Андрей Фурсов - Вперед, к победе
Попавший в плен к немцам один из непосредственных виновников Вяземской катастрофы осени 1941 г. генерал
М.Ф. Лукин на допросе 14 декабря 1941 г. заявил, что гитлеровцы просто обязаны помочь настоящим патриотам свергнуть Сталина (в обмен на расчленение СССР) и создать новую Россию. «Причём Лукин, — пишет Мартиросян, — прямо указал, что аналогичным образом думают ещё и другие советские военачальники. А в числе первых, кто так думает, Лукин назвал Тимошенко, отрекомендовав его как человека и вояку, не очень любящего коммунистические принципы, который может выступить, если увидит альтернативу, которую, в свою очередь, должны предложить гитлеровцы». Мог ли Лукин намеренно лгать?
Наиболее преступным в действиях Тимошенко и Жукова Мартиросян считает то, что они делали 19–22 июня. Особенно манипуляции с директивой № 1.18 июня 1941 г. в войска западных округов ушла инициированная и санкционированная лично Сталиным директива Генштаба и наркомата с предупреждением о нападении Германии в ближайшие дни и о необходимости приведении войск непосредственного прикрытия в боевую готовность. Однако на следующий день, 19 июня, в округа летит телеграмма самого наркома, предписывающая сроки выполнения мероприятий по маскировке (а что ж так поздно спохватились?) 1–5 июля 1941 г. А это уже вовсе не «ближайшие дни». Как это объяснить? Трудно.
Так же труднообъяснима и вся история с директивой № 1, которую Мартиросян проанализировал детально, поставив вопросы: когда на самом деле ее начали передавать в округа, каким было её подлинное содержание? Запрещал ли Сталин в ночь с 21 на 22 июня ответные действия и открытие огня? Ответы на эти вопросы крайне важны, поскольку впоследствии маршалы и генералы вместе с Хрущёвым объясняли причины поражения тем, что Сталин якобы запретил открывать огонь по перешедшим границу немцам. Начать с того, что полный, а самое главное — подлинный текст директивы № 1, пишет Мартиросян, до сих пор не опубликован. Директива № 2 — пожалуйста, а № 1 — нет. Обращает на себя внимание следующий факт. В рукоеё написания и подписания — 7.15. А на публикуемой директиве N91 — нет. В документах вооружённых силах такое исключено априори. В чём же дело?
Ещё информация для размышления. В послевоенный период в целях расследования причин катастрофы 22 июня по инициативе Сталина Генштабом осуществлялся опрос оставшихся в живых генералов и офицеров, встретивших войну на границе. Под № 3 шёл вопрос о том, когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения, и что было сделано войсками?
Мартиросян делает резонный вывод: «Сталин всерьёз и явно обоснованно подозревал именно умышленную задержку передачи директивы N9 1 в войска…Более того. Он уже явно не сомневался в этом, потому как ещё в первую неделю войны устроил тщательную проверку ведения секретного делопроизводства в Генеральном штабе. И уже тогда пришёл к вполне определённым выводам». И выводы эти бросали густую и весьма неприятную тень на значительную часть генералитета, советского военного истеблишмента в целом — да так, что даже по прошествии многих лет тема ответа на вопрос № 3 оставалась табу. В 1989 г. «Военно-исторический журнал» начал печатать ответы советских генералов на вопросы Сталина, но как только Подошли к ответам на вопрос № 3, публикация была прекращена. Кому же захочется признать мегабардак, находившийся на грани предательства, а возможно, и за ней, тем более, как мы теперь знаем из их признаний, «прорабы перестройки» откровенно вели дело к сдаче СССР.
Ясно, что завеса из недомолвок по поводу директивы № 1 может скрывать только одно — преступное промедление с отправкой директивы по халатности или умыслу. Мартиросян вычислил задержку -1 час 50 мин. И дал свой ответ на вопросы о причинах задержки и о том, почему большая часть военачальников упорно настаивала на том, что Сталин-де запретил открывать огонь по немцам, даже если они перейдут границу. Впрочем, настаивали далеко не все. Например, Н.Г. Кузнецов в воспоминаниях пишет о том, что в директиве было разрешено отвечать огнём и применять оружие. Получив директиву, он счёл уточнить у Тимошенко только одно: разрешено ли применять оружие? И получил прямой ответ Тимошенко: РАЗРЕШЕНО. И это серьёзное свидетельство о реальном содержании директивы № 1, фотокопия подлинника которой с правками Сталина, подписями Жукова и Тимошенко с отметкой о времени подписания в кабинете Сталина, так и не опубликована. И этим реальным содержанием мог быть только приказ на уничтожение противника в случае пересечения им государственной границы.
Но, быть может, есть всё-таки хоть какие-нибудь свидетельства, следы? Есть. Следы всегда остаются. Как говорили древние: «Etiam capillus unus habet umbram suum» («И тонкий волос тенью обладает»). В нашем случае «тень» — это дублирующая текст директивы копия для конкретного военного округа — Прибалтийского. В ней говорится: «В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его». В работе «22 июня» подчёркивается: в ответах некоторых генералов, занимавших накануне войны высокие штабные должности в округах, четко видно, что в директиве было прямое указание на применение всех сил и средств для отражения агрессии. Иными словами, тезис о том, что Сталин запретил открывать огонь, — ложь. «Маршалам и генералам, — пишет Мартиросян, — удавалось дурить советских граждан только потому, что огромные пласты информации были недоступны гражданам великой державы». Автор исследования значительную часть этих пластов поднял, проанализировал и пришёл к выводу: директиву № 1 задержали сознательно, а катастрофические последствия этого списали на якобы имевший место запрет Сталина открывать ответный огонь. Именно поэтому директиву № 1 убрали в тень.
Однако эти манипуляции не удалось скрыть без следа: они вылезают несостыковками в мемуарах того же Жукова, причём разные их издания, как показывает Мартиросян, противоречат друг другу; противоречат друг другу воспоминания различных военачальников; налицо путаница — намеренная и случайная — в датах, последовательности событий. Например, Жуков пишет, что немцы начали боевые действия на всех фронтах в 3.15, в 3.25 он уже будил Сталина, а в 4.30 они с Тимошенко приехали в Кремль. «Это полная чушь, — комментирует Мартиросян, поскольку немцы начали боевые действия в промежутке между 3.00-3.30 по берлинскому времени, что в переводе на московское означает 5.00-5.30. И таких «мелочей» у Жукова и других «вспоминальщиков», вешающих свою вину на Сталина, — вагон и маленькая тележка.
Генералы (впоследствии — маршалы) в катастрофе 22 июня обвинили не только Сталина, но и разведку, которая якобы не информировала руководство страны и военных о готовящемся нападении. А потому оно стало внезапным, ну а те сообщения, подготовке Гитлера к нападению, которые попадали к Сталину, игнорировались им, поскольку он якобы слишком доверял Гитлеру, поверив в договор 1939 г.
И опять нагромождение лжи! Никакого внезапного нападения не было. Его ждали. 24 мая 1941 г. Сталин чётко обозначил близкую вероятность немецкого нападения. В последние 10 дней перед войной разведслужба 47 раз назвала дату нападения и даже время начала боевых действий. 18 июня в округа уходит распоряжение Сталина о приведении в боевую готовность войск первого эшелона. 21 июня Сталин запрещает партработникам выезжать за город: «Возможно нападение немцев». В тот же день ГРУ предупреждает Тимошенко и Жукова о том, что 22-го будет нападение. И это называется «внезапность»?
Кто-то, особенно из записных, так сказать, ковёрных антисталинистов скажет: да, сообщения были, но Сталин («глупец», «доверчивый») не обращал на них внимания.
Опять ложь, причём двойная. Сталин обращал внимание на все сообщения, подготовка государства к войне шла полным ходом, причём настолько хорошо, что даже катастрофа летом 1941 г. не привела к поражению СССР-таков был запас прочности, который перевесил бардак и/или предательство военных чинов.
Другое дело, что в сообщениях разведки о начале войны даты постоянно менялись. Прежде всего, потому что до конца первой декады из-за массированного противодействия спецслужб Третьего рейха постоянно шла дезинформация, хотя сам Гитлер определился с датой нападения еще в конце января 1941 года. 30 апреля он впервые озвучил его военным. Уже в начале мая поступили первые разведданные о том, что нападение состоится в 20-х числах июня. Окончательное же официальное решение в письменном виде было принято только 10 июня, очевидно после получения определённых британских гарантий — именно на него, по сути, и отреагировал Сталин заявлением ТАСС от 13 июня, как, впрочем, и санкцией на выдвижение войск из глубины округов в сторону границы под видом учений. Речь не идёт уже о том, что Сталин опасался провокаций британцев, стремившихся любой ценой втравить Гитлера в войну с СССР и, в конечном счёте, увы, преуспевших 8 этом.
