Светлана Шипунова - Дураки и умники
В дверь позвонили, она пошла открывать, и сразу же из крошечной прихожей раздался такой визг, что Валя на полу даже вздрогнул.
— Ты посмотри, кто к нам пришел! — визжала Валя в Прихожей, а в комнату уже заглядывала лощеная физиономия Зудина. Он мгновенно оценил обстановку и понимающе Улыбнулся: «Процесс идет?» Сильно удивленный этим визитом Собашников встал, с трудом наступая на затекшие ноги, И так, на полусогнутых, приветствовал нежданного гостя, Ничего хорошего, впрочем, от его визита для себя не ожидая. Но, как оказалось в дальнейшем, он ошибался. Предложение, с которым явился к нему Зудин, было не просто заманчивым, оно обещало изменить всю теперешнюю жизнь семьи Собаш-Никовых.
Но сначала Зудин походил вокруг газетного развала на Полу, поспрашивал Валю, как у него идут дела и выгодно ли Таким кустарным способом делать газету, на что тот только вздыхал и мямлил что-то маловразумительное. «Ну, ясно, — сказал Зудин. — Тогда у меня есть для вас интересное предложение». Собашниковы переглянулись и недоверчиво на Чего уставились. Как они смотрят на то, чтобы поучаствовать в выпуске специальной газеты? Газета, объяснил Зудин, создается на период предвыборной кампании, под нее дают большие деньги («Кто дает?» — спросил Валя, но Зудин сделал вид, что не услышал). Если все закончится, как надо, то есть победой нужного кандидата, эта газета станет потом Регулярной. «И в ней, — сказал Зудин, — найдется место всем Нашим».
— А кто этот кандидат? — задал второй лишний вопрос Валя Собашников.
И снова Зудин уклонился от ответа, приобнял за плечи Валю Собашникову и спросил развязно:
— А по рюмочке в этом доме наливают, а? За встречу?
Валя смутилась и метнулась на кухню. Сотэ из синеньких оказалось как нельзя кстати, нашлись также колбаса, немного cbipy и вчерашние котлеты, а коньяк, как оказалось, принес Зудин. Вскоре все трое сидели за столом в тесной кухне и закусывали Валиной стряпней, при этом каждый по-своему ощущал неловкость. Сам Валя Собашников — оттого, что Зудин застал его врасплох за таким неприглядным занятием, как выдирание материалов из чужих изданий; его жена Валя стеснялась скудности угощенья и мысленно ругала себя за то, что не купила на Старом рынке хотя бы курицу, сейчас бы пОжарила в два счета и было бы свежее на столе; Зудин же, обвыкший от таких домашних посиделок, старался в интересах дела быть максимально непринужденным, что ему не слишком удавалось. Говорили сначала о том о сем, о ребятах, °Г1ять-таки, кто где, и тут гость проявил удивившую Собашниковых осведомленность, потом, после третьей рюмки, стало как-то проще, напряжение спало, все трое закурили, и тогда Зудин коротко, но довольно красочно описал, какую именно газету планируется издавать. У Вали от его рассказа даже в голове затуманилось.
— Старик! — сказал он неожиданно проникновенно. — Ты только не подумай, что я из каких-то принципов и все такое. Если честно, мне сейчас абсолютно начхать, кто будет губернатором и на кого работать. Если человек платит бабки — пожалуйста, нарисуем все в лучшем виде! Какая разница нам лично, верно? Я тебе больше скажу. Я бы сейчас не то что пошел, а, если хочешь знать, бегом побежал бы в ту газету, которая находится у кого-то на полном содержании — все равно, у администрации или у Думы, или у какой-то фирмы, мне без разницы. А почему? Не потому, что я такой продажный, нет. Просто я этой долбанной независимости нахлебался — во! — Валя провел ладонью по горлу. — Как вспомню, е-мое, какие мы все были идиоты! Когда это, в 90-м, что ли, Валюш? Закон о печати когда у нас вышел?
— Ну, в 90-м, — мрачно подтвердила Валя, недовольная разговором, который завел ее муж. Зудин, напротив, слушал с интересом.
— «Учредителем печатного издания может быть частное лицо!» — процитировал Валя с иронической интонацией и даже сплюнул в сторону. — Мы губы раскатали: как! частное лицо! значит, любой из нас! вот теперь развернемся! Ага, развернулись… — он налил Зудину и себе еще по полрюмки. — И главное, сначала вроде пошло, мы с Валюшкой номеров, наверное, пять или шесть выпустили нормально, даже немного заработали, а потом как началось… Типография такие цены заломила! Союзпечать еще больше, к связистам вообще не подступишься, ну, мы-то, правда, на подписку и не замахивались, все в розницу, пришлось одно время даже самим продавать, вон Валюшка в трамваях ездила, торговала с рук…
При этих словах Валя вспыхнула и зло посмотрела на мужа.
— Я все понимаю, рынок, выживает сильнейший и все такое, но, дорогой Женя, я не торговец, я не умею и главное — совсем не хочу ничем торговать, у меня другая профессия. Я умею делать газету и хочу заниматься этим делом. Я ж как себе представлял? Я думал, что частная газета — это когда я сам себе хозяин, что хочу, то пишу, как хочу, так верстаю, никакого тебе Борзыкина, никакой цензуры, никакого обкома. Я творчеством хотел заниматься! Я хотел, — тут он понизил голос и приблизил лицо к Зудину, как бы отдаляясь от напряженно слушающей его Вали, — сделать лучшую газету области! Такую, какой еще никогда никто не делал! А что из этого вышло? Полный абзац… Оказалось, что надо становиться торговцем, коммерсантом, черт знает кем, добывать где-то бумагу, искать деньги, все время искать деньги, Женя! Сначала кто-то еще давал по старой памяти, потом перестали. Не могу я этим заниматься! Противно, и не умею.
Он помолчал, пожевал котлету, потом снова налил и вопросительно глянул на Валю:
— Это все? Больше нету у нас?
— Нету, — сказала Валя и виновато посмотрела на Зудина.
— Может, кофейку? Правда, у нас только растворимый.
— Ничего, давай растворимый, — дружелюбно согласился Зудин.
— Ложанулись, ох, как же мы ложанулись! — продолжал будто сам с собой говорить Валя Собашников. — Я сейчас «Южный комсомолец» вспоминаю, как… Дураки мы были, не ценили ничего. А ведь как работали! Ты вспомни, Жень! Ни о чем же никакой заботы не знали, откуда деньги берутся, откуда бумага, сколько типография стоит, сколько доставка, по-моему, этого всего даже Мастодонт не знал, оно ему и не надо было. Наше дело было — пиши! И неплохо писали, между прочим, газета была, я тебе скажу, не чета некоторым сегодняшним. О своей я вообще не говорю, это так, чтобы хоть как-то держаться, теперь уже ни до чего, видишь, сплошной дайджест гоним, а что остается? — он махнул рукой и надолго замолчал.
Зудин допил кофе и сказал:
— Значит, договорились, да? Я тебе дам знать, когда ты будешь нужен. Только особо не распространяйся пока об этом деле, хорошо? Я еще встречусь кое с кем, потом соберемся все вместе и будем начинать, времени, кстати, мало, первый номер надо бы выпустить где-то к 20-му. Ты пока знаешь что? Подумай над заголовком, макетом, надо, чтобы было не похоже ни на одну из местных газет, чтобы сразу бросалось в глаза, понимаешь?
— Понимаю, — усмехнулся чему-то своему Валя. — Я, когда сам начинал, тоже так думал — чтобы ни на кого не похоже, чтобы бросалось…
— Чего ты разнылся? — не выдержала Валя. — Если бы у нас были деньги, так бы оно все и было. Тебе человек предлагает, скажи спасибо, может, хоть теперь реализуешь свои идеи.
— Очень грамотно, — похвалил Зудин, а Валя только пожал плечами: «Я разве возражаю?»
Зудин ушел, а они долго еще сидели на кухне, озадаченные, веря и не веря в новую затею, которая то казалась им очередной авантюрой («Откуда у него столько денег, чтобы выпускать такую газету?» — спрашивал Валя. «Какое наше дело, откуда! Значит, есть», — отвечала Валя), то вдохновляясь перспективой поработать над настоящей газетой, а не тем суррогатом, обрывки которого одиноко валялись неубранными на полу в комнате.
— В конце концов, что мы теряем? — спрашивал Валя.
— Ничего не теряем, — охотно отзывалась Валя.
В эту ночь их вдруг потянуло друг к другу, чего уже давно не бывало, и у них даже случилась любовь, правда, как-то быстро и скомканно, но все же. Оба были рады этому нечаянному сближению и впервые за последнее время уснули, обнявшись, почти счастливые.
Глава 13
ЗАВТРА КОНЧАЕТСЯ ВЕК
Валера Бугаев был довольно известной в Благополученске личностью. Еще в 1990 году под впечатлением прямых трансляций со съезда народных депутатов СССР он увлекся активной политической деятельностью, стал бывать в одном НИИ, на сходках молодых ученых, объявивших о своей поддержке «Новой платформы в КПСС» и скоро сделался там не только своим человеком, но и главным оратором. На сходках говорили о плюрализме, многопартийности и свободе печати, цитировали Сахарова и Гавриила Попова и критиковали Горбачева за нерешительность. Валера запоем читал оппозиционные столичные издания и посещал митинги, но в какой-то момент уже и это перестало его устраивать, хотелось чего-то большего, какого-то настоящего дела, и вскоре оно нашлось: в Москве объявили о создании Демократической партии, и Валера быстро сообразил, что то же самое можно организовать и в Благополученске. На одном из митингов он предложил всем, кто разделяет демократические убеждения, записываться в эту партию, пообещав, что она будет проводить конструктивную линию в отношении КПСС, но поскольку состоять одновременно в двух партиях никак нельзя, то лично он из КПСС выходит. Правда, рвать принародно свой партбилет, как уже делали некоторые, он не стал, а просто положил на стол секретаря редакционного партбюро заявление о выходе, тот побежал к Борзыкину — советоваться, как с этим быть, Борзыкин пробовал по-хорошему отговорить Валеру, говорил, что мода на демократию рано или поздно пройдет, а партия — вечна, на что Валера возражал: партия больна, расколота изнутри и слаба, как никогда, нужны новые, здоровые общественные силы, которые возглавят реформы. «Да где они, эти силы? — спрашивал Борзыкин. — Вас же там три калеки!» «Есть, есть такие силы, они зреют и скоро заявят о себе», — убежденно отвечал Валера. Он уволился из «Советского Юга» и целиком отдался политической деятельности.
