Лев Прозоров - Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью
Возвращаясь от темы письма у русов вообще к «отдельно взятому» случаю с письмом «династа с горы Кабк» к «владетелю русов», заметим, что это может быть или послание великому Святославу или его представителям на Северном Кавказе — воеводе, наместнику, младшему князю — письмо ширваншаха Мухаммеда ибн Ахмада, или весточка эмира-арестанта Маймуна его Русским союзникам. Я склоняюсь ко второму варианту. Во-первых, как я уже говорил, очень трудно представить, чтобы кто-то несколько десятилетий бережно хранил небольшую деревяшку с непонятными знаками. Во-вторых, само послание напоминает больше крик узника о помощи, в спешке выцарапанный на маленьком куске дерева, который, в случае чего, удобно спрятать от ищеек «победившей демократии» и её ширванского покровителя, чем документ официального посланника независимого государя к правителю или полководцу северных пришельцев. За второй вариант говорит и скрытность эль Недима — своего информатора он предпочёл, не называя по имени, определить как «некто, кому я могу доверять». Очевидно, содержимое письма и сам факт переписки кавказского князька с предводителем северных язычников ещё «не остыли», и посредник в этой переписке не чувствовал себя в безопасности.
К кому обращался за помощью эмир Маймун? Вряд ли к далёкому киевскому князю — уж скорее к неведомому нам правителю Белой Вежи на Дону — бывшего Саркела или, скорее, «Сфенго» Святославичу. Тем паче, что помощь подоспела очень быстро. На восемнадцати кораблях под яркими парусами к Дербенту подошли русы. Конечно, это были не огромные флотилии времён Олега Вещего или великого князя Игоря, но времена были другие, да другие были и цели русов (строго говоря, и русы-то были не совсем те — не созванная великим князем всенародная рать, а несколько ватаг из одного города). Экипаж одного из кораблей двинулся освобождать эмира Маймуна из заточения, но столкнулся с неожиданно сильным сопротивлением горожан (говорят даже, будто высадившиеся русы были поголовно перебиты, во что, говоря откровенно, очень слабо верится). В любом случае, русов принудили отступить. Читатель, Вам не кажется странным, что боеспособность простых закавказских мусульман столь резко выросла со времён Бердаа? Мне вот кажется, и русам, очевидно, тоже показалось. Очень сильно подозреваю, что в городе Железных Ворот не то несли бремя интернационального долга и братской помощи молодой дербентской демократии воины ширвамшаха Мухаммада не то отыгрывали «простых дербентских патриотов» их ничуть не хуже оснащённые и подготовленные земляки в штатском.
Конечно, прямых сообщений, что же именно думали по этому поводу русы, в источниках нет. Зато там есть описание их действий, и, судя по этому описанию, ход мыслей предков был схож с моим. Корабли русов двинулись на юг вдоль побережья, захватив и разграбив сперва Масхат — город к югу от Дербента, — а затем… на Ширван.
После этого русы вернулись к Дербенту и одним ударом взяли город Железных Ворот. Все небывалые воинские качества горожан и патриотическая сознательность граждан новой демократии, позволившие им не то отбить натиск корабельного десанта русов, не то даже истребить его, куда-то подевались; лично я, читатель, не в силах избавиться от впечатления, что упомянутые качества и сознательность в этот момент со всех ног — своих и лошадиных — торопились пыльными кавказскими дорогами в родной, вновь охваченный пламенем, Ширван — спасать то, что ещё можно было спасти. То очень и очень немногое, добавим мы, вспомнив о нравах русов — когда предки делали дело, они делали его на совесть.
Кроме шуток, очень сильно подозреваю, что и ширванцы — или, по меньшей мере, ширваншахи — и русы косились к этому времени друг к дружке как к кровникам. Это ведь было уже третье поколение ширваншахов, начиная со злосчастного Али ибн аль Гайтама, которое били русы. И третье поколение русов, сражавшееся с ширванцами. А ведь тогдашние русы очень серьёзно относились к родовой мести; кавказцы же и сейчас серьёзно к ней относятся.
Источники не говорят, что происходило в городе после того, как эмир Маймун был освобождён из заточения и водворился на престоле своих предков, но представить это можно легко. Вы-то сами, читатель, каково себя ощущали на месте добрых жителей славного Дербента, памятуя, что не просто восстали против законного повелителя, но и уничтожили — ну не Вы, ну в Вашем городе, кто ж разбираться-то будет, шайтаны эти северные, что ли?! — целый отряд русов? Ох, вспоминались дербентцам рассказы дедов-прадедов и про огненный ураган, гулявший над каспийскими берегами в 912 году, и про неколебимость и беспощадность русов Бердаа в 944-м. Так что — я глубоко убеждён — вчерашние граждане вольного города Дербента, а ныне нижайшие верноподданные солнцеликого эмира Маймуна бен Ахмада бен Абда аль Малика, да продлит Аллах всемилостивый и милосердный славные дни могучего владыки, сами, собственноручно выковыривали из укромных углов забившихся туда раисов, отлепляли их вдруг ставшие не по-старчески цепкими и сильными руки от дувалов и чинар и волокли на главную площадь, к ногам эмира-победителя, под ледяные бешеные взоры ужасных язычников-русов. «Это они, о милосерднейший наш повелитель! Это они, гнусные отродья шакала, посмели поднять голоса свои против подобного льву и тигру в зарослях! Мы всегда были верны тебе, о могущественнейший, пощади, оставь нам наши ничтожные жизни, ради детей наших, о ястреб дербентских вершин!»
Очень бы хотелось сказать, что на этом дело и закончилось, но… не таков был ширваншах Мухаммад ибн Ахмат аль Азди, чтоб вот так, запросто, оставить идею о захвате Железных Ворот. Закончив рвать на себе умащенную драгоценными маслами бороду — не просто рухнул план захвата Дербента, ещё и собственные владения разграблены отродьями шайтана! — ширваншах успокоился. И выработал новый план. Убедившись, что демократы-раисы оказались неспособны даже Родину толком продать, он решил сделать ставку на другую силу — на религиозный фанатизм.
И вскорости в окрестностях Дербента раздался сильный, пронзительный голос седобородого старца с огненными безумными глазами, в чёрных чалме и халате. Это был Муса ат-Тузи, неистовый и фанатичный проповедник из Гиляна — североиранской провинции на южном побережье Каспийского моря, которого «вдруг» занесло в дербентские края.
Эмир Маймун, очевидно, увлёкся, празднуя с русской дружиной — ей-то и вовсе никто и никогда хмельного не запрещал — победу над предателями-раисами. Что до русов — они плохо знали, что такое исламский фанатизм. Храня верность своим богам и предоставляя чужаков их кумирам, они не представляли, до какого градуса безумия может вскрутить толпу мусульман хороший проповедник. А Мусса ат-Тузи был не просто хорошим, он был великолепным проповедником, вполне сравнимым с его земляком из XX века — суровым аятоллой Хомейни. Когда эмир очнулся и понял, что дело неладно, было уже поздно что-то предпринимать. У него не было больше подданных. Царём и богом, вторым после Аллаха в городе Дербенте и его окрестностях был Муса ат-Тузи, и повторявшие его слова безумцы толпами бросались на русские мечи, гибли десятками, но даже не думали отступать. Ворота городской крепости Дербента едва успели сомкнутся перед неистово воющей «Аллах акбар! Хасан, Али ва Хусейн!» человеческой массой, в которой, как в морском приливе, тонули бесследно копья и стрелы русской дружины. В XX веке паству аятоллы не могли остановить даже автоматные очереди, даже танки.
Двадцать восемь дней море обезумевшей толпы билось о каменные стены крепости правителей Дербента. И эмир Маймун бен Ахмад бен Абд аль Малик с ужасом понял: ещё немного, и у него не будет ни дружины не подданных. Он мог приказать русам истребить горожан, и суровые северяне, возможно, даже справились бы с этим. Но сколько их при этом убьют, и кем же станет править он, эмир Маймун?
И ведь это же его город. И его люди. Они об этом забыли сейчас, но он помнил.
Маймун вышел из ворот на переговоры с Мусой. Одетый в рубище, посыпая пеплом бритую голову, он каялся на коленях перед бесстрастным проповедником и угрюмо молчащими горожанами, обещал покончить с прошлым, начать новую жизнь — жизнь примерного мусульманина. Более, клялся он, ни капли проклятого, отвергнутого пророком зелья не оросит его глотки до последних дней!
Муса ат-Тузи, поглаживая бороду, невозмутимо напомнил эмиру Маймуну про его телохранителей-гулямов. Пришельцев надо выдать горожанам. Неверные, сказал проповедник, должны выбирать: или ислам или смерть.
Судя по этой детали, русы, пришедшие на помощь к невезучему эмиру, были не христианами — те могли откупиться джизией, как мы помним, — а язычниками.
Я просто вижу, читатель, что произошло после этих слов перса-проповедника. Эмир, не поднимаясь с колен, посмотрел на него каким-то нехорошим взглядом, потом в тёмных глазах мелькнуло подобие усмешки, и эмир Маймун ибн Ахмад бен Абд аль Малик, подымаясь на ноги отряхивая левой рукой колени, протянул правую к иссохшему, спаленному огнём фанатизма лицу проповедника, к его ястребиному носу. Пальцы на правой руке эмира были сложены странным образом: четыре поджаты к ладони, а большой — торчал между средним и указательным…
