Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Компания»
Все это очень напоминает стремление отморозить себе уши назло бабушке — а что делать, если для Запада — «скифы мы, азиаты мы с раскосыми и жадными очами»? Пора признать открытым текстом: вне зависимости от того, будет Россия европейской или нет, старая Европа не полюбит нас просто так, ни за что, по определению. Ей нас не надо. Она исторически живет отдельно — и довольно замкнуто; она ведь и Америку не любит, если кто не помнит. Европа никогда не простит Америке ее масштабов, ее смелости и свежести, ее безбашенности, если угодно.
И что? Наблюдаются ли в Штатах многочасовые дискуссии на тему «Европа ли мы»? Слава Богу, нет: они отделены от Европы аж целой Атлантикой, и с самоидентификацией проблем нет.
Нас Господь расположил в непосредственном соседстве со снобской, старой, великой, комфортной Европой — но сделал по преимуществу Америкой: огромной многонациональной империей, рекордно пестрой как экономически, так и географически. Нам тесны европейские масштабы, нам не подходит политкорректность, у нас не идеально работает парламентская демократия (она и в Штатах не очень-то работает), мы склонны любить харизматичных лидеров, у большинства наших магнатов несомненное криминальное прошлое и соответствующие манеры. Мы любим все великое. Мы можем — и должны! — стать для всего мира такой же Меккой, как в свое время Штаты, пообещавшие режим наибольшего благоприятствования всем умным, трудоспособным и жизнерадостным людям, которым почему-либо мешают реализоваться их родные правительства. И в каком-то смысле мы такой Меккой становимся — вся Азия к нам хлынула работать, учиться и торговать. Однако отечественные патриоты почему-то упорно считают Азию единственной альтернативой Америке. Они старательно делают вид, будто никакой Америки на карте нет вообще — как в прославленном романе Александра Громова «Исландская карта». И выстраивают оппозицию очень жестко: если мы не Европа — значит, мы азиатчина, кровавая, тоталитарная, жестоковыйная. Ад для талантов, рай для бездарей. Сатрапия как она есть, образца позапрошлого века.
Этот выбор — ложный и лукавый, как любой выбор из двух, — давно пора отринуть. Мы не Европа и не Азия. Мы сверхчеловеческий умозрительный проект, объединяющий всех своих граждан талантом, храбростью, свободой и авантюризмом. А всех, кто нам будет мешать в построении свободной, процветающей и космополитичной России, мы точно так же сметем с пути, как Америка победила южан, отстаивавших рабство.
2 апреля 2007 года
№ 12(457), 2 апреля 2007 года
Заткни полярников!
Как говорится, «Боже, храни полярников!» — песенка Бориса Гребенщикова. Я не смею давать ему советы, но вообще-то полярники в моей внутренней терминологии — люди, прочно застывшие на идеологических либо классовых полюсах. И ничего ужаснее этих людей я представить себе не могу — особенно когда они притворяются моими единомышленниками. Невыносимы крайние почвенники и крайние либералы, убежденные стабилизаторы и дестабилизаторы; бомж и миллиардер одинаково воняют — и кончают, как правило, одинаковым скотством.
Я вспомнил обо всем этом, когда смотрел в российском прокате фильм Эстевеза «Бобби». Страшное количество звезд, занятых в эпизодах, стянулось под знамена этого проекта не просто так: в Голливуде модно антибушество, Майкл Мур там культовый герой, война в Ираке вызывает дружную ненависть (совершенно, впрочем, справедливую), возражений никто не слушает. Либерализм по-голливудски выглядит, конечно, дурной интеллектуальной модой. Но цель, положим, в любом случае благая: напомнить нации о том, что она уже однажды вляпалась в бездарную войну, и о том, что посредством демократии можно решить любые национальные проблемы, — надо только помнить, что мы великий народ, и выбрать достойного вождя. Все это, повторяю, очень мило — ужасна только поляризация. А она неизбежна, когда во власть попадает двухмерный человек вроде Буша-младшего.
Америка времен первого бушевского срока казалась мне здорово поумневшей: начались общенациональные дискуссии, вышла масса увлекательных книжек — как с нео-консервативных, так и с традиционно либеральных позиций; реднеки — «красношеие», фермеры, южане — обрели своих трибунов, насмерть сцеплявшихся с яйцеголовыми университетскими глобалистами. Наметилось интеллектуальное брожение. Увы, результатом брожения почти всегда является распад «сложных органических тел на более простые» (см. Брокгауза). Следствием пятилетних дискуссий явилась треклятая поляризация — примерно такая же, какую мы наблюдали у себя: с одной стороны — бессмысленные и бессовестные государственники, с другой — такие же свободолюбцы. Так вот, фильм «Бобби» написан, поставлен и сыгран свободолюбцами. В Штатах и Европе он принят на ура — не по кинематографическим, понятно, причинам, а по идейным. Как же, напоминание о человеке, чуть было не прекратившем войну в Индокитае! Бобби Кеннеди сегодня — любимый герой либеральной Америки (и в самом деле весьма достойный человек), но, Господи, как бездарны и циничны убежденные либералы, принимающиеся манипулировать массовым сознанием! Какие фальшивые сантименты, какое вранье в каждой реплике и каждом ракурсе, какое вышибание слезы посредством приемов, которые уже и в Болливуде (Индия) считаются нижепоясными! Так вот, выход «Бобби» на русские экраны подтверждает простейшую истину: монополии на эстетическое чутье нет ни у кого. Ни у сторонников, ни у противников войны. Следование путеводной идее никогда еще не шло на пользу даже такому грубому искусству, как изготовление блокбастеров.
Надо ли агитировать против войны в Ираке? О да, безусловно, ибо таков долг интеллигента вне зависимости от убеждений: необходимо напоминать о жертвах и стараться минимизировать их. Стоит ли ради этого снимать кино? Вероятно, хотя кино редко оказывается качественным агитатором: оно может улучшить нравы в глобальной перспективе, но почти никогда не приводит к быстрым тактическим результатам. Надо ли доверять съемки серьезных фильмов идейным людям с четкими политическими позициями? Ни в коем случае: на выходе всех нас ждет циничная, шитая белыми нитками манипуляция, способная лишь дискредитировать как идею, так и компанию отличных артистов.
Боже, заткни полярников! Ведь жизнь когда-то зародилась близ экватора.
6 апреля 2007 года
№(458), 9 апреля 2007 года
Третье безрыбье
Главный пункт споров о третьем сроке — не в том, что придется менять Конституцию: в конце концов, не народ для Конституции, а Конституция для народа. Лозунг «Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!» в истории несколько раз уже не срабатывал — хотя бы потому, что после гибели народа торжество юстиции некому оценить. Другого Путина действительно нет, и реальный пункт расхождений сводится к одному: хорошо ли это?
Михаил Горбачев в одном интервью заметил: поначалу он отнесся к ельцинскому преемнику настороженно, но преемник «оказался умный». С этим трудно спорить. Меня не волнует реакция так называемой демшизы, поэтому позволю себе заметить, что оценивать следует реальность, а не наши представления о ней. Так вот: из той реальности, которая нам предлагалась в 1999 году, Путин был действительно оптимальным вариантом. Более того: не стану перечислять благодеяния, которыми он осыпал нас за семь лет своего правления, но позвольте выразить уверенность хотя бы в том, что на его месте любой другой персонаж наломал бы куда больше дров и насажал грубейших ляпов. Чечня замирена надолго — не станем обсуждать, как: вспомним, что вариантов не было. Порядок навели, опять-таки исходя из реальностей: чужими и не самыми стерильными руками. Но, во-первых, «ты должен сделать добро из зла, потому что больше не из чего», а во-вторых, Путин с самого начала позиционировал себя в качестве прагматика, исходящего именно из данностей, и эту политику реализует, по крайней мере, последовательно. Олигархи либо равноудалены, либо активно жертвуют на церковь и социальные проекты. Опять-таки не сказать, что это худший вариант. Наконец, нефтяное благоденствие отнюдь не выглядит заслугой Путина, но только слепец не заметит, что хотя бы крохи от этого изобилия достаются бюджетникам и пролетариату. Короче, лучшего, чем Путин, сегодня как не было, так и нет.
И это главная претензия к президенту, заставляющая всерьез мечтать о том, чтобы он не ходил на третий срок.
Дело в том, что даже самый упертый прагматик обязан думать о будущем — иначе он не лидер страны, а всего лишь менеджер. А тот, кто думает о будущем, обязан создавать в стране живую среду для тех, кто его заменит. Он должен пестовать не конкретного преемника, о котором мы все гадаем, а питательный бульон, в котором эти преемники будут с удовольствием роиться, спорить, оглядываться на соперника, предлагать варианты будущего и совершенствоваться под прицелом общественной критики. Ничего подобного в России сегодня нет. Даже ельцинское безрыбье, пустырь второй половины девяностых, на котором все сколько-нибудь интересное и несервильное немедленно затаптывалось, кажется цветущим садом по сравнению с эпохой позднего Путина, в которой вообще не на чем взгляду отдохнуть. Мне скажут, что Путину не до того, что он гораздо больше озабочен внешнеполитическими или военными проблемами, — но в этом-то и драма. Потому что внешнеполитические проблемы по сравнению с созданием нетошнотворной, адекватной, креативной среды в собственной стране — вещь абсолютно левая. Оставление Путина на третий срок — это не только ставка на самого здравого и сдержанного политика в стране (что хорошо), но и еще четыре года прогрессирующего безрыбья (что отвратительно). Это означает всего лишь отсроченную катастрофу. Ибо Путин — истинный консерватор, настроивший всю Россию на консервацию, — есть именно наш общественный договор об отсрочке. А оттянутая пружина бьет больней.
