Михаил Веллер - Кассандра

Главным благом провозглашена жизнь. Все, что делается ради жизни -хорошо. А поскольку смерть противоречит жизни – это главное зло, и надо постараться избавиться от него, насколько возможно. Если в реальности есть медицина и средства продлить жизнь – то в сознании смерть надо насколько можно потеснить, стереть, утопить, скрыть.

Таково сегодня торжество гуманистической либеральной идеологии -нашего цивилизованного достижения.

Но поскольку в конце концов от смерти никуда не деваться каждому – то «каждый умирает в одиночку», разбираясь со своими сомнениями, ожиданиями и страхами.

Сегодня мы находимся в фазе, когда благой гуманный порыв достиг степени абсурда и обратился в свою противоположность – тупую, бездушную и жестокую.

Сегодня, когда я пишу эти строки, пришло сообщение о смерти несчастной англичанки, которой Лондонский и Страсбургский суды приказали продолжать мучения, пока она не умрет естественным порядком. Собственное желание мученицы никого не интересовало, право распорядиться своей жизнью у нее было отнято. У нее был дом, муж, дети: очаг. Страдающая и обреченная, она молила об одном: инъекции, которая позволит ей без мук и с миром умереть в родном доме, в кругу семьи. Два месяца спустя, безгласный паралитик, она умерла в приюте, на казенной койке, среди чужих, мучась до последнего мига.

Если бы муж, готовый и согласный, сделал ей вожделенный укол – он сел бы на четырнадцать лет. Если бы он перерезал горло другому, здоровому человеку, молящему о жизни – его наказали бы таким же образом.

Речь сейчас не о лоббировании закона об эфтаназии. Вопрос надо ставить шире.

Любой солдат, если в бою товарищ с разорванным животом и оторванными ногами просит прекратить его мучения, за выполнение этой просьбы должен быть расстрелян. По закону – так. Хотя на деле не соблюдается. На всех войнах случается такое.

Гуманизм развивался до тех пор, пока не перекосил извечные представления людей о добре и зле. Мяч сплюснулся об стенку – пора бы лететь ему обратно.

Смерть – дело ответственное. Умереть надо уметь. Это последнее дело в твоей жизни, и оно важное. Чего ты стоил, каким явил себя для памяти всех остающихся – весьма определяется этим шагом. И люди всегда это знали, чего ж тут не знать.

Был ритуал, была церемония, была культура умирания, подготовка психологическая и мировоззренческая. Человек прощался, подбивал бабки, и это была важная часть общей бытовой и духовной культуры.

Ну так мы, гуманисты и либералы, выкинули акт смерти из духовной культуры. Нет-нет, все будет хорошо, доктор велел принять вот это – мы пытаем умирающего, втыкая ему в мозг лучи-иглы надежды и сомнения. Мы не помогаем ему уйти с миром.

Заметьте: запрет по-человечески умереть неразрывно связан с запретом по-человечески убить. Наша цивилизация норовит отринуть все надличностные ценности – чтобы превратить человека в «разумное», наслаждающееся комфортом, эгоистичное животное, для которого ничего не должно быть дороже физического существования. Хотя тем и характерен человек, что имеет (должен в норме иметь) надличностные ценности, которые ему дороже физического существования. Честь, долг, идеал.

Если три юнца с канцелярскими ножичками могут захватить авиалайнер -значит, пассажиры лайнера выродились в дерьмовый народ, каждый отдельный человек которого трясется за жизнь и неспособен постоять за себя. Что сделали бы их предки? Теряя людей из своих, схватили террористов и казнили на месте. Поэтому предки создали могущественную цивилизацию – а мы сейчас ее спускаем в унитаз.

Нужно уметь убить, и нужно уметь умереть самому, не то рискуешь умереть животным.

Правительственно-пропагандистский аппарат всегда штамповал мораль для стада. Но то, что люди, считающие себя интеллектом и совестью нации, искренне исповедуют и насаждают прагматическую стадную мораль – вот это наводит на грустные размышления. Это говорит о том, что идеология не штампуется искусственно – а отражает объективные социальные процессы. А комар почти не дышит, еле лапками колышет… сдох?..

Восемнадцатилетний пацан, взятый в армию, должен по приказу убивать того, кто ему ничего плохого, может, не сделал. Но если он убил без приказа последнего изверга – мы его закатаем в каторгу. Увы – таковы законы системы, государства, без которого люди жить не могут. Но хоть скажите, что по справедливости парень, убивший изверга, прав, и поступил хорошо, нравственно. Хрен!

Тот, кто ставит мораль в услужение закону – не только мерзавец, но и дурак. Место барана – в хлеву, и не надо жалеть баранов, когда их ведут на бойню – они одобряют эту жизнь.

Хороший политтехнолог заслуживает уважения. Тот, кто клюет на его удочку – не заслуживает звания «разумного».

Сегодня «либерал-гуманисты» требуют от нас отречения от морали всех тех, кто в предшествующие тысячелетия убивал негодяев и убийц не по санкции и приказу, а велению сердца, души, морали, долга, Бога. Как вам понравится, если Робин Гуда и д'Артаньяна объявят фашистами – они могли (без приказа! без санкции! без суда!) убивать негодяев, насильников и убийц. Граф Монте-Кристо – фашист! Онегин и Печорин – фашисты! И Дантес, убивший Пушкина – фашист, но еще ужаснее то, что Пушкин чуть не убил Дантеса, и только благородные, но отсталые представления о дворянской чести оправдывают его, а у нас таких представлений нет, и нас от клейма фашиста, если говоришь, что негодяя надо убить, тебя уже не спасет ничто. Пушкин был отсталый, а мы передовые, мы либералы и гуманисты.

Культура жизни, не включающая в себя культуру смерти – ущербна и искажена. Ты должен знать, что тебя ждет, и должен уметь принять это и сделать это. Насколько ты сумел реализовать себя – настолько ты остаешься в этом мире, так блюди себя до конца. А мы, вместо того чтобы крепить мужеством дух человека, продляем мучениями его жизнь.

Отсутствие культуры смерти – это показатель бездуховности цивилизации. Такие-то дела.

Давным-давно известно: о человеке надо знать три вещи – как он родился, как он женился и как он умер. Наша ханжеская эпоха отработала формулировки: «скоропостижно», «после тяжелой болезни», «после тяжелой продолжительной болезни», «трагически». Но подробности смерти – не нездоровое любопытство. Смерть – акт настолько значительный, что подробности увеличиваются, как под микроскопом. Ибо это – подробности «момента истины», главной из экстремальных ситуаций, когда в человеке обнажается суть и, после отбрасывания физической оболочки, становится виднее и понятнее главное, что было в нем. Недаром ведь только после смерти можно полностью и верно оценить человека и его дела.

Смерть – такая же часть жизни, как и все остальное, просто это последний этап, а концовочка всегда особенно важна и многое может решить. Фигово жил, но хорошо умер – и люди такому много прощают и оценивают после смерти иначе.

Врачи затурканы, священники затурканы, у всех конвейер и диспетчеризация процесса: родня в горе, а остальным наплевать. Что делать?

Да с самого начала жизни показывать человеку, что смерть – дело житейское, и дело важное, и смотреть на нее надо открытыми глазами. И заслуживает она серьезнейшего отношения, а избегать этой темы глупо и вредно. В одиночестве, незнании и неопределенности предоставленный сам себе и своим страхам человек так и проживает всю жизнь с легким (или нелегким) неврозом, боясь прикоснуться к черной двери и растравляя тот «беспричинный страх и трепет», на котором возвели свою постройку экзистенциалисты и который был в принципе чужд самураям, а также римлянам, гуннам, викингам, монголам, и всем прочим, кто умел заставить дрожать этот мир.

40 тезисов в осуждение убийцы

Под убийцей здесь понимается тот, кто признан судом виновным в убийстве без смягчающих обстоятельств. Убивший из садистских склонностей, или из корысти, сознательно, с обдуманным намерением. Не из ревности, не в состоянии тяжкого душевного волнения, не по неосторожности, а также не из мести за близкого убитого человека. Он должен быть судим только судом присяжных, и все сомнения в доказательствах трактуются в пользу обвиняемого.

1. Современный Закон цинично подменяет понятия «человек» и «убийца». Декларируя: «Право человека на жизнь священно» применительно к убийце, он имеет в виду в конкретном случае не жизнь жертвы или любого человека, но именно убийцы. Имеется в виду, что Государство – а через него народ, общество – не имеет права посягать на жизнь убийцы. Тогда следует сформулировать прямо: «Право убийцы на жизнь священно».

2. Тем самым юридически право на жизнь невинной жертвы и ее убийцы приравниваются. Разница в том, что жертва своим правом воспользоваться не сумела, но защитить право убийцы заботится Закон. Государство не сумело сохранить жизнь жертве, но уж жизнь убийце сохранит всеми средствами, имеющимися в его распоряжении.