман всего 70, остальные 30 уходили на уплату налогов. Сейчас франковая лихорадка начинается вновь. The Economist описывает швейцарскую валюту как «непричастного наблюдателя в мире, в котором политики еврозоны оказались неспособны справиться с суверенным долговым кризисом, американская экономическая политика, похоже, направлена на запугивание инвесторов, а японцы проводят интервенции, чтобы ослабить иену».
Все это верно, но, я думаю, проблема значительно серьезнее. Многие десятилетия Швейцария была практически монополистом на финансовых рынках. В результате швейцарцы становились все менее и менее компетентными. Вся их экономика была чрезмерно защищенной. Почему обанкротилась Swiss Air? Потому что ей никогда не приходилось вступать в конкуренцию. Монополия всегда разрушает сама себя изнутри, и Швейцария, в соответствии с этим общим законом, тоже ржавеет изнутри. В результате появляются другие финансовые центры: Лондон, Лихтенштейн, Вена, Сингапур, Дубай, Гонконг.
У меня до сих пор остались те самые швейцарские франки, которые я купил в 1970 году. С тех пор стоимость франка выросла на 400 %. Да, прошло сорок лет, но 400 процентов – это 400 процентов. К тому же мне выплачивали проценты. Если бы я держал деньги на американском сберегательном счете, они подешевели бы в сравнении с франком на 80 %.
МЫ С ПЕЙДЖ во время «Путешествия тысячелетия» осенью 1999 года проехали через Западную Европу, выехав из России, и провели там три с половиной месяца в ожидании свадьбы. Если бы не церемония, мы бы отправились в Африку гораздо раньше. Однако это лишнее время оказалось полезным: я сумел обдумать свою позицию относительно введения Евросоюзом единой валюты – евро.
С самого начала мне казалось, что мир отчаянно нуждается в чем-то наподобие евро. Центробанки держали около 60 % своих валютных резервов в американских долларах, а доллар я считал валютой с серьезными недостатками, и перспектива того, что евро заменит его как основная резервная валюта и средство расчетов, казалась мне неплохим выходом из положения. Экономика и население Евросоюза крупнее, чем США, следовательно Европа обладает и размером, и мощью, чтобы поддерживать всемирную валюту. К тому же, опять же в отличие от США, Европа не страдает от серьезного дефицита торгового баланса. В конце 1999 года, во время моего пребывания в Европе, на исходе был первый год существования евро, и кое-кто подсчитал, что, если валюта будет иметь успех, 30 % мировой торговли будет деноминироваться в евро.
Однако я уже тогда считал (и продолжаю так думать до сих пор), что евро в том виде, в каком он существует сейчас, нежизнеспособен.
Евро, создание которого было запланировано Маастрихтским договором 1992 года, был официально введен 1 января 1999 года. Монеты и банкноты вошли в обращение в 2002 году. Планировалось, что это будет сильная валюта, созданная по образцу валют Германии, Нидерландов и Люксембурга, где экономики тоже были сильными. Эти три страны во главе с Германией, а также Бельгия, Франция и Италия, с их более слабыми экономиками и валютами, составили «Внутреннюю шестерку» стран – основателей Европейского сообщества. Когда евро наконец ввели, все члены еврозоны (сейчас таких стран семнадцать) согласились развивать свои экономики по немецкому образцу. Но, похоже, в этом пока не преуспевает даже Германия.
Маастрихтский договор предписывал правительствам всех стран удерживать дефицит госбюджета в рамках трех процентов. Французы, чтобы соответствовать соглашению, первыми учредили дутую бухгалтерию. Они решили: «Мы не будем выплачивать деньги по пенсионным обязательствам в этом году, заплатим в следующем. В этом году все будет выглядеть хорошо, в следующем, конечно, хуже, но ведь следующий год – это следующий год, так что незачем особенно беспокоиться». Это финансовая теория в стиле Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». Такое решение казалось просто возмутительным. Даже итальянцы, которые пользовались дутой бухгалтерией многие десятилетия – да что там, века! – были шокированы. Выйдя из нокдауна, они, впрочем, взялись повторять французский метод, выступив со своим освященным веками рецептом состряпывания бухгалтерских книг.
Сейчас все бросают камни в Грецию, но в конце 1990-х годов все подделывали счета, чтобы выполнить условия договора.
Вскоре большинство стран зашли еще дальше и вообще перестали обращать внимание на договор. Они даже больше не притворялись. Зачем беспокоиться о соглашении? Ведь те, кто его когда-то подписал – те, кто понимал, что твердая валюта должна опираться на сильную экономику, – давно мертвы или на пенсии. Новых руководителей волновали в основном собственные перевыборы, и они не отвлекались на такие смешные фантазии, как фискальная дисциплина.
Сейчас уже при любой власти многие страны просто не смогут расплатиться с долгами. Никогда. Этого не произойдет. Что в таком случае делать Европе? Я предлагаю решение, которым рынок пользуется тысячи лет. Дать возможность этим странам разориться. Пусть обанкротятся. Их кредиторы, которые либо одалживали им деньги, либо инвестировали в эти государства, конечно, потерпят убытки, и в ряде случаев очень значительные, но после этого Греция, например, сможет начать заново строить свою экономику на более прочном фундаменте. Для этого не обязательно покидать еврозону. В Америке были случаи банкротств штатов, округов, городов, но штат Миссисипи ведь не вышел из состава США после того, как обанкротился, как и Нью-Йорк или Детройт. Они пережили болезненный период. Люди теряли деньги, урезались зарплаты, арендная плата и все остальное. Оказалось, смириться с новой реальностью непросто: у людей не было никаких денег, больше нечего было тратить, ведь их все равно не было, да никто и не одолжил бы никаких денег. Но в итоге все привыкли. И ни один из таких случаев не привел к исчезновению американского доллара.
К сожалению, политики Греции и других стран рассматривают выход из еврозоны как самое простое решение: «Черт с ним, с этим евро, вернемся к драхме!» И это будет ошибкой. Сначала, возможно, случится всплеск энтузиазма. Все будут рады новой драхме, и некоторое время будет казаться, что все хорошо. Но оптимизм не продлится долго. Возвращение к драхме даст правительству право печатать деньги, а грекам – право тратить деньги, которых у них нет. Драхма будет торговаться по такой низкой цене, что государство значительно улучшит свой торговый баланс, а вот доходы населения резко снизятся. Никто не будет доверять ни новой валюте, ни самим грекам. Никто не одолжит им денег, никто не будет инвестировать в их страну.
Нет и не может быть никакого другого сценария. Нужно принять как данность тот факт, что в следующие несколько десятилетий жизнь в Греции будет тяжелой для всех, а те, кто одалживал грекам деньги, понесут серьезные убытки. Все может измениться, если Ангела Меркель, собрав всех кредиторов в одной комнате, скажет: «Итак, этот банк будет закрыт, этот останется в бизнесе, этого парня уволят с работы… все вы понесете убытки, но мы удержим ситуацию под контролем, сохраним все сбережения, проведем клиринг чеков, защитим деньги депозиторов, окружим заботой банки, вся система не будет стагнировать и не развалится». Если бы канцлер Германии сумела это сделать, рынки поверили бы, потому что сейчас у европейских правительств достаточно денег и они внушают доверие. Если же это произойдет через пять лет, то Ангела Меркель может собрать всех членов правительства в одной комнате и проговорить с ними хоть весь день, никто не обратит на ее слова ни малейшего внимания. Проблема будет уже так запущена, что станет ясно: дело в системной ошибке. Рынок пошлет все к черту, и вся система рухнет.
И, на мой взгляд, именно так и произойдет, потому что политикам недостает ни ума, ни храбрости, чтобы предпринять необходимые меры. Никто не собирается спасать от банкротства самих греков – правительства хотят прийти на выручку банкам, их руководству, акционерам и держателям облигаций, которые имели неосторожность инвестировать в Грецию. Люди в Греции будут страдать, но банки выживут: топ-менеджеры компаний будут получать кругленькие суммы зарплат, акционеры – свои дивиденды, а держатели облигаций удержатся на плаву. А вот греки окажутся на улице и без работы. Впрочем, они все равно там окажутся. Разница в том, что в моем варианте развития событий со временем дела пойдут на лад, как произошло после 2009 года в Исландии, а в альтернативном – все будет только хуже.
