Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30
Но для Норвегии это ещё и экстраординарно. Это такой гипервзрыв. Потому что всё-таки уровень возмущения надо отсчитывать от фона. В Индии, Пакистане, в Африке, в Бангладеш, — везде фон очень высокий, поэтому на этом фоне взрывы даже с большей интенсивностью (а это очень большой террористический взрыв, очень большой!), даже взрывы с большей интенсивностью рассматриваются как средние. Здесь — нет.
Маленькое население, суперспокойствие… В Испании были баски, которые всегда всё взрывали. И вообще страна довольно бурная. Здесь — маленькая, тихая, сонная. Это гром среди ясного неба. Суперудар.
Теперь дальше. Мы знаем (судя по тому, что нам говорят масс-медиа, а пока что мы вчитываемся именно в это), мы знаем, что убийца, террорист — не исламский радикал. Потому что уже так привычно, что, если тебе говорят, что человек много людей убил, то это какой-нибудь безумец-исламист.
Это за долгое-долгое время суперсерьёзный неонацистский эксцесс. Это ультраправые. Это не исламские радикалы. Конфликт цивилизаций, который всё время навязывался мировыми масс-медиа общественному сознанию, тут явным образом не проходит. Только с отдельными нашими странными аналитиками дело обстоит так, что, увидя перед собой человека, который грезит викингами, арийца-неофашиста, противника мультикультуральности, христианского ультраконсерватора и так далее, который это всё совершил, — они говорят: «Это, наверное, за Ливию». При чём тут Ливия? Он фашист.
В процесс опять вошли неонацистские организации, о чём мы говорили очень давно. Они обязательно войдут в процесс. Премьер-министр всех успокаивает, говорит, что мы это всё держим под контролем. Это они держат премьер-министра под контролем.
Под всей этой тонкой плёнкой благополучия, успокоенности и всего прочего кипит огромная энергия. Не бывает так, чтобы она не кипела. Нельзя человечество усыпить до конца, европейское в том числе. Человек не может стать довольным домашним животным, овцой, которая будет кушать, писать, какать, спать, вставать, бекать, мекать… Не может так человек. Не может. Он либо больше этого, либо меньше. Если уж он зверь, то больной, уничтожающий себе подобных, совершающий безумства. А если он человек, — так он человек. Либо у него есть высокий духовный смысл, утешение в жизни (то, что называется в метафизическом смысле «утешение»), либо он превращается в подобного рода животное — больное, озверелое, готовое на любые убийства.
И в этом онтологическая суть произошедшего. Мы можем сколько угодно обсуждать детали…
Был ли второй стрелок? Вот, все говорят, что был второй стрелок, а одновременно с этим говорят, что это всё безумец-одиночка. Пусть подрывники скажут, можно ли из химического удобрения сделать столько взрывчатого вещества? И можно ли так разместить взрывное устройство, можно ли нанести (будучи непрофессионалом) такое повреждение окружающим объектам и одним взрывом уничтожить несколько членов правительства?
Мне-то ясно. Я не первый год занимаюсь контртерроризмом, вхожу в Международную Ассоциацию по контртеррористической деятельности, что действовала группа, большая организованная группа, хорошо разветвлённая. Но все будут говорить, что это одиночка, потому что так удобнее, потому что тогда событию не надо придавать политического характера.
Теперь. В чём политическое, геополитическое измерение данного события?
Оно в том, что благополучие Европы подходит к концу. Вот эта заснувшая, шоколадная трясинка: писаем, какаем, потребляем, спим, встаём, едим, как-то живём, развлекаемся, бени-мени-фени… она подходит к концу. Ей нет места в мире. Это и большая политика, и философия говорят о том, что ей места в мире нет.
Потому что всё это социальное благолепие с высоким уровнем жизни для трудящихся (между прочим, не таким высоким, как это принято говорить, но достаточно высоким уровнем жизни), успокоенностью и всем прочим имело место только по одной причине — потому что был СССР.
Потому что эту густую, вкусную, замечательную чечевичную похлёбку подарили рабочему классу Запада и всем эксплуатируемым слоям, чтобы они не возбухали, и под СССР не ложились, и о коммунизме не бредили. И вот им дали эту жвачку, им заплатили за это, сказали: «Возьмите, успокойтесь, укоротитесь. И засните!».
Они взяли и заснули.
И казалось, что всё хорошо. Но так не бывает. Когда берёшь чечевичную похлёбку, — рано или поздно её обязательно отберут. Теперь возникает естественнейший вопрос, тупой, элементарный, которого никто не понимает — или делает вид, что не понимает, или даже понимает, но избегает: почему капитал, который может заплатить дисциплинированной китайской женщине, очень чистоплотной, точно работающей, аккуратной, которую ещё государство блюдёт, которая ни на какие профсоюзы опереться не может, и которая знает, что шаг влево-шаг вправо — и её выгонят и кинут в нищету. Почему такой женщине можно заплатить 400 евро в месяц, а то и 200, и она будет счастлива, потому что там где-то ещё существует полмиллиарда собратьев, которые живут на в десять раз меньшие суммы. Вот ей можно заплатить 200, - она будет работать, вкалывать 12 часов или 10 часов, ещё поддерживаемая государством, да ещё имеющая эту этику конфуцианскую, китайскую привычку к точности и так далее.
Почему такой женщине, повторяю в третий раз, можно заплатить 200–300 евро, а европейке капризной, которая чуть что — в профсоюзы и чуть что — будет права качать, надо заплатить в 10 раз больше? Почему этой европейке надо платить в 10 раз больше? За что ей теперь платить, если СССР нет, за что?
Чтобы она не возбухала? Пусть возбухает. Куда она денется? Куда она дёрнется?
Но главное даже не в этом, что жадность мучит, «жаба душит», а в том, что есть законы капитализма, которые никуда не денешь. Если стоимость рабочей силы 300 евро, 200 евро, то цена продукции соответствующая — и есть доходы. И есть выигрыш на рынке. А если цена рабочей силы 3000, то нужно произвести что-то совсем другое. А ведь ничего другого-то не производится или с каждым годом производится всё меньше.
Да, есть какие-то очаги, где европейцы или американцы ещё могут производить нечто, что китайцам недоступно. Но китайцы берут один барьер за другим, один барьер за другим и их миллиард с лишним людей, больше никто для этого не нужен. Это мировая фабрика. Чем должна быть эта Европа? Почему надо кормить этих овец сегодня? Вчера их надо было кормить, чтобы они не бесились на коммунистический манер. Почему их надо кормить сегодня и как их не кормить? Как их не кормить, если они привыкли к тому, что их сытно кормят, и амбициозны? Это же тупик. Это фундаментальный политэкономический и политический тупик, что в Соединённых Штатах, что [в Европе] там.
Китай покорно выполняет в основном то, что хотят Соединённые Штаты, хотя на самом деле ведёт себя, может быть, как последнее, оставшееся на планете, полноценное национальное государство. Он очень гибок, он со всем соглашается, улыбается, кланяется — и берёт новую позицию, и берёт новую позицию, и берёт новую позицию, и берёт новую позицию.
А там же никаких фундаментальных ответов нет. Стоит афроамериканец пустой, как барабан, и бойко лепечет ничего не значащие слова, а окружают его люди менее ретиво говорящие, но такие же мёртвые, как он. А на Европу просто страшно посмотреть.
А всё входит в зону турбулентности. Дефолт будет или не будет? Я-то считаю, что они будут в итоге всё печатать, никуда они не денутся, но это же только значит, что ещё через пару лет долбанёт втрое более мощно.
То, что они делают, когда-то было описано у Жюль Верна, если мне не изменяет память, в «Детях капитана Гранта» (в детской книжке)… Там надо было войти в гавань, а там очень много рифов и буря. И матросов выставляют вперёд с каким-то китовым жиром или чем-то ещё, который выливают в море, и море на одну минуту становится спокойнее, — они проходят в эту гавань, и дальше волны ещё бурнее.
А они не китовым жиром, а деньгами, напечатанными, пустыми бумагами залили мировой кризис. Но это значит, что эти волны снова начинают двигаться. Ну, они его снова зальют, — они будут ещё мощнее двигаться. Энергия-то эта никуда не исчезает. Она всё та же. Это — турбулентность. Это — воронка, в которую всё втягивается. Что делать?
Сколько Китай должен долларов скопить у себя?
Не 2 триллиона, а сколько? Четыре? Шесть? Сколько надо скопить? Он их скопит. Дальше что? С ним надо воевать? По полной? На него надо кого-то натравливать? Что делать? Кроме того, как уже много раз говорили, и нужно говорить это по многу раз, поскольку в сознание, особенно в сознание нашей более или менее высоколобой публики это не заходит (так и хочется по-простонародному сказать: «не залазит»).
Доктрина Соединённых Штатов Америки состоит в том, что любая страна, которая достигла уровня, с которого она может бросить вызов Соединённым Штатам, — есть враг Соединённых Штатов. Это доктрина не афишируемая, но она главная. Я отвечаю за свои слова. Вот за этот «базар» я отвечаю. И плевать какая у неё идеология, плевать какой у неё уровень демократизма, плевать на всё. Главное, что если она достигла уровня, с которого она может только бросить вызов Соединённым Штатам, — это уже плохо.
