Юрий Петухов - Тайны древних русов
Со временем Дажьбог преобразовался в самостоятельное божество, про первообраз позабыли — произошло смешение понятий и обозначений.
Хорс и Вивасват древнеиндийской мифологии — это близнецы-братья, а в самом начале — одно божество. Вивасвата, ипостась солнечного бога Сурьи, так и описывают — дескать, родился без ног и без рук, круглый, шарообразный. Добавить здесь нечего: солнце оно и есть солнце. Но если индоарии основной упор сделали на «сват» — «свет, сияние», то праславяне — на «округлость» и «хорошесть», на «хоросо-видность». Попутно заметим — в самом привычном нам слове «хоровод» корень и понятие заключены те же.
Никто, кроме Дажьбога, не мог стоять третьим. Именно между ним, «подателем благ и света», и Перуном должен был «висеть» Хорс-шар. Для любого славяноязычного читателя теоним не нуждается в переводе, смысл заключён в самом словосочетании. «Дающий», «податель», «подающий блага».
И снова параллель с древнеиндийским Бхага — «наделителем». Его имя означает также «доля», «часть» — в смысле «хорошая, полезная часть», что и означает наше слово «счастье», то есть «у-частие, со-частие» в смысле «наделённость, необделённость». И здесь снова дуализм: «доля» — «недоля», «часть». На первый взгляд, противопоставления нет. Но оно есть. Это мало кому известный злой демон славянской мифологии — Анчутка, Анча. Возможно, вам приходилось слышать: «Анчутка тебя прихвати-побери!» В самом слове заключена «анча» — «маленькая часть», «нечасть», «не-доля» и уменьшительный суффикс-окончание.
Совершенно неправомерно делать вывод, что «анчутка» — это «анчи-уте», то есть по-литовски «маленькая утка». Утки здесь не причём. В этом мы можем убедиться, рассмотрев унесённого далеко от прародины «анчу». Таковым является древнеиндийский абстрактный демон Анша, что с санскрита переводится как «доля, часть». Абстрактность его характерна так же, как характерны абстрактные, отнюдь не антропоморфные или, скажем, зооморфные понятия славян, такие как «часть», «доля», «зло», «кривда» и т. д. Здесь же добавим, что проникновение с Индостанского полуострова на Русь или славянские земли «анши» и преобразование его в «анчутку» исключается. Возможен только естественный ход: от изначального к последующему, от истока к устью, от прародины к новым обживаемым землям. Вторичное эхо докатывается лишь в особо значительных, как мы писали, случаях.
Случайно ли в древнеиндийских языке и мифологии бесчисленное употребление слова и понятия «бхага»? Например, Бхагавати — «обладающая долей, счастьем», Бхагават — «благословенный», Бхагават-гита — «божественная песнь»? Разумеется, не случайно. «Бхага», авестийское «баха», персидское «бага» и славянское «бог» — это производные от одного первослова.
Необыкновенную древность для славян этого понятия подчёркивает разошедшееся на первый взгляд, но фактически так и не смогшее разойтись понятие глубокой архаики «бог-благо». И потому Даждьбог, или Дажьбог, имеющий аналоги у южных и западных славян — Дабог и Дасбог, — это одновременно Дажь-бог и Дажь-блага, то есть «божественный податель благ». Но, безусловно, это не первоимя, это эпитет. И потому на месте Дажьбога в Пантеоне мы вполне можем себе представить «дающего блага» Рода, или «дающего блага божественного» Кополо, или «бога-подателя благ» Дива… А скорее всего, нечто совмещающее и первого, и второго, и третьего, и наверняка ещё многих подразумеваемых «высших» и всемогущих для человека того времени богов.
Понятия «бог», «богатство», «у-божество», «благо» отнюдь не пришли на Русь и в славянские земли с христианством. Это исконные слова-обозначения, так же как, например, «святой», «святость» с корнем «свет-свят−», существовавшие на землях, занятых индоевропейцами, тысячелетия. Конечно, несколько менялось со временем их значение, но слова, понятия оставались и остаются.
Б. А. Рыбаков отмечает в своей книге «Язычество древних славян» тождественность Дажьбога и Аполлона. Такое представление в какой-то мере отвечает и нашим представлениям о Дажьбоге-Кополо, полностью укладывается в функциональные и образные рамки нашего божества-переселенца, прародителя Аполлона.
По правую руку от Дажьбога-Кополо стоит Стрибог. В его древности и исконности для славян сомнений у серьёзных исследователей нет. Первая составляющая теснима «Стри−» восходит к индоевропейскому обозначению «неба-отца» — «птр-си деи-во» и значительно ближе к исходному, чем, скажем, Иупатер-Юпитер.
Само «Стри−» породило такие слова, как «старый, старик», и «стрый» — дядя по отцу (дядя по матери — «вуй»). Стрибог — Старый бог, Бог-Отец, Бог-патер, Деива-патер, Зевс-отец, Ю-питер. Такова лингвоцепочка. Но у цепочки, отражающей эволюцию божества, иные законы. И потому Стрибог на славянской почве не совместился, подобно Зевсу, с Перуном. Перун его оттеснил, оставаясь бого-героем и на «верховном» месте. Но, оттеснив, оставил и ему возможность не покидать Пантеона. Рядом они стоять не могли: это было бы чревато «приближением» Старого бога к молодому Верховнику и соответствующим противостоянием. Князь Владимир и его волхвы, конечно, понимали всё это значительно лучше, тоньше и глубже нас. Но, к сожалению, их не воскресить, не пригласить на нашу беседу.
Стрибог, судя по всему, не был антропоморфен. Он олицетворял ещё не очеловеченную природу, стихию — в основном, небесную. И потому его внуки (вспомните «стрибожьи внуки» в «Слове о полку Игореве») — это ветры: ураганы, смерчи.
Стрибог отдалён от человека. Он равнодушен к нему и ко всему человеческому в отличие от антропоморфных богов-героев, порождённых героями-людьми. Ведь его породило «небо», он сам и есть «небо». И потому он не близок Дажьбогу, он может не только «подать блага», но и хорошенько «врезать» сверху, причём и без причины, по хотению. Конечно, заручиться и его поддержкой следует. Но он слеп, как слепа стихия. И вместе с тем Дажьбог-Кополо, Хорс, а прежде и Перун зависят или зависели от него, ибо они, если так можно выразиться, «в нём самом», во всесильном небе.
Перун, правда, в какой-то мере преодолевает всемогущество Старого бога, возвышается над ним, но это он делает как бого-человек, преодолевающий слепые силы природы, берущий-таки верх над ними. И это не просто игра фантазии древних. Это целое мировоззрение, присущее всем индоевропейцам, ставящее человека, несмотря на его слабость по сравнению с могучими слепыми силами, на главенствующее место. Тут вовсе не гордыня, не хвастовство или желание себя выпятить, тут то качество человеческого характера, без которого он бы не выжил.
Полностью этимологизируются Стрибог и его расселившиеся по белу свету родственники только из славянских языков. Кого бы мы ни взяли — этрусского Сатре, римского Сатурна или «греческих» сатиров, мы не найдём ни у этрусков, ни у древних греков и их соседей созвучных и переводимых слов. Единственное близкое латинское «сат»-сеять — абсолютно не соответствует образу Сатурна. Иных нет.
Зададимся вопросом: «Мог ли сатир, или Сатурн, или Сатре оказаться привнесённым на славянскую почву и превратиться там в Старого бога, в Стрибога, возникшего из праиндоевропейской корневой основы?» Ответ однозначный: «Ни при каких обстоятельствах, исключено!»
А мог ли протославянекий «Стри−» попасть в Средиземноморье и развиться в соответствии с законами развития языков в Сатре, сатиров и Сатурна, имеющих ту же корневую основу «стр−»? Мог! Вне всяких сомнений. И именно с Севера попасть на Юг, от протославян к средиземноморцам. Ведь если бы Сатурн, сатиры и Сатре самостоятельно в лингвистическом плане развивались из индоевропейской основы, без захода к протославянам, они бы именовались так: Патре, патиры и Патурн. И примеры такого развития есть — это развившееся из «птр−» «патер» и все его производные, так что наше предположение вполне логично.
Проверим себя. Соответствуют ли образы привнесённых в Средиземноморье протославянских божеств первоначальному образу Стри-? Ведь если упомянутые попали в виде «стрия» в места своего дальнейшего обитания, в них обязательно должны сохраниться отголоски изначального типажа-предка, как бы они ни развивались, как бы бурно и пышно ни разрастались к экзотических краях.
Сатре — «старый бог». Он олицетворяет древние времена, когда царил «золотой век», то есть допраиндоевропейскую бытность. Мы видим однозначное равенство: Стри = Сатре.
Сатиры — олицетворение дикости и древности. Они покрыты шерстью, волосаты, бородаты, даже козлоноги (это последнее, разумеется, фантазия, но определённо намекающая на неразвитость конечностей и их кривизну у первобытных людей). Сатиры первоначально изображались вообще почти неантропоморфными. Недаром им противостоит «культурный герой» Аполло-Кополо, убивающий зверообразного дочеловека сатира Марсия. Сатиры — это порождение «старого» мира. В их множественности видна приобщённость к Сатиру-Старому богу, они его слуги-демоны и его же ипостаси. Эволюция Стри — Сатре — Сатир — сатиры не может вызвать возражений.
