Наталья Иванова - Ностальящее. Собрание наблюдений
Отношение к «другим» тоже постепенно меняется. Для молодого поколения франкоязычной Швейцарии, например, сегодня немецкий язык уже не чужой; они начали вести другой образ жизни, стали гораздо больше путешествовать (молодой человек может за 400 швейцарских франков, что соответствует примерно 300 долларам, купить месячный билет для путешествий по всей Европе). Для молодежи, называющей себя поколением «интержелезнодорожного пути», восприятие и континента, и своей страны изменилось. Следовательно, претерпела изменение и мысль о том, что мы, швейцарцы, «необычный народ».
Вопрос об открытости Европе дебатируется сегодня по всей Швейцарии. Сейчас молодые люди отнюдь не так уж гордятся хваленым швейцарским паспортом и при возможности с удовольствием приобретают еще одно европейское гражданство.
Еще один парадокс швейцарской политической системы: из-за того, что структура ее крайне дробна, политическая жизнь на федеральном уровне в стране слабая, тонус ее понижен. Швейцарцы неохотно идут голосовать (в голосовании по референдуму об армии — быть ей или не быть в Швейцарии — участвовало всего 40 % населения). Швейцарцы, как сказал мне один молодой журналист, перестают чувствовать себя швейцарцами. Женевцы больше смотрят французское ТВ, чем швейцарское; жители Цюриха или Базеля — немецкое, жители Тичино — итальянское. «Мы знаем, что мы будем жить не в Швейцарии, а в Европейском сообществе», — с уверенностью прогнозирует житель Лозанны. Пожилой консерватор из Цюриха настроен гораздо более осторожно: «Мы и так находимся в европейском пространстве. Вопрос в том, что нам придется отдать из нашей прямой демократии. Мы должны быть уверены, что концепция швейцарской демократии останется!» Мнение проевропейски настроенных прогрессистов совсем иное. Президент проевропейского лобби в парламенте города считает: то, что нам представляется традиционно швейцарской демократией, является порою откровенной антидемократией. Против союза с Европой выступают фермеры, ремесленники. Швейцарцы боятся нашествия иностранцев. И вполне возможно, что в случае голосования большинство будет против вхождения Швейцарии в Европейский союз — как Два десятилетия тому назад народ проголосовал восьмьюдесятью процентами против вступления в ООН, дабы не нарушать свой спасительный, проверенный в испытаниях новой и новейшей истории нейтралитет. Хотя на территории Швейцарии находятся более 20 % зданий и учреждений ООН — вот еще один парадокс.
А вот сегодня проголосовал — за!
Да, «золотое яичко» в центре Европы опасается быть разбитым. Отсюда — определенная политическая настороженность, если не подозрительность к новым предложениям, приходящим извне. Швейцарские возчики в середине прошлого века изо всех сил сопротивлялись строительству железных дорог — сегодня немалая часть швейцарцев чрезвычайно подозрительно относится к идее новых союзов и государственных объединений, однако мощная экономика Швейцарии естественно к этому стремится, потому что понимает: идея «чистой» Швейцарии не принесет богатства. Знаменитый концерн «Нестле» образован в XIX веке политическими беженцами из Германии. «Маджи» — итальянцами. «Браун-Бевари» — английскими предпринимателями. Швейцария стала богатой, потому что она сумела использовать иностранный капитал да и самих иностранцев. И то, что сегодня сравнительно молодые швейцарские политики пытаются интегрировать эмиграцию «второго поколения», озабочены, как они живут, чем дышат, свидетельствует не столько о том, что молодые швейцарцы являются убежденными демократами, но и о том, что они уверены в пользе «второго поколения» эмигрантов для будущего Швейцарии. Ксенофобия — серьезная политическая проблема, но это проблема швейцарцев более старших поколений. Чтобы преодолеть ее как психологическое наследие, молодые открывают, например, «Бесплатную биржу идей и контактов с немецкой и итальянской Швейцарией» — скажем, вы очень любите свое место в горах, но хотите одновременно показать его другим. В редакции одного влиятельного еженедельника мне рассказали о новой идее — требовать от всех университетов обеспечить своим студентам возможность провести два семестра обучения в другой части страны. Я растрогалась — это возвышенное предложение, преодолевающее боязнь «чужого» (или «другого»), идет от сердца… Отнюдь нет, услышала я в ответ: это не сердце, это наш прагматический швейцарский разум нам подсказывает. Для дальнейшего процветания страны необходимо поколение, умеющее работать в новых условиях, иначе Швейцария может политически оказаться не в центре, а на задворках Европы.
В стране со слабой государственностью («слабая» — это не оценка, а констатация того, что мощное государство Швейцария намеренно ослабляет внутреннюю государственность, она не «давит» — доминирует очень сильная экономика). И именно развитие экономики будет в конце концов диктовать политическое будущее швейцарского государства. Сегодня наибольшую политическую силу имеют правые — они доминируют в политической жизни страны не столько через рутинную жизнь парламента, сколько через влиятельные предпарламентские комиссии, тщательно готовящие тот или иной вопрос и, конечно же, предрешающие его решение. Так называемая прямая демократия типа общего собрания в Аппенцелле — уже не демократия, а скорее театр (если не антидемократия). Хитро устроенная швейцарская демократия имеет свою антидемократическую сторону: в том, что возникающие новые политические движения быстро интегрируются в общеполитический процесс. Это произошло с женским движением, переживающим сегодня период упадка именно в силу этой интегрированности; с экологическим движением, отчасти включенным в партию «зеленых» (к ним отношение еще остается настороженным — так, одна из активных функционерш этой партии признавалась мне, что чувствует себя в родной деревне крайне неуютно из-за своих взглядов и действий и подумывает, не покончить ли ей с политикой в самые ближайшие годы), с движением против ядерной энергетики. А особенно — с молодежным движением, чей яркий взлет принадлежит прошлому (как и по всей Европе, это движение в Швейцарии имело свой пик в 1968 году). Сегодня бывшие его лидеры, пламенные ораторы и трибуны, явно включены в истеблишмент, имеют свои респектабельные юридические и финансовые конторы.
В Швейцарии действует множество союзов, самых различных, от союза торговцев лошадьми до союза художников; и почти каждый взрослый швейцарец является членом по крайней мере двух-трех объединений, среди которых есть обладающие реальным влиянием в предпарламентских комиссиях. Система множества ассоциаций и объединений очень швейцарская; но когда дело доходит до выборов, то выбирают все-таки людей, а не партии.
Искусство ли компромисса, которым отличается швейцарская политическая жизнь на всех уровнях, привело к умиротворению политических конфликтов — так, в к политике — в конце концов, большинство жителей Швейцарии представляют собой средний класс (примерно 40 % населения имеют 60 % от общенационального дохода), которому конфликты тягостны и чужды? Политик старшего поколения ответит вам с гордостью: конечно же, искусство компромисса. Политик, в недавнем прошлом взлетевший на волне студенческого движения, пожалуется на равнодушие. И оба будут по-своему правы. Количество инициатив и референдумов возрастает (с 1948 года их было более 130), но показатель участия населения в голосовании падает все ниже и ниже; наряду с внешним спокойствием (о, благословенная швейцарская тишина) в обществе нарастает ощущение политического отставания от общеевропейских и мировых процессов, внутренняя неудовлетворенность декоративностью политических институтов, декоративностью, за которой преспокойно чувствуют себя политики-«любители». «Я швейцарец, но я лечусь», — написано на обложке специального, посвященного 700-летию страны выпуска журнала. Отвечая на вопрос анкеты редакции: «Найдите три определения, точнее всего отражающих ваш взгляд на современную Швейцарию», молодые люди до двадцати лет отвечают: «изолированная, богатая, спящая», «стерильная, комфортабельная», «одинокая», «боящаяся, закрытая». На вопрос об идеальном образе завтрашней страны граждане Швейцарии XXI века ответили: «открытая (Европе), более оживленная», «с более открытым Европе лицом, более единая», «открытая, интернациональная, честная», «гуманная, самокритичная», «открытая, мирная, помогающая другим странам» и, наконец: «европейская, но всегда при своих горах». Итак, открытость при сохранении уникальности — реальная подвижка политических ориентиров при сохранении традиционного облика Швейцарии. Смогут ли молодые воплотить мечты в действительность? Зная прагматичный характер швейцарцев, я уверена — им удастся это совершить. Я встречалась и с целыми семьями, которые, обладая большими деньгами, не удовлетворены политической жизнью в стране и принципиально живут на «обочине» Швейцарии, поставив себя вне ее политических институтов. Они не ведут никакой особой политической деятельности, но протестуют против политической рутины самим своим образом жизни: живут в автофургоне, а не в стабильном доме; не участвуют в голосованиях, отчуждают себя как от политических традиций, так и от всяческих новомодных движений. По сравнению с жизнью где-нибудь в Калькутте (или даже Москве) они живут в роскоши — имеют все, что хотят, и завтра, если захотят, могут переселиться в прекрасный дом. Но их принципиальная безбытность свидетельствует о глубоком чувстве неудовлетворенности, о бродящих в крови силах, еще не востребованных.
