О массовых празднествах, эстраде, цирке - Анатолий Васильевич Луначарский
Второй из этих вопросов – проблематика… Писатель обязан вынюхивать и ставить новые проблемы. Художник-литератор вовсе не обязан идти по пятам за прессой, за публицистикой. Ему гораздо более присуще место легкой кавалерии, которая идет впереди «крепящей ее движение» пехоты.
Она может поднимать новые проблемы и имеет право ошибаться. И не надо думать, что, сидя за своим бюрократическим столом, цензор может предусмотреть все ошибки и что репертком безгрешен. Грехи могут быть на обеих сторонах. Но когда дело коснется самокритики, то, пожалуйста. Лучше дозволить лишнее смелое слово, чем зажать слово необходимое, но по-новому прозвучавшее в ушах реперткома и показавшееся призывным.
Противоядием должна явиться наша широкая общественность. Шум в зрительном зале – это не скандал, а это чудесное явление, показывающее, что театр расшевелил публику и заставил отдельные прослойки ее (в конце концов всегда классовые) выявить свою внутреннюю вражду, а это нам важно и нужно.
Разумеется, контрреволюция может выступить и под маской самокритики, и тут бдительность нужна, и я не боюсь в этом отношении, что наши стражи на реперткомовском посту сделают тут большие промашки, но в области самокритики – здесь нужно побольше широты, побольше смелости.
Поэтому не только не зажимать сатиры аристофановской, обозрения, сатирической комедии, оперетты и т. д., но всячески содействовать этому жанру. Семь – семьдесят семь раз думать прежде, чем обрезать какое-нибудь произведение этого жанра. Лучше исправить ошибки сатиры последующей дискуссией, которая всегда является социальным актом, чем равнодушно задушить это произведение в канцелярии, как бы она ни была почтенна.
1930 г.
О смехе*
<…> Сатирические жанры разнообразны и имеют различное назначение. Если вы говорите: «это только смешно», то это значит – не надо принимать крутых мер борьбы против данного социального зла, оно может быть легко обезврежено; достаточно над ним посмеяться, и этим вы уже оцените данное явление по достоинству и вам уже больше незачем над ним задумываться. В иных случаях улыбка может сгладить шероховатость, неприятность того или иного явления, примирить с ним. Но иногда так легко отделаться нельзя. Внутреннее настроение писателя как выразителя определенного класса, определенного миросознания бывает иногда таково, что ему ту или иную анормальность обойти нельзя. В таких случаях художник прибегает к довольно сложной операции, путем которой он отмечает смешное в данной анормальности, но идет и дальше этого, отмечая черты, возбуждающие жалость или способные вызвать другую, очень сложную реакцию, в которой, однако, смех играет доминирующую роль. Карикатура – это очень подвижная форма, она может быть более мягкой и более жесткой, может иметь оттенок сострадания и оттенок негодования, но всегда центром ее является смех.
Смех может быть и убийственным, когда цель, которую ставит перед собой автор, есть сатира. Сарказм заключается в том, чтобы унизить противника путем превращения того, что он считает серьезным, в ничтожное, того, что он считает за благо и положительное, в отрицательное.
Для того чтобы смех возымел действие, прежде всего сам смеющийся должен быть убежден в ничтожности своего противника; во-вторых, смех должен вызвать у того, на кого он направлен, пониженную самооценку, и, в-третьих, насмешка должна быть убедительной в глазах свидетелей, вызвать их сочувствие к попытке сатирика разбить своего противника.
Сатира может быть доведена до чрезвычайной степени злобности, которая делает смех ядовитым, кусающим. Это показывает, что хотя смех и остается смехом и потому свидетельствует, что вы считаете себя бьющим сверху вниз, считаете себя превосходящим противника, однако, зло, которое вы осмеиваете, оценивается вами как настолько глубокое и вредоносное, что вы не скрываете своего раздражения и своего озлобления. Особенно большое значение имеет такой саркастический смех, когда он направляется на священные заветы врага, на то, что пользовалось у него особым авторитетом. Когда такой, вольтеровского типа, смех направляется на то, что было окружено фимиамом, – действие смеха оказывается настолько сильным, что вряд ли с ним может сравниться другое полемическое оружие. Таким саркастическим смехом не только опровергаются принципы противника, но внезапно снижается значение того, что доселе считалось священным, а этого ничем другим, кроме презрительного смеха, достичь нельзя. Смех, когда он носит характер презрения, делается стальным оружием, ранящим чрезвычайно глубоко, наносящим неизлечимые раны.
<…> Изучение истории искусств покажет, что смех никогда не терял своего действия как оружие классовой борьбы. Изучая такие чрезвычайно мрачные фигуры, как Свифт, Гоголь, Салтыков-Щедрин, мы видим, что их мировоззрение и сатира – неизбежная форма смеха при известных социальных условиях.
Оформление грузовика на демонстрации 1 Мая 1932 года
Можно сказать, что жизнь древних народов Востока, Греции, Рима, жизнь Средних веков и эпохи Возрождения, XVII, XVIII веков, жизнь народов в эпоху капитализма, – что вся история проходила, волнуясь как море, и на гребнях волн этого моря всегда блистал смех. На протяжении всей истории непрестанно раздаются звуки смеха. Это – грохочущая канонада или своеобразная музыка, сопровождающаяся бряцанием бубенцов.
Смех был всегда чрезвычайно важной частью общественного процесса. Роль смеха велика и в нашей борьбе, последней борьбе за освобождение человечества…
1931 г.
Смех убивает*
Всякая сатира должна быть веселой… и злой.
Но нет ли в этом положении какого-то противоречия?
Разве сам по себе смех не добродушен? Человек смеется, когда ему радостно. Если кто хочет рассмешить человека, тот должен быть занесен в число забавников, утешителей, развлекателей.
А вот Свифт написал как-то о себе самом: «Я желаю не развлечь, а раздражить и оскорбить людей».
Вот тебе и раз! Если ты хочешь нас оскорблять, зачем же ты смеешься, зачем ты остришь?
Но всякому известно о смехе и нечто другое, кроме того, что он является выражением «веселости».
Очень распространено положение: смех убивает.
Но как же так? Почему же такая «веселая» вещь, как смех, может кого-то убить?
