Индустриализация (СИ) - Нестеров Вадим

Через год договор был пересмотрен, и его объемы урезаны в разы (из 5 тыс. листов проекта была оставлена только 1 тыс.), а еще через год, в марте 1932 года договор с фирмой «Мак-Ки» был расторгнут окончательно.

Доделывали проект Магнитки специалисты Гипромеза, уже получившие опыт КМК.

Не очень красиво, конечно, но денег реально не было.

Все последующие проекты металлургических гигантов делал уже исключительно Гипромез. К примеру, проект «Запорожстали» рассчитывался уже исключительно советскими специалистами – а «Запорожсталь» это главный гигант Юга, по своим масштабам этот металлургический комплекс должен был стать крупнейшим в Европе с проектной мощностью в 1,224 млн тонн чугуна.

Этим самым «Гипромезом» в те годы были сделаны проекты Новолипецкого комбината, что стоит на Курской магнитной аномалии, московского завода «Серп и Молот», мир его праху, украинской «Криворожстали» (где непонятно – завод находится в городе Кривой Рог, или город Кривой Рог расположен в Криворожстали, территория комбината сопоставима с территорией города), еще одного украинского гиганта «Азовстали», чье название недавно выучил весь мир и много-много других проектов.

Этим вот Гипромезом и отправили в 1930 году руководить Завенягина.

Управленец

Самые внимательные читатели наверняка обратили внимание на дату. Да, именно так – руководить проектным институтом, ключевым для советской металлургии (а, в общем-то – и для советской индустриализации) поставили вчерашнего выпускника, человека, который получил диплом пару месяцев назад.

Как мы помним, после расформирования Московской горной академии Авраамия Павловича назначили директором новосозданного Московского института черной металлургии. Но ректором он пробыл неполных полтора месяца и успел разве что переименовать МИЧМ в Московский институт стали имени Сталина – МИСИС.

Потом Завенягина призвали на военную переподготовку, с которой он вернулся уже не в Институт стали, а в Государственный институт по проектированию металлургических заводов.

Подобное назначение, надо сказать, даже по тем временам выглядело экстремальным и служило предметом для шуток еще многие годы.

Василий Семенович Емельянов в мемуарах вспоминает эпизод, случившийся много десятилетий спустя, когда они с Завенягиным, уже в больших чинах и орденах по пояс, реализовывали Атомный проект.

Мы с Завенягиным как-то обсуждали вопрос о назначении на должность заведующего лабораторией одного молодого ученого. Завенягин стал возражать:

– Ну как можно назначать его на эту должность? Он всего шесть лет назад закончил институт.

– А ты забыл, Абрам Павлович, что тебя Серго назначил директором Гипромеза на третий день после окончания Горной академии?

Завенягин засмеялся.

– Да, черт возьми, действительно к нам относились тогда с большим доверием.

Кстати, тогда сразу после назначения Завенягин утащил Емельянова к себе в Гипромез. Оставленный на кафедре молодой ученый сопротивлялся натиску друга – Емельянов видел себя исключительно в науке и преподавании, но разве можно противиться напору «Абрам Палыча»? Сошлись на том, что Емельянов будет работать одну пятидневку (в те годы рабочая неделя была заменена пятидневкой) в Ленинграде в Гипромезе, а следующую – в Москве, в Институте стали.

В Гипромезе Емельянов, как специалист по электрометаллургии, занимался проектированием Запорожского завода ферросплавов, и, кстати, проект создавался институтом под разработанный Емельяновым технологический процесс производства ферромарганца.

А назначенный Орджоникидзе новоиспеченный директор-вундеркинд первым делом получил от Серго нагоняй. Вновь – слово Емельянову.

«Историю с выговором Завенягину я помнил хорошо. Когда его назначили директором Гипромеза, дела там обстояли очень плохо. Сроки выполнения проектных работ затягивались, что ставило в трудное положение строящиеся заводы. Со всех концов страны в Наркомтяжпром шли одна за другой тревожные телеграммы: «Отсутствие технической документации срывает начало строительных работ».

Однажды в газете «За индустриализацию» я увидел приказ Орджоникидзе, в котором Завенягину за необеспечение строительства металлургических заводов технической документацией объявлялся выговор с опубликованием его в печати. Прочитал приказ и Абрам Павлович, нахмурился и сказал:

– Не успели назначить, а уже выговор объявляется. Ну как при таких условиях можно работать?

Я был всецело на стороне Завенягина.

– А в чем здесь твоя вина? Разве можно было в такой короткий срок выправить положение с документацией?

– Сегодня же вечером поеду к Серго, буду просить его об отставке. Кто будет теперь со мной считаться, без выговора и то трудно было чего-либо добиться, а теперь это просто невозможно будет. Со мной никто и разговаривать-то больше не будет.

– Какие уж тут разговоры, – вторил я вконец разобиженному Завенягину.

Весь день Завенягин выглядел мрачнее черной тучи, а вечером выехал из Ленинграда в Москву. Через день он вернулся. Я ожидал его возвращения.

Вот я услышал, как хлопнула дверь в прихожей, и увидел... веселое лицо Абрама Павловича. Своего хорошего настроения он не мог скрыть, да, по-видимому, и не хотел.

– Был у Орджоникидзе?

– Конечно, был!

– Ну и как, что он сказал?

Завенягин рассмеялся и сказал:

– Сейчас все расскажу, дай только раздеться. Попал я к Серго вчера днем. С утра у него было совещание. Только оно закончилось, Семушка говорит: «Заходите, я ему уже докладывал – он вас ищет». Открываю я дверь, вхожу, а у него в кабинете еще народ – главным образом члены коллегии. Увидев меня, Орджоникидзе подошел ко мне, поздоровался, положил руки мне на плечи и спросил: «Ну как дела, Завенягин?» – «Неважно, товарищ Серго. Работа, вероятно, мне не по плечу. Да ведь вы сами ее уже оценили, выговор мне объявили. По всей видимости, мне не справиться с этим делом».

Серго убрал руку с плеча, слегка толкнул меня вперед и, обращаясь к присутствующим, сказал: «Посмотрите на этого молодого человека! Его Серго обидел, а он на Советскую власть не хочет больше работать!» Я было к двери, а он: «Нет, Завенягин, подожди. А при чем тут, Завенягин, Советская власть? Ты вот на что ответь мне!»

Потом, показывая на стул, сказал: «Садись!» Я сел. «Рассказывай, в чем у тебя основные трудности?» Говорю:

«Конструкторов не хватает, чертежники перегружены». «Сколько тебе дополнительно народа нужно?» – «Около двухсот человек». – «Так ты воюй за них. Сходи в Ленинградский обком, там поговори. Да поговори так, чтобы тебя и в Москве слышно было! Тебе теперь, Завенягин, терять нечего. Выговор у тебя есть, и об этом знает вся страна. Два выговора сразу один за другим не дают. Воспользуйся случаем – шуми, стучи кулаками, требуй. Говори там, в Ленинграде, что это выговор дали не тебе, а всей Ленинградской организации. Как, мол, вы могли допустить, чтобы молодой специалист начал свою деятельность с выговора. Поезжай назад в Ленинград и воюй за кадры, за план. Ну, и я тоже поговорю с обкомом, попрошу их помочь тебе. Желаю удачи, Завенягин». На этом у меня разговор с Серго и закончился.

Завенягин стал ходить по комнате и насвистывать.

– Сегодня же поеду в обком».

Принцип: «Ты думаешь, это МНЕ дали 15 суток? Это НАМ дали 15 суток» работает при любом режиме и во все времена. Завенягин умело запугал ленинградский обком, и уже через две недели в Гипромез было переведено с ленинградских предприятий около ста восьмидесяти работников. Через три месяца работа института выправилась, и в газете «За индустриализацию» появился новый приказ Орджоникидзе, снимавший с Завенягина полученное взыскание.

Именно Завенягин, кстати, в бытность свою директором Гипромеза, стал одним из организаторов операции по вытеснению американцев от проектирования Магнитки. Как писал Василий Николаевич Ксинтарис, будущий замминистра цветмета СССР: «Специалисты Гипромеза под руководством А.П. Завенягина практически дезавуировали предложения американской фирмы, разработали свои предложения по проектированию Магнитогорского комбината, что в итоге привело к разрыву контракта с американскими проектировщиками».