Немецкая русофобия и её причины. Философия, история, политология - Штефан Боллингер
Консервативные элиты ФРГ прошли трудный путь, прежде чем приняли эти новые взгляды. После того как они с превеликой неохотой признали, что действия консервативного Сопротивления 20 июля 1944 года были оправданы и носили демократический и антинацистский характер, им потребовались ещё десятилетия, чтобы приблизиться к позитивному восприятию сопротивления, оказанного всеми политическими силами, включая коммунистов, а это значит – признать вину фашистской Германии и её террористических организаций.
Долгим был путь до середины 60-х годов, когда наступило переосмысление убийств, совершаемых эскадронами смерти СС в концентрационных лагерях и за линией фронта, убийств, жертвами которых стали, в первую очередь, евреи из разных стран.
Освенцимский процесс стал в этом вопросе переломным моментом. Он способствовал относительно быстрому, хоть и крайне нелёгкому примирению с Францией, а затем с Израилем и, наконец, формированию нового взгляда на возглавляемый коммунистами Восточный блок. Не следует забывать и о пути, который был проложен католической церковью обеих стран и потребовал от польского епископата в ноябре 1965 года важного шага. Несмотря на «почти безнадёжно отягощённое прошлым положение […] мы призываем вас: давайте попытаемся забыть! Никаких споров, никакой дальнейшей холодной войны, только диалог […] Завершая церковный собор, мы в духе христианства и человечности протягиваем вам руку, прощаем и просим прощения»[161]. Так сказано в «Пастырском письме польских епископов своим немецким братьям». Исходившая с Востока инициатива проторила путь к улучшению отношений, что отвечало и интересам зарождающейся «Новой восточной политики» ФРГ.
В этом сложном и длительном процессе переосмысления, проходившем в эпоху системных разногласий, улучшению отношений между странами способствовали изменения в мировой политике, а также зарождение немецкого студенческого движения 1960-х годов, несмотря на то что радикальная критика режима ФРГ и борьба с ним, осуществляемая этим движением, по-прежнему приравнивалась к мнимой или действительной угрозе мирно-демократическому порядку.
Тем не менее, несмотря на задержку в формировании, взгляд Рихарда фон Вайцзеккера на исторические события стал началом новой эры, поскольку предполагал уважение к памяти освободителей и победителей, объединивших в себе, как и антигитлеровская коалиция, самые разные силы. Федеральный президент не замедлил упомянуть о решении, принятом Советским Союзом в 1939 году в пользу гитлеровской Германии и против Польши, а также о последствиях вступления советских войск в Восточную Европу, но сухо признал при этом, что «инициатива войны исходила от Германии, а не от Советского Союза. Именно Гитлер прибег к насилию. Начало Второй мировой войны по-прежнему ассоциируется с немецким именем»[162].
Перемена во взглядах ФРГ на войну и её окончание не в последнюю очередь была связана с изменениями на мировой политической арене. Возможность для такой перемены представилась благодаря только что начавшейся перестройке. Тогда ещё невозможно было предвидеть, к каким значительным изменениям она приведёт, но происходящее уже требовало иного подхода к восприятию истории. На нелюбимого некогда восточного героя стали, в связи с возникшей у него тягой к реформам, смотреть более благосклонно.
Сегодня всё это отошло в прошлое. Прошло тридцать лет, и кажется, что с биполярным Ялтинским миром покончено. Больше нет нужды ни в былом разделении на блоки, ни в договорённостях с державами-победительницами, в том числе восточными. Кого теперь волнует визит Аденауэра в Москву в 1955 году, по итогам которого, благодаря великодушию московских правителей, удалось не только вернуть на родину последних военнопленных и интернированных, но и создать фундамент для равноправных дипломатических отношений и впервые подорвать притязания Бонна на единоличное представительство всех немцев? Кого интересуют трудные, но успешные переговоры периода Новой восточной политики, когда Московский договор, заключённый в августе 1970 года и сделавший возможным договоры с ГДР 1971–1972 годов, позволил нормализовать отношения между частями разделённой послевоенной Германии? Даже согласие Советского Союза на объединение Германии в ущерб ГДР сейчас не играет большого значения, равно как и данные некогда обещания, касающиеся умеренной и неагрессивной политики по отношению к России и другим государствам-преемникам Советского Союза.
Если Германия вновь хочет примерить на себя ведущую роль в Европе и мире, ей нужно свести счёты со своей историей. Раскаяние, которое она испытывает по поводу преступлений прошлого, определённо является искренним, но подчинено, как и во времена холодной войны, конкретным интересам и носит избирательный характер. В интересах Германии признать и защищать право Государства Израиля на существование – куда труднее добиться от неё бескорыстной и щедрой компенсации для лиц, занятых на принудительных работах, обитателей гетто и военнопленных, как и возвращения «оккупационного займа». Доказательством тому спор о возмещении ущерба лицам, занятым на принудительных работах. Спор этот продолжался до тех пор, пока немногим оставшимся в живых не были наконец выделены незначительные суммы. Немецкая экономика, бывшая в своё время основным выгодоприобретателем от этого подлого вида эксплуатации, оказалась менее склонна отдавать, чем брать и выколачивать. Дошло даже до недостойных дрязг в Афинах по поводу выплаты Германией военных репараций.
Мог ли Сталин предложить альтернативу фашизму и капитализму?
Спустя три года после окончания войны влиятельный журналист и кандидат в члены политбюро СЕПГ Рудольф Геррнштадт поднял вопрос, который имел ключевое значение для германско-советских отношений послевоенного периода, ознаменовавшегося переживанием неоднозначного опыта освобождения и оккупации. Девятнадцатого ноября 1948 года он написал статью «О “русских” и о нас». Это сочинение появилось в конце 1948 года – года, имевшего решающее значение для начала холодной войны и процесса планомерной сталинизации восточноевропейских союзников, – и является документом, отражающим состояние национального самосознания и процесс осмысления левыми отношения к Советскому Союзу.
В этом сочинении затрагивается один из редких аспектов размышлений левых об их отношении к ведущей восточной державе, бывшей для немцев и немецких коммунистов, в первую очередь, державой-победительницей. Именно эта держава дала немецким (а также восточноевропейским и восточноазиатским) коммунистам шанс на альтернативную, социалистическую перспективу развития их страны, обеспеченную силовой поддержкой со стороны. Как показал 1948 год, это была перспектива, тесно связанная с внешней политикой и политикой безопасности Советского Союза, предполагавшая неуклонное следование советской общественной и экономической модели.
Коммунист Геррнштадт предлагал задуматься об отношении к державе-победительнице, одновременно задавая границы этих размышлений, ведь «только тот (одобряет) Советский Союз, кто одобряет его целиком. Кто его одобряет “избирательно”, тот его отрицает, и не важно, осознанно или нет. Поэтому ответ на вопрос “То есть Вы защищаете всё, что относится к Советскому Союзу?” может гласить только “Всё, всё, всё!”»[163] Его исторический оптимизм и принципиальная верность советской политике – без упоминания имени Сталина, что характерно для того периода, – кажутся сегодня наивными, устаревшими и помогают понять, почему без готовности сомневаться во всём в духе К. Маркса эта модель в итоге должна
