Публицистика - Владимир Сергеевич Березин
Герои «Дома с мезонином» говорят много, больше всех — старшая сестра, и всё — не о звёздном небе, а о нравственном законе. О том, что нужно взять на себя долю труда простых людей, и что если бы этот труд все городские и деревенские жители разделили, то на каждого пришлось бы два-три часа в день. Что будут машины, что не будет аптек, табачных фабрик, винокуренных заводов, а будут науки и искусства. И, наконец, все избавятся от постоянного мучительного, угнетающего страха смерти, и даже от самой смерти.
Главный герой влюблён, и ему не до машин и винокуренных заводов, он слышит гул в амосовских печах, странный звук, как перед несчастьем, как сказал бы один чеховский слуга, да он не из этого рассказа.
Младшей сестры в рассказе как бы нет, её играют другие герои. Ей все говорят: «Мисюська, выйди!». И она выходит. Её увозят куда-то. Была ли девочка, может, и девочки-то не было? Никто не знает настоящей правды. Всё исчезло, жизнь остыла как печь, Россия-женщина как Лета-Лорелея.
Дыша тёплым французским воздухом весной 1944 года, писатель Бунин открывал консервы. Это были консервы особого рода.
У великого писателя Бунина на письменном столе, в консервной банке, находилась Россия. Это была особая Россия, «Россия, которую мы потеряли», чудо-страна, в которой было когда-то счастье, а теперь его нет.
Если кто-то унёс Россию на подошвах своих сапог, то писателям это было необязательно. У них Россия была в прозе. Она содержалась там нетронутая, неизменённая, образца 1913 года. Недаром и с другой стороны, с советской, всё сравнивали с девственным 1913 годом — не тронутым ни войной, ни революцией[71].
Итак, весной 1944 года в руках у писателя Бунина была жестянка с нетронутой Россией. Консервы назывались «Чистый понедельник».
Он дописал его 12 мая 1944, в день, когда 4-й Украинский фронт добил немцев у Херсонеса, а неделей раньше американцы вошли в Рим. В бунинском рассказе мелькает театральный человек Сулержицкий (умрёт от нефрита в 1916-м), и пьяный актёр Качалов, который потом станет Народным артистом СССР и кавалером двух орденов Ленина. Он умрёт в 1948-м, а будущий лауреат Сталинской премии Москвин — двумя годами раньше. Андрей Белый, что, приплясывая, читает там свою лекцию, умрёт в 1934-м. Все они лежат на Новодевичьем кладбище, рядом с монастырём, куда в самом начале хотят заехать герои рассказа — без изъятия массы. Только мозг Белого был отправлен в специальный институт. По двору Марфо-Мариинской обители (там поселился реставрационный центр имени Грабаря, который сосуществует с возобновлённой обителью) медленно идут великая княгиня Елизавета Фёдоровна (через четыре года её сбросят в шахту под Алапаевском, потом достанут, гроб будет долго странствовать по свету и остановится в Иерусалиме) и великий князь Дмитрий Павлович (скоро он будет убивать Распутина, а умрёт в сорок втором в Давосе).
Обо всех этих жизнях и смертях семидесятичетырёхлетний Бунин знает или догадывается, предугадывает. Он переживёт их всех.
Пока в его Москве горят газовые фонари, а в квартире напротив храма Христа Спасителя стучат молоточки калориферов. Герой Бунина видит этот двор Марфо-Мариинской обители в конце четырнадцатого года, накануне новолетия, уже мировая война, но ещё непонятно, что она только первая.
Что происходит в «Чистом понедельнике»? А вот что: повествование начинается зимой 1913 года, в котором Чистый понедельник выпал на 28 февраля. Собственно, Чистый понедельник особый день, начало Великого Поста, и правила для постящихся особенно строги. Герой ухаживает за молодой женщиной, живущей в Москве без особого дела. Они встречаются, он водит её по ресторанам и театрам, но между ними всё время соблюдается дистанция. Но в Чистый понедельник она, видимо, после службы в церкви, едет вместе с героем на капустник Художественного театра (изображаются во множестве реальные актёры театра, которых Бунин видел в ещё дореволюционной Москве) — это разительный контраст. Никакого увеселения в Великий Пост, особенно на его первой неделе быть не должно, но более того, этой же ночью героиня отдаётся рассказчику.
Впрочем, наутро она сообщает ему, что уезжает в Тверь и, вероятно, примет постриг в послушницы, а затем и в монахини. Герой понимает, что они больше не увидятся, пускается во все тяжкие, не вылезает из кабаков, и почти через два года в декабре 1914-го, вдруг видит свою любовь в одном из московских монастырей. Это будет уже по-настоящему последняя встреча. И вряд ли судьба истово верующей монахини будет лёгкой — как понимает и рассказчик, и автор, который дописывает текст во время большой войны, да и современный читатель вполне это осознаёт.
Можно решить, что страсти преувеличены. Герой — жгучий красавец, героиня прекрасна и томна. При этом это отчасти достоевский образ. В героине есть что-то от Настасьи Филипповны Барашковой, которая никак не может выбрать между светом и тьмой. И мужчина становится для неё только инструментом греха. Причём по русскому окаянству нужно именно ужасно нагрешить, чтобы потом не просто каяться, а в монашестве самоотречённо следовать всем обрядам. Это вовсе не значит, что к «инструменту греха» она относится цинично, вовсе нет — по-своему она к нему неравнодушна, но перед героем открывается бездна того, что можно назвать «эгоизмом», а можно — «загадочной славянской душой».
Но это не героиня — это сама Россия. Вот она позволила себя полюбить и отказала, исчезла из этого мира, и некому жаловаться.
Всякая трагедия познаётся через деталь. Детали всегда более эмоциональны, чем пейзажи. Это понимал ещё Дмитрий Карамазов. Он навсегда запомнил изгибчик — и шёл этим изгибчиком к гибели.
Среди памятных примет прошлого Бунин перечисляет еду и запахи, но сильнее всего — загадочные звуки.
Консервированная Россия потрескивает, как тающая льдинка.
Это звук молоточков, упоминающихся в «Чистом понедельнике», молоточков калорифера. Они тревожно стучат где-то в стене, когда женщина приводит мужчину в свою квартиру. Это дом Перцова, напротив ещё существующего храма Христа Спасителя, или — сейчас он по-прежнему напротив храма, уже вновь существующего.
Вообще, московская топография в рассказе удивительно точна и полна существующими, а больше — исчезнувшими к моменту написания зданиями. «Чистый понедельник» — своего рода энциклопедия исчезнувшей России, торопливое перечисление быта, людей — выдуманных и реально существующих, снова быта, мебели — диванов и стульев, домов, церквей, запахов, звуков.
Постукивание калориферов — как раз звук ушедшей эпохи. Хотя точно так же они стучат в международном вагоне у Пильняка, году в двадцать втором, уже после революции.
Читателю уже непонятно, что это за молоточки. Он представляет их себе также невнятно, как амосовские печи
