Ахмед Рушди - Шаг за черту
Попробую дать на это ответ.
Слово «новелла» происходит из латинского языка, где означает «новый»; во французском словом nouvelles обозначают одновременно и рассказы, и газетные новости. Сто лет назад новеллы — а также повести и романы — читали, в частности, для того, чтобы извлечь из них факты. Из «Николаса Никльби» Чарльза Диккенса англичане, кроме прочего, почерпнули шокирующие сведения: в стране существуют ужасные школы вроде Дотбойс-Холла — в результате такие школы были закрыты. «Хижина дяди Тома», «Приключения Гекльберри Финна» и «Моби Дик» — всё это были книги, полные злободневных фактов.
Итак, до наступления эры телевидения литература выполняла ту же задачу, что и журналистика, — рассказывать людям о том, чего они не знают. Теперь все изменилось — и для литературы, и для журналистики. Сегодня читатели газет и романов изначально получают информацию от телевидения, Интернета и радио. Впрочем, встречаются исключения: успех занимательного романа «Основные цвета»[98] показал, что порой литература гораздо ловчее, чем журналистика, срывает покровы с тайн скрытого мира; кроме того, разумеется, на телевидении подход к освещению новостей чрезвычайно избирателен, газеты же отличаются большей широтой диапазона и большей глубиной подачи материала. Но, как мне кажется, сегодня многие читают газеты исключительно с целью узнать из них новости о новостях. Нас интересует точка зрения, отношение, ракурс. Мы не ищем в газетах информацию в чистом виде, «факты, факты, факты» Грэдграйнда[99], мы хотим знать «компетентное мнение» о заинтересовавших нас фактах. Радио и телевидение взяли на себя роль поставщиков первичных фактов, а газеты переместились туда же, где пребывают романы, — в мир воображения. И те и другие представляют нам определенную версию событий.
Возможно, вышесказанное скорее относится к Англии, где большинство газет являются общенациональными, чем к США, где существует множество местных изданий, что позволяет журналистике сослужить дополнительную службу — разрешить наболевшие местные проблемы и подстроиться под местные представления. Преуспевающие и пользующиеся доверием английские газеты — из ежедневных изданий могу назвать «Гардиан», «Таймс», «Телеграф» и «Файнэншл таймс» — преуспевают именно потому, что у них выработаны очень четкие понятия о том, каков их читатель и на каком языке с ним говорить. (Томная «Индепендент» тоже когда-то это умела, но в последнее время, похоже, разучилась.) Они преуспевают именно потому, что их взгляды на английское общество и на мир в целом совпадают со взглядами их читателей.
Итак, теперь новости подаются в определенной трактовке. А это ставит газетного редактора в положение, во многом сходное с положением писателя-беллетриста. Задача беллетриста — создать, отобразить и закрепить в сознании читателя связное и субъективное представление о мире; оно должно забавлять, увлекать, провоцировать, дразнить и поучать. Перед газетным редактором стоит практически та же задача, только он решает ее на отведенных ему страницах. В этом специфическом смысле — позвольте подчеркнуть, что я говорю это не в упрек, а в похвалу, — все мы теперь трудимся в области вымысла.
Бывает, конечно, что газетные новости приходится назвать чистым вымыслом — далеко не в столь хвалебном ключе. На Пасху одна из ведущих английских воскресных газет поместила на первой полосе сообщение о том, что обнаружена гробница — более того, останки — самого Иисуса Христа; это открытие, не преминула подчеркнуть автор статьи, имеет особое значение для христианской веры, чьи приверженцы как раз отмечают годовщину физического вознесения Христа на небо — куда вообще-то должны бы были вознестись и его останки. Обнаружены не только останки Христа, но и останки Иосифа, Марии, некоей Марии II (по всей видимости, Магдалины) и даже некоего Иуды, сына Христа, гласила передовица. Ближе к концу статьи — там, куда большинство читателей просто не доберется, — раскрывалось: единственным доказательством того, что речь идет именно о семье Иисуса, является совпадение имен, каковые, признает журналистка, в те времена были чрезвычайно распространенными. Тем не менее, настаивает она, трудно удержаться от соблазна и не порассуждать…
Подобный бред, видимо, всегда печатали в газетах — чтобы развлечь читателя. Однако вымысел не сводится только к этому.
Одна из самых невероятных истин, касающихся мыльной оперы, героями которой стали члены английской королевской семьи, заключается в том, что образы ведущих персонажей во многом придуманы английской прессой. И сила вымысла такова, что настоящие венценосцы из плоти и крови постепенно стали очень похожи на своих газетных двойников и полностью погрязли в придуманных перипетиях своей вымышленной жизни.
Собственно, создание «персонажей» стремительно становится основной составляющей работы журналиста. Никогда еще «портреты знаменитостей» и факты из их жизни — никогда еще сплетни — не занимали так много газетного пространства. К слову «портреты» хочется добавить: в профиль. Потому что знаменитость на портрете всегда на вас смотрит косо. Кроме того, профиль — вещь плоская, лишенная объема. Это всего лишь силуэт. Тем не менее образы, возникающие из этих странных текстов (как правило, с негласного одобрения самих персонажей), обладают огромной силой: живому человеку уже ни за что не изменить, ни словом, ни делом, созданного ими впечатления, а благодаря досье информационных агентств и перекрестному цитированию эти образы еще и распространяются во времени и пространстве.
Писатель-беллетрист — если он не обделен талантом и удачей — может на протяжении своего творческого пути создать одного-двух персонажей, которым удастся войти в пантеон незабываемых. Писатель создает персонажей в надежде на бессмертие; журналист, полагаю, — в надежде на славу. Мы поклоняемся не образам, но Образу: любой человек, будь то мужчина или женщина, случайно забредший в зону всеобщего внимания, может запросто угодить на алтарь этого храма. Повторяю: очень часто — угодить добровольно и добровольно же испить отравленный кубок Славы. Однако многие, в том числе и я, когда их превращают в «профиль», чувствуют примерно то же, что, наверное, чувствуют люди, ставшие материалом для писателя: тебя перекраивают в вымышленного персонажа; твои переживания и поступки, отношения и факты биографии на бумаге оказываются чем-то слегка — или не слегка — иным. Тебя видоизменяют до неузнаваемости. Когда подобному переписыванию подвергается писатель, что же, так ему и надо. Баш на баш. И тем не менее есть в этом процессе нечто немного — подчеркиваю, немного — непристойное.
В Англии вторжение в частную жизнь известных людей стало столь обычным делом, что уже раздаются голоса, требующие зашиты этой самой частной жизни. Что же, например, во Франции, где соответствующий закон давно принят, незаконная дочь покойного президента Миттерана могла расти, не подвергаясь посягательствам прессы; но там, где сильные мира сего вольны прикрыться щитом закона, наверняка расцветет пышным цветом тайное разведение страусов. Я по-прежнему продолжаю возражать против законов, которые ограничат свободу журналистских изысканий. И все же — говорю как человек, у которого за плечами довольно редкий опыт, — стать на какое-то время предметом повышенного внимания прессы или, как выразился мой приятель Мартин Эмис[100], «сгинуть на первой полосе», — будет нечестно утверждать, что пока я и мои близкие оставались объектом журналистской навязчивости и газетного вранья, мне было так уж легко не отказаться от своих принципов.
Тем не менее самое сильное чувство, которое вызывает во мне пресса, — это чувство признательности. Как писатель я не мог бы пожелать более щедрого отклика на свои труды, более достоверного и благожелательного «портрета», чем те, которые нарисовали с меня и в Америке, и во всем мире. Пока разворачивалась долгая история, получившая название «дело Рушди», американские газеты честно трудились ради того, чтобы она не отошла в тень, чтобы читатели были в курсе основных, принципиальных фактов; газетчики даже оказывали давление на американских лидеров, принуждая тех высказываться и действовать. И это не единственное, за что я должен вас поблагодарить. Я уже сказал, что задача газетчиков, как и беллетристов, — создать, описать и сохранить для читателей определенную картину общества. Картина любого свободного общества должна включать в себя в качестве важнейшей ценности свободу слова, ибо без этой свободы ни одна другая свобода не сохранится надолго. Журналисты вносят в ее сохранение большую лепту, чем все остальные, ибо лучший способ защищать свободу — использовать ее на деле, а именно этим вы и занимаетесь изо дня в день.
