Александр Бушков - Иван Грозный: Кровавый поэт
Присмотревшись к окружающим кандидатурам, он выбрал (скорее всего, даже наверняка, из-за несметных богатств) аппетитную вдовушку, Марию Монтолт-Козинскую, по происхождению княжну, которая до этого похоронила двух предшествующих супругов и состоянием владела огромным.
Неизвестно уж, как наш прощелыга ухитрился обаять, тертую жизнью вдову, но она, вступая с ним в брак, записала на супруга все свое немаленькое имущество.
Вот только, женившись, Курбский влип в нешуточные дрязги с жениными родственниками. А семейка у них была лихая, можно сказать, забубенная, вполне в духе тогдашних шляхетских вольностей развлекавшаяся. Мария и ее родная сестра Анна совместно владели богатым имением, которое по какой-то юридической закавыке нельзя было поделить пополам. А потому сестрички пакостили друг дружке со всей шляхетской непринужденностью: то Анна, верхом на коне и с сабелькой, во главе своих слуг налетит на Машенькины деревни, колошматя и грабя крестьян, то Мария, устроив засаду на большой дороге, перехватит Анечку и ограбит дочиста… Весело жили. По-родственному.
Теперь, когда имения перешли к Курбскому, вся ненависть жениных родичей сосредоточислась на нем: Рюрикович, черт его подери! Захапал все, увел из-под носа… Родичи стали налетать во главе вооруженных ватаг уже на «маентки» Курбского. Сыновья Марии от первых браков тоже развлекались, как могли: то подкупят княжеских слуг, чтобы выкрали у Курбского чистые бумаги с подписями и печатями (на них ведь можно много интересного написать), то пытаются подстеречь князя на дороге и ухайдокать к чертовой матери. Да еще доносы пишут и сплетни распускают. Жизнь у князя стала нервная. Именно тогда он в своих опусах начинает жалиться на приютивших его ляхов, именуя их «людьми тяжелыми и негостелюбивыми».
Ну а года через три супруги расстались - с долгими ссорами, скандалами и тяжбами. Князь письменно жаловался властям, что жена ему изменяет со слугой самого подлого сословия. Та в ответ ухитрилась через суд отобрать записанные на супруга имения обратно… Так и разбежались.
Сохранилась в архивах и жалоба ковельского боярина Порыдубского, печалившегося королю, что Курбский отнял у него имение, все движимое имущество, а самого с женой и детьми шесть лет держал в заключении, - и цел королевский указ, предписывающий князю вернуть награбленное и выплатить компенсацию за все притеснения.
Неподалеку от этих бумаг покоятся аналогичные: жалоба другого ковельского боярина, Осовецкого, на дом которого напали вооруженные слуги Курбского, избили плетьми жену хозяина и выгнали все семейство взашей, объясняя, что их имение теперь вовсе даже не их, а Курбского. И вновь рядом лежит королевская грамота, повелевающая ворюге возвратить хапаное.
Там же - жалобы ковельских крестьян на то, что Курбский отбирает у них земли и раздает своим людям (чтобы оценить в должной степени всю пикантность этого факта, следует учесть, что в то же самое время Курбский письменно порицал Грозного за причиненные крестьянству страдания…) И снова - королевский указ: крестьян впредь не обижать и никаких новых податей из них не выколачивать…
Курбский женился в третий раз - теперь на молоденькой и небогатой (должно быть, учел печальный опыт второго брака), - и жена родила ему сына с дочерью.
Тут Сигизмунд-Август, мягкотелый дальний родственничек Курбского, помер - и Курбский, должно быть, пережил немало жутких минут, пока шли переговоры об избрании на польский трон Ивана Грозного. Но дело, как мы помним, сорвалось, и королем стал французский принц, очень быстро сбежавший из Польши. На его место пришел властный мадьяр Баторий, ни с какого боку Курбскому не родственничек. Очень может быть, о Рюрике никогда и не слышавший. Для него Курбский был какой-то мелкой провинциальной шантрапой, и не более того. А посему, когда началась новая война с Москвой, Курбского самым вульгарным образом мобилизовали, как и прочую мелкоту. Не армию предложили возглавить, а прислали повестку обычного образцы: мол, изволь собран» со своего поместья вооруженный отряд и явиться в такой-то полк…
И потащился наш герой на войну, где никаких лавров не снискал и почестей не добился - так, был на подхвате, и только…
Какое место он занимал в Польше, наглядно доказали последовавшие несколько лет спустя события: в Ковельскую волость нагрянул королевский ротмистр и без позволения хозяина стал набирать из его крестьян солдат. Курбский едва не помер от бешенства: по тогдашним польским реалиям, это означало, что его, князя и магната, приравняли к самой что ни на есть мелкой шляхте…
Был еще порох в пороховницах! По приказу Курбского ротмистра погнали взашей. Но тут пришел вызов на суд, где Курбского по жалобе обиженного ротмистра требовали на расправу, а заодно сообщали, что за «непослушание и сопротивление» королевской воле у него отбирают все чины и земли…
Чем это кончилось, в точности неизвестно. Вроде бы князю опять удалось вывернуться - но тут, как чертик из коробочки, возникла бывшая женушка Мария, обвинившая князя в «незаконном расторжении» брака с нею. Баторий рассудил, в общем, логично: вы все люди православные? Венчали вас по-православному? Вот пусть ваши склоки митрополит Киевский и разбирает, а мне недосуг!
О дальнейших событиях лучше всего свидетельствует новая жалоба королю на Курбского - теперь уже от митрополита Киевского, который сообщал, что князь к нему на суд не идет, а митрополичьих посланников велит слугам бить и гнать со двора взашей… Ну никак не мог «певец свободы» и «борец с тиранией» жить нормально, по закону!
В конце концов князь с Марией как-то помирились. Последние годы его жизни совершенно скучны и неинтересны. Его бросили все те бывшие слуги, что когда-то бежали вместе с ним из России, - причем один из них, заведовавший княжеской казной, прихватил на память все деньги, золото и серебро…
Его наследники так и не получили ничего из земель, которыми князь владел в Польше. В конце восемнадцатого века, еще до разделов Польши, род Курбских (ставших нищей шляхтой) пресекся окончательно, и фамилия исчезла из истории.
Точнее говоря, с ней произошли очень интересные метаморфозы.
В 1656 г. в бою с поляками под Великими Луками русские взяли в плен некоего шляхтича-католика Каспара, который при ближайшем рассмотрении оказался внуком Курбского. В плену он принял православие и имя Кирилл, был на службе у царя Алексея Михайловича, но потом все же вернулся в Польшу, вроде бы без измены - надо полагать, наследственное…
Его младший сын Александр в 1684 г. приехал в Россию, крестился, стал Яковом, опять-таки поступил на царскую службу, но девять лет спустя убил жену (снова гены?) и был сослан в Сибирь, где его следы теряются.
Его старший брат, тоже переехавший в Россию, жил там вполне мирно - но его фамилия «Курбский» со временем видоизменилась в «Крупский» - так и появились на Руси дворяне Крупские. Поскольку папенька супруги Ленина Надежды Константиновны как раз и был потомственным дворянином Крупским, нельзя исключать, что товарищ Ульянова - дальняя родственница князя Курбского. Увы, это не та генеалогия, которой следует гордиться. Во всяком случае, судя по поведению Константина Крупского, он-то точно сродни Курбскому: будучи офицером русской императорской армии, в нарушение присяги путался с польскими подпольными организациями, но сумел отвертеться от военного трибунала. Точно, гены!
Так и остался бы этот незадачливый подонок в Большой Истории исключительно как автор писем к Ивану Грозному и адресат ответов. Но он вдобавок оставил обширное, претендующее на правду сочинение - «Историю о великом князе Московском», в котором, потешая свою мстительную и злобную натуру, обрушил на недруга Ивана целую Ниагару грязи, приписал ему все мыслимые и немыслимые злодейства. И все бы ничего, но уже в начале девятнадцатого века эту писанину стали использовать как «ценнейший исторический источник». Очень уж она пришлась ко двору тем самым сентиментальным либералам карамзинской школы. А потом - либеральной интеллигенции второй половины столетия. А потом - большевикам. А потом - кое-каким ремесленникам от истории уже нынешней России…
Нет числа людям, которые совершенно некритически переписывали наиболее смачные эпизоды из «Истории» Курбского - без малейших попыток подойти к ней с позиций строгого анализа. Никто как-то не задумывался, что заурядный предатель и изменник, прозябавший на чужбине, в глуши, стремился попросту свести счеты с Грозным. Предатель люто ненавидит как раз тех, кого предал, - старая истина, о которой на сей раз как-то не думали. И не принимали во внимание, что всякий подобный Курбскому подонок стремится прикрыть свое предательство мнимыми «благородными целями». Курбский, в данном конкретном случае, старательно слепил себе образ «борца с тиранией», а Грозного, соответственно, изобразил кровавым сатрапом, патологическим убийцей…
