Борис Березовский - Искусство невозможного (в 3-х томах)
— на вес золота. Как можно было не оставить хотя бы одного «языка», чтобы с его помощью размотать клубок заговора? Тем более что многие были убиты спящими — взять их живыми не представляло ни труда, ни опасности. Почему не взорвался ни один из «поясов смерти»? Теперь выясняется, что это были муляжи. Но тогда зачем положили столько людей?
Пойдем дальше. Вот был убит Головлев — один из основателей оппозиционной партии «Либеральная Россия». Отличие этой партии от всех других в том, что она действительно оппозиционная. Все другие партии спонсируются если не Кремлем, то зависимыми от Кремля людьми, которые свою помощь прекратят по первому требованию власти. За Головлевым был убит Юшенков. Из трех человек, основавших «Либеральную Россию», в живых остался один я. Но я не могу приехать в Россию. И несмотря на это, я утверждаю, что переизбрание Путина на второй срок — дело далеко не решенное, как кажется многим. И вопрос о президентстве, как и в прошлый раз, будет решаться не столько на президентских, сколько на парламентских выборах.
Но чтобы партия власти не одержала легкую победу, необходимо создать единый оппозиционный фронт. Когда я впервые об этом заявил, мне тут же приписали политическую всеядность, путая политику с идеологией. Компромиссы в политике необходимы, если то, чем ты занимаешься, это политика, а не кружок по интересам. Если учитывать политические реалии России, то нужно понимать, что без компромисса с левыми силами оппозиция не может рассчитывать на успех.
— Итак, мы подошли к любимой вашей идее последнего времени. Я имею в виду идею «красно-белой» оппозиции, как ее кто-то удачно окрестил, использовав политическую терминологию времен гражданской войны.
— Термин «красно-белая оппозиция» придумал не я, а вот сама идея создания коалиции правых и левых на базе патриотического менталитета действительно принадлежит мне. Обоснование у нее простое: лучше коммунистическая оппозиция, чем вовсе никакой. В то время, когда у нас была мощная коммунистическая оппозиция в парламенте, то есть с 1995 по 1999 год, несмотря на все сложности, вплоть до попытки импичмента президенту, демократии в России было значительно больше, чем сегодня, когда оппозиции нет, Дума превратилась в юридический отдел Кремля, а Совет Федерации фактически разогнан.
В этом смысле я не вижу никакой измены своим принципам и взглядам на то, какой должна быть либеральная страна. Я как считал, так и считаю, что в ней должна быть мощная оппозиция исполнительной власти. note 442
Места для легальной оппозиции не бывает только тогда, когда воцаряется тоталитарный режим. Я не считаю, что в России это уже
произошло. Власть идет к построению тоталитарного общества, но еще не выстроена та ее вертикаль, о которой мечтает Путин. Не выстроена полностью и «вертикаль» средств массовой информации, а самое главное — «вертикаль» контроля над бизнесом. Пока Путин не поставил под контроль финансовые потоки, назначение и снятие любого олигарха, наше государство нельзя назвать тоталитарным. Да и одно то, что вы сидите напротив меня, мы беседуем и вы рассчитываете нашу беседу опубликовать, означает, что тоталитарного государства в России еще нет. За десять лет правления Ельцина Россия показала огромную готовность стать демократической страной. Здесь появились миллионы свободных людей — предприниматели, политики, журналисты и даже «братки». Я тут посмотрел сериал «Бригада», который, к слову, мне понравился куда больше «Олигарха»: гораздо более точный анализ психологии переходной эпохи. Так вот, в «Бригаде» меня поразило сходство ментальных векторов «братвы» и олигархов. Помните, Безруков говорит в полемике с кем-то из представителей власти: «Мы и есть государство!» Он, по сути, повторяет то, что говорили в 90-е олигархи! То же самое желание быть независимым и самому отвечать за то, какой будет моя страна, не делегировать эту ответственность далекой «власти» — президенту, генеральному секретарю или царю… Мне кажется, успех «Бригады» и подобных «бандитских» фильмов как раз и объясняется желанием публики посмотреть на свободных по-настоящему людей, которые раз и навсегда сказали: «Мы теперь сами!»
— Так-то оно, может, и так, но меня, честно говоря, не особенно радует ментальное сходство олигархов и «братков». По-вашему, это хорошо?
— Это и хорошо и плохо. Разница между олигархами и «братками» та же, что между людьми свободными, имеющими систему внутренних ограничений, и вольными, этой системы не имеющими. Поэтому «браткам» предстоит пройти долгий путь, чтобы стать не только независимыми, но и свободными. Вернемся, однако, к вашему вопросу об оппозиции. Что противопоставить власти? Главное — дать возможность все большему числу людей обрести независимость, а затем и свободу, создать им условия для самореализации. Это не пустые слова. Это то, что делал Ельцин. Другой вопрос, что мы прошли в ельцинский период через революцию, а революции не обходятся без ошибок. В такое время все бывают несчастливы, потому что очень сложно отказываться от прежних привычек, отношений и устоев. Мы почти завершали этот тяжелейший путь в конце 90-х годов, но он был прерван приходом к власти Путина. Теперь нам
предстоит еще одна если не революция, то квазиреволюция — чтобы вернуться в нормальное русло развития.
Это самые общие слова. Если более конкретно, оппозиция должна предложить восстановить Конституцию Российской Федерации и продолжить либеральные реформы 90-х годов.
— Я могу представить, как правое, либеральное крыло мыслимой вами «красно-белой» оппозиции будет эти идеи исповедовать и пытаться воплотить в жизнь. Но, простите, я совершенно не могу вообразить, что заставит левых подключиться к такой идеологии и программе…
— Раз уж мы перешли на тактический уровень, то давайте я перечислю точки, в которых интересы правых и левых совпадают. И те и другие заинтересованы, чтобы без их участия не происходили изменения конституции. Например, продление президентского срока с четырех до семи лет: такие идеи, как вы знаете, зреют в умах работников администрации президента и членов партии «Единая Россия ». И правые и левые не заинтересованы в продолжении войны в Чечне. И те и другие понимают, что Путин не имеет ресурса эту войну закончить. Не потому даже, что он этого не хочет, а потому, что он не может это сделать. Власть боится ответственности, вопрос о которой встанет сразу после завершения войны. Уже сегодня международные организации говорят, что в Чечне происходит геноцид, совершаются военные преступления, необходимо создать международный трибунал по Чечне и т.д. И левые и правые заинтересованы, чтобы власть несла ответственность за чеченскую войну.
Да, конечно, есть вопросы, по которым консенсус невозможен. Это отношение к экономическим реформам, к институту частной собственности и прочее. Но в качестве противовеса есть не менее важное — общая для левых и правых идеологическая база, которую я определяю как патриотическую. Та же военная кампания в Чечне привела, по сути дела, к разрушению российской государственности. В отличие от первой войны, эту кампанию нам не удастся завершить, опираясь только на собственные ресурсы. Я глубоко убежден, что потребуется привлечение международных сил, а это и означает разрушение государственности.
— И все-таки: из кого и как вы предполагаете формировать новую оппозицию? Похмелкин, один из лидеров «Либеральной России», с вами в полном разрыве, Зюганов бежит при одном упоминании вашего имени, как черт от ладана… Кто остается: Проханов — человек, бесспорно, неординарный, но совсем не политик? Вы не боитесь оказаться генералом без армии, вождем без партии?
— Политика, как известно, искусство возможного. То есть политик должен быть рациональным и адекватным сегодняшнему состоянию общества. В этом смысле Проханов значительно более адекватен, чем Зюганов, Явлинский и тем более Похмелкин. Как раз с позиций рациональности и адекватности я бы и хотел сформулировать технологию создания новой оппозиции. Мы говорим прежде всего о парламентских выборах, которые, как я уже сказал, в огромной степени предопределят результаты выборов президентских. Совершенно очевидно, за что сражается Кремль. За конституционное большинство, то есть две трети парламентских кресел — иными словами, 300 мест. Это большинство необходимо власти, чтобы менять в случае надобности основной закон, увеличивая срок президентства, укрупняя регионы и т.д. Все это, в свою очередь, нужно президенту и его окружению — Волошину, Суркову, нашим доблестным чекистам — для предельного упрощения самой модели управления страной, сведения ее к схеме «начальник — подчиненный». Эта схема, понятно, предельно далека от той, при которой власть обслуживает интересы граждан и создает максимально удобные условия для их жизни. В этой ситуации задача-минимум для оппозиции — не допустить формирования конституционного большинства, получив больше 150 мест. Теперь вопрос: есть ли хотя бы одна политическая сила в стране, которая может самостоятельно добиться 150 мест в парламенте? Такой силы нет. Не считая, конечно, той, в чьих руках «административный ресурс».
