Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин
Ещё жил набоковский "игрушечный паровозик, упавший на бок и всё продолжавший работать бодро жужжавшими колёсами", ещё герой "С безграничным оптимизмом… надеялся, что щёлкнет семафор, и вырастет локомотив из точки вдали, где столько сливалось рельс между чёрными спинами домов… и жар его веры в паровоз держали его в плотном тепле", но черта уже подводилась.
Ахматова говорила, что настоящее начало XX века — четырнадцатый год, в отличии от календарного. Незадолго до этой точки поворота, превращения Блок писал о XIX веке: "Век, который хорошо назван "беспламенным пожаром" у одного поэта; блистательный и погребальный век, который бросил на живое лицо человека глазетовый покров механики, позитивизма и экономического материализма, который похоронил человеческий голос в грохоте машин; металлический век, когда "железный коробок" — поезд железной дороги — обогнал "необгонимую тройку", в которой "Гоголь олицетворял всю Россию", как сказал Глеб Успенский".
Но этот век кончился.
Механическое чудовище — бронированный паровоз, давно ждавшей своего часа, появился на рельсах России.
Извините, если кого обидел.
09 февраля 2010
История про приход и уход (XXXIII)
Настал двадцатый век. Время классики закончилось и пришло время Великого Машиниста.
Итак, двадцатый век, начатый, по словам Ахматовой в четырнадцатом году, выпустил в Европу бронированную гусеницу, дитя англо-бурской войны. Когда родился бронепоезд — в 1864-м ли году; при осаде ли Питсбурга — всё равно, едино всё это время далеко. Кому и когда пришло в голову защищать паровоз броней? Автора нет, вернее, их слишком много. От пуль неприятеля защищали даже цепи, свисающие с крыш вагонов.
Но теперь паровоз окончательно слился с остальными вагонами, натянул на себя зелёную змеиную шкуру. Защищённый контрольной платформой, орудийной площадкой, паровоз, а то и два, переместились в середину состава. Образуя вертикаль над протяжённым горизонтально телом бронепоезда, висел аэростат-наблюдатель.
Внимательный читатель Куприна или Бунина внезапно удивляется непохожести их вагонного опыта и собственно его, читательского: "В вагон вошёл кондуктор, зажег в фонарях свечи и задёрнул их занавесками". Но вот всё это кончилось.
Набоковского героя "щекотал безвкусный соблазн дальнейшую судьбу правительственной России рассматривать как перегон между станциями Бездна и Дно".
Гражданское, в полном смысле этого слова, путешествие превратилось в путешествие случайное, хаотическое: "Поезд шел очень своеобразно, от одной счастливой случайности до другой. Мы останавливались у какого-нибудь станционного амбара и разбирали всё здание, досок хватало обжорливому паровозу на несколько часов. Когда проезжали лесом, пассажиры вылезали и шли рубить деревья. Завидя лужицу побольше или речонку, становились цепью и передавали ведро, поя глоток за глотком наше чудовище" — пишет Илья Эренбург в "Хулио Хуренито".
Символом нашей литературы бронепоезд стал именно во время гражданской войны.
"Пусть когда-нибудь в славную повесть про геройский советский век, громыхая, войдет бронепоезд" — так писал Долматовский.
Союз броневых частей назывался "Центробронь". Это название громыхает, как тяжёлый состав, ворочающий пулемётами и пушками, вползающий на догорающую станцию. На бронепоезда принимали как нынче — в космонавты. Согласно приказу 1922 года, отобранные на эту службу бойцы должны были иметь небольшой рост и крепкое сложение. Впрочем, это правило мирного времени, когда бронепоезда нечасто выползали со своих запасных путей.
Гайдар так пишет о том пути, которым приходит человек на бронепоезд: "Давно когда-то Иван Михайлович был машинистом. До революции он был машинистом на простом паровозе. А когда пришла революция и началась гражданская война, то с простого паровоза перешёл Иван Михайлович на бронированный.
Петька и Васька много разных паровозов видели. Знали они и паровоз системы "С" — высокий, лёгкий, быстрый, тот, что несётся со скорым поездом в далёкую страну — Сибирь. Видали они и огромные трёхцилиндровые паровозы "М" — те, что могли тянуть тяжёлые, длинные составы на крутые подъёмы, и неуклюжие маневровые "О", у которых и весь путь-то только от входного семафора до выходного. Всякие паровозы видали ребята. Но только вот такого паровоза, который был на фотографии у Ивана Михайловича, они не видали и вагонов не видали тоже. Трубы нет. Колёс не видно. Тяжёлые стальные окна у паровоза закрыты наглухо. Вместо окон узкие продольные щели, из которых торчат пулемёты. Крыши нет. Вместо крыши низкие круглые башни, и из тех башень выдвинулись тяжёлые жерла артиллерийских орудий. И ничего у бронепоезда не блестит: нет ни начищенных жёлтых ручек, ни яркой окраски, ни светлых стекол. Весь бронепоезд тяжёлый, широкий, как будто бы прижавшийся к рельсам, выкрашен в серо-зелёный цвет.
И никого не видно: ни машиниста, ни кондуктора с фонарями, ни главного со свистком. Где-то там, внутри, за щитом, за стальной обшивкой, возле массивных рычагов, возле пулемётов, возле орудий, насторожившись, притаились красноармейцы, но всё это спрятано, всё молчит.
Молчит до поры до времени. Но вот прокатится без гудков, без свистков бронепоезд ночью туда, где близок враг, или вырвется на поле, туда, где идёт тяжёлый бой красных с белыми. Ах, как резанут тогда из тёмных щелей гибельные пулемёты! Ух, как грохнут тогда из поворачивающихся башен залпы проснувшихся могучих орудий!".
Алексей Толстой так описывает тот же предмет: "Из-за поворота, из горной выемки, появился огромный поезд с двумя пышущими жаром паровозами, с блиндированными платформами, с тускло отсвечивающими жерлами пушек… Выли два паровоза, окутанные паром…".
Извините, если кого обидел.
09 февраля 2010
История про приход и уход (XXXIV)
В советской литературе есть единственный бронепоезд, чей порядковый номер знает каждый — "14–69". Всеволод Иванов пишет не про красный, а про белый бронепоезд, только потом захваченный партизанами.
"В жирных тёмных полях сытно шумят гаоляны.
Медный китайский дракон жёлтыми звенящими кольцами бьётся в лесу. А в кольцах перекатываются, грохочут квадратные серые коробки. На жёлтой чешуе дракона — дым, пепел, искры…
Сталь по стали звенит, куёт!..
Дым. Искры. Гаолян. Тучные поля.
Может дракон китайский из сопок, может, из леса…
Жёлтые листья, жёлтое небо. Гаоляны! Поля!".
Злобно-багрово блестят зрачки этого паровоза. Он не похож на другие локомотивы в этом же тексте: "Добродушный толстый паровоз, облегчённо вздыхая, подтащил к перрону шесть вагонов японских солдат. За ним другой…".
Один из героев, сибирский старик так говорит про это механическое чудовище: "бранепояс". Старик добавляет в понятие новый смысл, отсылает одновременно и к амуниции, и к звериному миру.
Белый бронепоезд злобен, и он тоже антропоморфен, как и сам паровоз в русской литературе. Взятие бронепоезда похоже на покорение женщины, и даже насилие над ней — "На паровозе уцепились мужики, ёрзают по
