Василий Песков - Таежный тупик
С детской гордостью Агафья рассказала мне, что печется о ней побывавший тут Аман Тулеев. И столь же заботливым, как Николай Николаевич Савушкин, стал для нее глава таштагольской власти Владимир Николаевич Макута. «Хороший человек, заботливый, не заносчивый. Лишнего я не прошу, но если что надо – говорю об этом ему без стеснений».
С Владимиром Николаевичем мы перезванивались – от него получал я вести из «Тупика». На этот раз вместе сюда прилетели, вместе форсировали речку, и гостинцы наши были сложены в одну кучу.
Родственники из Килинска прислали подарки, дожидавшиеся вертолета полгода: сухой творог и трехлитровую банку меда. Лет пятнадцать назад такую же банку с медом от меня Агафья не приняла: «В стеклянной посуде-то не можно». На этот раз подарок в такой же посуде был принят без всяких сомнений...
За рекой послышался рев запущенных двигателей вертолета – по регламенту времени надо без промедления улетать. Агафья по дорожке с пригорка спустилась с нами к реке. Сокрушенно качала головой, глядя, как мы, вооруженные кольями, противимся напору воды.
Тайгу еще не тронула желтизна. Из хижины у воды вился синий дымок – Ерофей готовил что-то к обеду с сыном. Оба они вышли на берег помахать нам руками (сын оставался тут на неделю, чтобы потом спуститься вниз по реке на привезенной ранее лодке). А Агафья что-то кричала в напутствие нам, но шум воды и моторов голос ее заглушали.
Подъем. На секунду-другую мелькнули хижины на пригорке, картофельные борозды и фигурка Агафьи внизу на белесых речных камнях... Агафья в 1945 году родилась как раз в этом месте. Горы с тех пор не переменились. И река течет, как текла шестьдесят лет назад. Природа здешняя величава и равнодушна к жизни людей, к их страстям и заботам. Развернувшись и набирая высоту, мы на мгновение снова видим «жилое место». Но вот уже ни избушки, ни одиноко стоящего у реки человека не видно. Летим над тайгою, где ни дымка, ни следа людского нет.
«Медведи одолевают», – не раз сокрушалась Агафья. Медведи в этих краях многочисленны. Однажды, пролетая в «Тупик» во время медвежьих свадеб, мы насчитали в горных лугах двенадцать зверей. Поселенье Агафьи с запахом дыма, собачьим лаем и козьим запахом будоражит любопытство медведей. Агафья часто их видит то у реки, то в конце огорода у края тайги. Был случай, медведь попытался разрыть могилу отца в двадцати шагах от избушки. Боязнь медведей заставляет Агафью держать наготове ружье, и повсюду в «усадьбе» развешаны «пужала» – красные тряпки, худые кастрюли, бидончики, громыхающие, если дернуть с порога веревку. Пока что техника эта медведей если и не пугает, то озадачивает – в «усадьбу» они не вторгаются.
На снимке – изба Агафьи, «храмина», сказал бы покойный Карп Осипович. Вся семья Лыковых ютилась в хижине, стоявшей на этом месте. Остатки изначальной избушки служат сейчас приютом для коз. Я попросил однажды Агафью нарисовать на бумаге части ее хозяйства. Неожиданно она успешно справилась с неведомой раньше задачей. В первую очередь нарисовала избу, печку в ней, потом все по порядку. Сказала, возвращая мне карандаш: «Баловство, а какая-то благость в ём есть».
У Лыковых не было никаких домашних животных. Диких они приручать не пытались. При встрече с геологами сразу попросили привезти им кошек – приструнить бурундуков, разорявших посевы ржи и конопли. Позже появилась у них собачка, потом привез я им коз. Сейчас есть еще куры. Агафья вполне освоила животноводство.
Род Лыковых на Агафье прервется. Она была свидетелем смерти матери, потом сестры и двух братьев. Могилы всех – в разных местах. Агафья изредка их навещает. Лишь крест над могилой отца постоянно у нее на глазах, напоминает: была когда-то семья, в которой Агафья росла младшим ребенком.
* * *В деревне Килинск навестил я родичей Лыковых – староверов того же толка (секты). Килинские бородачи жили и живут справно – в каждом дворе одна-две коровы, лошадь, свиньи, утки и куры. Нынешний раздрай бытия этих людей не коснулся, живут, как жили – сплоченно, в вере и трудолюбии. Лишь старики огорчаются: молодежь не хочет быть бородатой.
Василий ПЕСКОВ
ТАЕЖНЫЙ ТУПИК:АГАФЬЕ ЛЫКОВОЙ 60 ЛЕТ!
(06 ИЮЛЯ 2005) ЮБИЛЕЙНАЯ ВСТРЕЧА
Улетали из Абакана при жаре в 36 градусов. Иллюминатор у вертолета был всё время открыт. Я глядел вниз и ловил себя на том, что многое в горном пейзаже сейчас узнаю: вот вершина с шапочкой снега, зеленоватая излучина Абакана, таежная гарь, голубая вода озерка, в которое собираются талые воды, островки на реке...
А вот и то, чего ранее не было. Вертолет ведут братья Аткнины: первый пилот – Петр, второй – Николай. Оба – хакасцы, дети чабана из аала Чарков. Оба – пилоты с маленьких, не летающих теперь самолетов. Когда авиационное предприятие в Абакане распалось, они, заняв денег, отважились купить вертолет и вот уже несколько лет являются единственными в этом краю перевозчиками. Петр показывает мне рукой посмотреть вниз – снижаемся на речную каменную дресьву. Из тайги рядом тянется кверху синий дымок. Это кордон нового в этих краях заповедника «Лыковская заимка». Приятно видеть добротные срубы избы, бани, сарая. На костре перед домом булькает в закопченном ведерке уха. Нас ждали. Но мешкать нельзя. Быстро сгружаем продукты, доски для лесников и, получив в подарок ведерко только что пойманных хариусов, поднимаемся – с заповедной границы до жилища Агафьи лёта – десять минут.
Как и в прошлом году, река преграждает нам путь к жилищу. Надо опять переходить её вброд. Но в этот раз не спешим. Агафья, помахав нам рукой, убегает и возвращается с шестью парами резиновых сапог...
В каждый прилёт сюда испытываю чувство, что в жилой этой точке ничто не меняется. Радостно лает, предчувствуя получить кусочек колбаски, собака. Вопросительно смотрят на прилетевших людей три козленка, шныряет туда-сюда одичавшая кошка.
И сама Агафья разговор начинает так, будто только вчера расстались. Главная тема – здоровье. Оно неважное у страдалицы. С подробностями, характерными для всех жалобщиков, рассказывает, что где болит. На этот раз обращает вниманье на руки. От постоянной работы ладони в трещинах, – «Мажу сметаной, но пальцы почти не гнутся». От увлеченья таблетками Агафья отказалась – показывает нам пучки трав, называет какой-то «копеечник» и «манжетку», якобы лечащие все болезни.
С раздачей гостинцев, подарков и поздравлением с юбилеем (Агафье в этом году шестьдесят) разговор изменяется. Среди всего привезенного таёжницу, как ребенка, порадовал добротный зонтик. И (невиданно!) попросила Агафья с этой необычной для тайги вещью её сфотографировать в компании с одним из трех наблюдавших за хозяйкой козлят.
* * *Боясь, что дождь вот-вот может накрыть тайгу, я настоял фотографией в первую очередь и заняться. Обычного возражения не последовало. Агафья пожелала принарядиться, и на полчаса «усадьба» её превратилась в ателье, где хозяйка выступала «фотомоделью». Попросила в конце суеты снять её поливающей грядки моркови – очень уж нравится огороднице подаренная кем-то сияющая белой жестью лейка.
Потом присели, и разговор перешел на больную для Агафьи тему – исход в позапрошлое лето прожившей пять лет тут «послушницы» – москвички Надежды. Уход, походивший на бегство, глубоко ранил Агафью. Мне переслала она письмо, полученное из Москвы, где былая сожительница её, не стесняясь выбором слов, крестила Агафью множеством разных упреков. На этой «ноте» Агафья начертала столь же сердитую резолюцию и наказала людям, переславшим ко мне письмо: «Надежде привета не передавать!» Обида её с течением времени обросла рядом немыслимых обвинений: «Кошек она извела, и козы попорчены... Я в избу её не заглядываю». Действительно, в избе Надежды, вполне утешившейся в Москве, всё осталось, как было: засохшие цветы в кружке, занавески над полками, половички.
Мы, как могли, постарались таежную затворницу успокоить: «Что было, того не вернешь». Но к печали душевной примешивались и житейские трудности. Вдвоем легче было управляться на огороде, ухаживать за козами, курами, ловить рыбу. Теперь на всё это сил уже не хватает, и, Агафья хорошо понимает, будут они убывать...
* * *Еще забота – медведица. Уже несколько лет она навещает местечко, где стоят у Агафьи рыболовные снасти. Однажды отведав рыбы, медведица злится, что теперь её не находит, – ворочает снасти, в прошлую осень порвала сеть. Причина, правда, была не в рыбе. В сеть попал «водяной воробей» – птичка оляпка, и зверь, почуяв её, решил завладеть крошечной этой добычей.
Тут же, вблизи за речкой, медведица задавила какого-то крупного зверя: «Две недели вились над тайгой и опускались вниз вороны – видно, делили еду с медведицей». Всё это заставляло Агафью на рыбном месте жечь ночью костры и время от времени стрелять в темноту из ружья.
Домашняя живность тут прежняя – куры, козы, кошки. Бывающего тут инспектора по охране природы Николая Николаевича Кузнецова Агафья попросила привезти кобелька – «такого, чтоб мало ел и не боялся медведей». Кобелька Николай Николаевич привез и сказал, что кличут его Протоном. Агафья изумилась: «Но „Протон“ – это ж ракета!» – «Ну и что ж, хорошая кличка и для собаки». Из кобелька вырос лохматый пес, не страдающий аппетитом, но смертельно боящийся медведей. Почует издали – и сразу к хозяйке под ноги. Но какие преданные глаза у Протоши! И как он хочет колбаски, связывая существование вкусной этой еды с прилетом сюда гостей...
