Евгений ПРИМАКОВ - ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ ПЛЮС…
Я понял, что Д’Алема расширил приемлемые для Запада рамки «сигнала» от Милошевича и одновременно пригрозил эскалацией применения силы, если югославы окажутся несговорчивыми. Обратило на себя внимание, что и Ширак, и Д’Алема ссылались на свои контакты с Клинтоном как на главную фигуру в «антиюгославской игре» и в то же время хотели как-то обозначить свою более мягкую позицию.
30 марта мы вылетели в Белград. С аэродрома поехали в резиденцию Милошевича, находившуюся в черте города, – обычный дом, даже, как показалось, не находившийся под особой охраной.
– Сначала пообедаем, а потом побеседуем? – спросил Милошевич.
Я предпочел сразу начать беседу. Она длилась более 6 часов и проходила отнюдь не легко. Не буду подробно описывать все ее перипетии. Главное, что в итоге удалось получить следующий «сигнал»:
готовность к политическому урегулированию, которое может быть достигнуто путем переговоров представителей национальных общин Косово;
готовность конструктивного подхода к переговорам, результатом которых должно стать обеспечение равных прав всего населения Косово вне зависимости от национальности и вероисповедания;
готовность сразу же после прекращения бомбардировок начать отвод югославских вооруженных сил, находящихся в Косово;
готовность обеспечить возвращение беженцев в Косово.
31 марта, вылетая из Белграда в Бонн, мы понимали, что в случае серьезного настроя в пользу прекращения ударов по Югославии американцы и другие члены НАТО могли бы воспользоваться этим «сигналом» хотя бы для объявления паузы в бомбардировках и изначальных шагов политического урегулирования. Однако едва успел наш самолет оторваться от взлетной полосы, по белградскому аэродрому был нанесен бомбовый удар.
Ведь они даже не знают, с чем мы летим в Бонн, справедливо возмущались мои коллеги, и уже дают «ответ» на неизвестный им «сигнал» из Белграда.
Предопределенность ответа на любой (кроме капитуляции) «сигнал» со стороны Югославии проявилась и при встрече со Шрёдером, которая последовала сразу же после нашего приезда. Практически, даже не пытаясь вникнуть в суть югославской позиции, прощупать возможности ее развития, федеральный канцлер парировал – «недостаточно». После нескольких попыток я почувствовал бесполезность усилий каким-либо путем сдвинуть его с зафиксированной позиции. Я узнал, что у Шрёдера предварительно был телефонный разговор с Клинтоном. Хочу подчеркнуть, что этот разговор, который предопределил позицию федерального канцлера, тоже состоялся до того, как на Западе узнали о подвижках в позиции Милошевича – он сделал свое публичное заявление позже.
Шрёдер пытался «самортизировать» проявленную им «безоговорочную жесткость» словами о заинтересованности в продолжении российских контактов с Милошевичем, о том, что следует развивать отношения ЕС с Россией – «это слишком важно для всего мира». «В отличие от других, – сказал Шрёдер, – мы считаем, что Россия должна играть особую роль в безопасности на Балканах».
Через два года, сопровождая уже в качестве руководителя думской фракции президента Путина, я присутствовал в Бонне на его встрече с бывшим канцлером ФРГ Г. Колем, который назвал натовские бомбардировки Югославии «величайшей исторической ошибкой». «Если бы я был в то время федеральным канцлером Германии, никогда бы этого не допустил», – добавил Коль.
После окончания переговоров со Шрёдером мы направились в аэропорт и вылетели в Москву.
Сразу же после нашего возвращения из Бонна 31 марта по телефону состоялся обмен мнениями с Ж. Шираком.
– Дорогой друг, – сказал президент Франции, – у меня следующее мнение. Даже если результат оказался не таким, как мы все ожидали, ваша миссия все-таки была очень полезной. Она показала, что нельзя действовать в обход России. Надо признать, что США хотели сами решить проблему Косово. Мы считаем, что российское участие в урегулировании очень важно. Оно необходимо и для единства Европы. Что касается подхода европейцев, то мы желали бы видеть Косово автономным образованием внутри югославских границ. Это разумное предложение, которое означало бы возврат к положению, существовавшему до 1989 года. Меня также беспокоит, что лидеры косовских албанцев вновь начинают требовать предоставления независимости. Растет число сторонников этой идеи среди албанского населения края. Это – нехороший симптом. Думаете ли вы о новой миссии в Белград? – спросил Ширак.
– Если мы соберемся вновь в Белград, – ответил я, – хотели бы заранее знать о реальной натовской позиции. Но направляться в Югославию с призывом «выбросить белый флаг» не будем.
Беседа с Ж. Шираком, как всегда, закончилась сердечно.
Основной темой разговора с К. Аннаном 2 апреля был зондаж с моей стороны возможности его поездки в Югославию в качестве посредника в деле поиска путей политического урегулирования. Однако К. Аннан тогда ответил уклончиво: «Я сейчас провожу консультации со всеми заинтересованными сторонами в целях поиска наиболее рационального выхода из сложившейся ситуации. Хочу услышать мнения всех. Это очень важно, чтобы нащупать контуры выхода».
Посол Югославии в Москве, с которым я встретился 3 апреля, родной брат Слободана Милошевича. Я был уверен, что он передаст в Белград все нюансы нашего разговора. Я подчеркнул важность происшедшей встречи С. Милошевича с лидером косовских албанцев И. Руговой. Продолжение таких контактов усиливает позиции Белграда, особенно если будет заявлено публично, что обсуждался вопрос о предоставлении автономии Косово.
Зная о том, что министр иностранных дел Югославии на днях направил К. Аннану письмо с резкой критикой в адрес ООН, сказал послу: «Я посоветовал бы вашему министру быть более сдержанным – он слишком прямолинеен, знаю это и по моим встречам с ним. А в нынешней ситуации Югославии нужно искать союзников или хотя бы «нейтралов».
Ознакомившись с посланием Милошевича в мой адрес, я попросил посла передать ему благодарность за добрые слова о роли России, и в частности о нашей миссии в Белград. Вместе с тем, отвечая на отдельные положения послания, сказал: «Югославы могут быть уверены в том, что мы не откажемся от нашей позиции, в том числе в рамках предстоящей встречи министров иностранных дел «большой восьмерки». Одновременно, – продолжал я, – попросите Слободана не перегибать палку. Было бы контрпродуктивно заранее отказываться вообще от переговоров на будущее. В свое время и де Голль договаривался с алжирцами, и израильтяне с палестинцами сели за стол переговоров».
25 апреля состоялся телефонный разговор с Г. Шрёдером, который произнес «ключевую фразу»: «Мы по-прежнему исходим из достигнутой в рамках Европейского союза договоренности о постоянных контактах с Россией по югославскому кризису. Хотел бы поинтересоваться, – добавил Шрёдер, – вашей оценкой ситуации».
Отвечая Шрёдеру, выделил два момента: «Первый. На наш взгляд, очень неплохо, что состоялась встреча между Милошевичем и Руговой. Российскому послу в Белграде поручено встретиться с Руговой. Несмотря на то что отношение к нему в настоящий момент может быть разным, диалог с ним полезен. Как мне представляется, если Милошевичу удастся договориться с Руговой, то это может помочь запустить процесс политического урегулирования.
Второй. К нам поступают сведения, что НАТО проводит подготовку к наземной операции в Косово. Если такая операция состоится, это серьезно осложнит положение. Такого разворота событий нельзя допустить ни в коем случае, ведь это повлечет за собой еще большее число жертв со всех сторон».
– Благодарю вас. Мы обсудим это, – лаконично заметил федеральный канцлер.
Я был тоже «лаконичен», отвечая на его вопрос о наших планах в отношении Югославии. «Нужно прекратить бомбардировки или хотя бы начать с паузы», – сказал я.
На основном содержании телефонной беседы с А. Гором, состоявшейся 6 апреля по его инициативе, хотел бы остановиться подробнее. Обычно мы называли друг друга по имени, а теперь он обратился ко мне «господин премьер-министр», стремясь, очевидно, придать официальный характер разговору, подчеркнуть его значимость.
Вице-президент назвал «два обстоятельства, которые вызывают у США особую озабоченность». «Я хотел бы услышать, – сказал Гор, – заверения в связи с направлением российского разведывательного судна в Адриатику, что вы не будете делиться разведывательной информацией с сербами. Вторая «озабоченность» касается того, что, несмотря на эмбарго ООН на поставки военной техники в Югославию, в Министерстве обороны России и в других правительственных ведомствах идет подготовка поставок военного имущества СРЮ. Подобные поставки, а также передача разведывательной информации нанесли бы огромный урон отношениям России с Западом».
– Господин вице-президент, – сказал я, – мы тоже заинтересованы в сохранении наших отношений, в том чтобы они не ухудшались. Но это не может быть «улицей с односторонним движением». Вы говорите, что мы не должны усиливать нашу поддержку Югославии, но не заявляете, что США и НАТО не должны наращивать военные операции. Между тем эти два аспекта взаимосвязаны.
