Михаил Хейфец - Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы
…После этой краткой исторической справки вернемся к сюжету — к распятию Йешуа. Он, видимо, обладал удивительным даром влиять на мучителей. Да, римские солдаты издевались над ним, плевали на него, били по щекам… Но — что-то произошло и с ними, с грубыми палачами, как-то и на них воздействовала личность этого рабби. Ибо дальше процедуру казни воины исполняли с невиданной для них мягкостью. Да, его бичевали, но не с той звериной жестокостью, какой славились римские палачи: ни один из евангелистов не описывает рубцов, кровоточащих ран, следов жутких побоев, которые считались нормой при таких экзекуциях. И — оставили его одетым по пути на казнь — вопреки обычаю. Снятую с него одежду они разыграли между собой (это считалось их гонораром за работу) уже перед прибиванием тела к кресту (передано с удивительной точностью: Иоанн отметил даже, что хитон был тканый, а не более дорогой — шитый…). Ему на плечи после суда взвалили крест, как положено, но не прибили его сразу к рукам, даже не привязали — он его обхватил и нес. И когда упал под тяжестью (видать, не был физически сильным) — легионеры не стали соблюдать букву закона в исполнении приговора, просто они остановили первого попавшегося по дороге еврея и заставили помогать смертнику. Флюссер, как вы, может быть, помните, расценил это как некую трудовую повинность — мол, схватили первого попавшего под руку паломника и заставили нести крест вместо страдальца, кто должен был по закону это делать. Но вряд ли можно сомневаться: любой единоверец помог бы смертнику, которого вели на казнь угнетатели-язычники.
И прибили ешл руки и ноги на месте казни гвоздями, а не привязали их веревками. Гвозди вызывали кровотечение, это ускоряло кончину (а ведь в продлении смертных мук заключалась «сверзадача» этой казни). И ему было разрешено выпить особый напиток, вызывавший дурноту и помрачавший сознание — опять-таки, чтобы поменьше мучился на кресте! Но он отказался воспользоваться милосердием палачей…
Когда же сказал с креста — «жажду», ему поднесли губку с уксусом. «И наложив на трость, дал ему пить» (Мк 15: 36). То есть дали не воду, способную утолить жажду, не вино, затуманивающее сознание. По поверьям евреев, уксус ускорял приход смерти. «Люди, давшие уксус Иисусу, — пишет Х. Коэн — считали, очевидно, что этот напиток лишит его страданий и принесет скорый покой» (64).
И еще: Пилат разрешил ускорить смерть распятых. Разбойникам перебили голени. Перебивание голеней, как понятно читателям, не было дополнительной пыткой — это считалось актом милосердия: вытекала кровь. Коэн приводит исторические примеры подобного милосердия: Август приказал перебить голени своему распятому секретарю, обвиненному в разглашении государственных секретов, а император Тиберий приказывая распинать мужчин, отказавшихся быть им обесчещенными, но в виде милости разрешал перебивать этим гордецам голени.
Для Йешуа подобная милость Пилата оказалась ненужной — он умер раньше нее. Тогда в него — для верности, видимо? — ткнули копьем.
…Х. Коэн полагает, что описание казни Иисуса подгоняли под библейские пророчества: это делало казнь новым свидетельством Божественной миссии. Вот примеры такой «подгонки» — по его книге. Автор, считает невозможным и нелогичным, что собравшаяся толпа глумилась над Йешуа — иначе зачем бы вскоре евреи шли просить у прокуратора разрешения ускорить казнь или хоронить казнненных. И то, и другое было выражением сочувствия и сострадания к казнимым. Согласно Евангелию от Матфея, глумление выражалось в том, что окружающие говорили: «Уповал на Бога? Пусть теперь избавит его, если Он угоден Ему» (27:43). Но ведь этот текст почти буквально совпадает с предсказаниями древних псалмов: «Все, видящие меня, ругают меня, говорят устами, кивая на меня: „Он уповал на Господа — пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему“» (Псалтирь, 21 8:9). Потому Коэн считает, что текст из Псалтиря и породил как следствие этот эпизод из Евангелия, а не наоборот…
То же толкование он прилагает к факту, что римлянам не дано было перебить голени у Йешуа: «Ибо сие произошло, да сбудется Писание: „Кость его да не сокрушится“» (Ин 19:36). Почему это было важно? По еврейским верованиям, только «агнец без порока» (Исход 12:5) может быть принесен в жертву Богу в Пасхальную ночь… Там же предписано — «И костей его не сокрушайте» (12:46). Итак, Бог принял его душу, когда тело еще было не осквернено оружием язычников, оставалось «непорочным», как положено пасхальному агнцу, а что касается пролитой крови, она уподоблялась положенной крови жертвы на храмовом алтаре.
Но тогда почему, спрашивается, уже покойного пронзили копьем? Этот удар по ребрам разве не перечеркнул чистоту и непорочность агнца?
Хаим Коэн обратил внимание, что толкующая этот эпизод цитата из евангелиста Иоанна («воззрят на Того, Которого пронзили» (19:37) дана со ссылкой на книгу пророка Захарии (12:10). Но она… вырвана из контекста! А в контексте звучала так: «А на дом Давидов и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и смирения, и они воззрят на него, которого пронзили, и будут рыдать о нем, как рыдают о единородном сыне, и будут скорбеть, как скорбят о первенце. В тот день подымется большой плач в Иерусалиме… и будет рыдать земля, каждое племя особо» (ibid, 12:10–12). То есть удар копьем вписался в пророчество!
И последняя, удивительная милость римлян — разрешение на погребение его тела. Римский закон запрещал погребение казненных, и специальные часовые следили за исполнением правила, предотвращая попытки родственников предать земле тела близких. Тем не менее, иногда разрешение на погребение, вопреки закону, выдавалось: в Риме эта милость считалась прерогативой императора, в провиции — его наместника. К Пилату пришел член Синедриона Иосиф из Аримафеи (буквально — «с плоскогорья») и просил отдать тело покойного учителя для погребения. Аргументом было то, что по еврейскому закону Йешуа требовалось хоронить до наступления ночи. Вряд ли еврейский закон имел для Пилата значение — но и здесь он уступил просьбе евреев.
Коэн видит в этом еще одно доказательства того тезиса, что Йешуа не был осужден синедрионом: ибо по еврейскому закону, лица, осужденные Верховным судом на смерть, всегда хоронились отдельно от остальных — на особых, «судейских кладбищах». Тела эти хоронили власти, а не частные лица, и по преступникам запрещалось держать траур. То, что Иосиф похоронил Йешуа у себя на участке, доказывает: по еврейскому закону он не считался (не был) преступником. Факт, что он был казнен римлянами, давал ему право на традиционное погребение по всем еврейским обычаям.
Его мать и Мария Магдалина оплакивали его, и до прихода субботы были приготовлена благовония и масти, его обвили пеленами, купленными тем же Иосифом — словом, он был погребен, «как обычно погребают евреи» (Ин, 19:48).
Последний мазок
Я не буду отнимать время у читателей изложением всех многочисленных версий по сюжету, которые возникали в еврейской среде после того, как в XX веке испарился талмудический запрет на изучение (или даже чтение) христианских источников… Много за эти годы было понаписано всякого любопытствующими неофитами. Возникла, например, гипотеза, что Йешуа являлся на самом деле духовным вождем антиримских повстанцев — «зелотов» (в соответствии с модным общественным пониманием, что национально-освободительная борьба против империи — это хорошо, а восстание угнетенных против угнетателей — еще лучше). Появилась по-своему весьма типичная для нашего путаного времени версия в изданном в последнее время (1999 г.) в Израиле романе «Подлинная история Иисуса из Назарета».
Чувство иронии, видимо, начало пробиваваться в моем тексте — я об этом жалею, потому что автор романа, бывшая москвичка Ада Брун, подлинно заворожена обаянием жизни и духа рабби из Назарета, ей хотелось вернуть этот обаятельный образ своему еврейскому народу. Но для выполнения своей задачи она неизбежно должна была проводить сложные хирургические операции, например, избавить созданный ею образ
а) от Божественного происхождения (оно несомненно не совпадает с иудаистской догматикой)
б) от Божественного Воскресения, оно неизбежно делало бы героя Машиахом (Христом), коего евреи принять не пожелали. (Не только в еврейской среде, но во всем мире в эпоху экуменизма и примирения религиозных общин в Едином Боге, реанимируется эта старинная, скончавшаяся, по видимому, только в 10-м веке традиция так называемого иудео-христианского богословия: эта секта не признавала в Иешуа Богосыновства, но видела в нем величайшего из пророков Божьих. Это, напоминаю, не спасало ее положения в иудаизме: сама идея Иисуса-пророка противоречила иудаистскому догмату, что после гибели Первого Храма пророки в Израиле перестали появляться…).
У Ады Брун персонаж Иешуа выступает в роли идеального существа, его же чудеса и мистические эпизоды Евангелий истолковываются писательницей в духе «реалистической прозы», т. е. под каждое мистическое действо подводится «жизненный», правдоподобный сюжет с характерной для российской современности позывом к оккультным знаниям. В выдумывании реалистических истолкований евангельских событий Ада Брун проявила сюжетную выдумку, хитроумие, приключенческую ловкость. Чудеса Иисуса, например, превращение воды в вино в Кане, объясняются таинственными химическими и т. п. знаниями, полученными во время его занятий в секте Кумранских братьев, а также у египетских жрецов. Уж эти-то все умели, творили чудеса почище современных химиков! Чудо Воскресения объясняется тем, что Иисуса научили умению сохранять жизнь (в коме) древние египетские жрецы. Это уже не Иисус, а «наследник Баллантрэ» (те, кто читал роман Стивенсона, помнят: в финале главного героя, ученика индийских йогов, захоронили, не сумели во время отрыть и когда, наконец, вскрыли могилу через несколько недель, он еще немного дышал… Ну, йоги-то знали побольше, чем мемфисские жрецы, неправда ли, потому у них дышал через недели, а не через три только дня!). Кроме того, ему помог воскреснуть неожиданно подвернувшийся под конец жизни папаша, Понтий Пилат, который каким-то особым видением через 34 года узнал в старой Марии девочку, виденную в молодости один раз… (Это даже более невероятно, чем опознание Демьянюка через 40 лет свидетелями-узниками Треблинки.)
