Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала 21 века - Сухбат Афлатуни
Имена сознательно не называю, и так на слуху. Да и начни перечислять – заполнят половину отведенных под «Барометр» полос.
Но погибает, увы, зачастую совсем не то, что едва дышало. А то, что как раз благоухало чайными розами и плодоносило райскими яблоками. «Цвел юноша вечор…»
Симптоматика заметна невооруженным глазом.
С конца 2000-х наблюдаем такой процесс: московские издательства и редакции отползают из центра города в сторону окраин.
Парадокс. Все «голодные» девяностые пересидели в прежних стенах, а теперь – что? Теперь – арендная плата.
Нет больше на Поварской «Дружбы народов», нет на Пятницкой «Иностранки», нет на Садово-Триумфальной «Ариона», нет на улице Правды «Октября»… «Знамя» перебралось в офис неподалеку, но изрядно уплотнившись. Пожалуй, только «Новый мир» остался там, где был, но и его несколько лет назад пытались выселить.
И страдают от аренды не только журналы – в позапрошлом году переехало подальше от центра издательство РИПОЛ. Закрылся, опять же из-за аренды, книжный «Москва» напротив Ленинки. Там теперь тоже книжный, и даже кафетерий с прежним ассортиментом сохранился, и кофе так же крепок. Только вот «ассортимент» книг стал в несколько раз жиже.
В принципе, как замечают некоторые товарищи, редакция или издательство могут находиться и где-то в спальном районе. И вообще. Делать журнал или издавать книги можно сегодня и не выходя из своей квартиры: техника позволяет.
Оно, конечно, так. Техника много чего позволяет делать, не выходя из квартиры и даже не отрывая попы от кресла. Например, просматривать коллекции музеев и галерей. Что вроде пока не ставит под сомнение существование самих музеев. Равно как и доступность книг в Сети – не отменяет необходимость библиотек. Поскольку библиотеки – не просто собрания книг, а галереи – картин и прочих артефактов. Это площадки для встреч, обсуждений, для различных культурных проектов. Так и редакции.
Дело не столько в местоположении, дело в престиже, который связан с ним. Представим, что ГМИИ должен будет переехать куда-нибудь за пределы Садового кольца. Пусть не ГМИИ, пусть даже находящийся наискосок от него ядовито-зеленый глазуновский музейчик. Или театру Ермоловой, из которого кремлевские звезды видны, предложат перебраться… ну, хоть на «Профсоюзную».
Или другой симптом – поколенческий. Современная русская литература институционально стареет. Лет двадцать назад средний возраст сотрудников редколлегий толстых журналов был лет сорок-пятьдесят. Сегодня – шестьдесят-семьдесят[98].
Хотя и здесь просвечивает аспект материальный. Зарплаты в некоммерческом секторе литературы стремятся к нулю. Поэтому тридцати-сорокалетние сегодня – в более-менее крупных книжных издательствах. Двадцатилетние вообще идут во что-то далекое от литературы. А литературой занимаются как хобби. Серьезным, но хобби.
Происходит неспешная, но всё более ощутимая маргинализация русской литературы. Не эмигрируя из России, оставаясь русской по языку и темам, она превращается в эмигрантскую по своему статусу.
Поясню примером.
Несколько цитат из выступления Василия Аксёнова на «Радио Свобода» 8 января 1983 года, о жизни русских писателей в эмиграции.
Тиражи наши мизерны, издатели наши – это энтузиасты, трудящиеся в подвалах собственных квартир; гонорары, чтобы не показаться ничтожными, предпочитают просто отсутствовать.
…Недостатка в пишущей братии не наблюдается. Наблюдается недостаток в братии читающей. Предложение катастрофически превышает спрос.
Можно, конечно, рассуждать «высокими материями», дескать, не для брюк же пишем, не для автомобилей, не для шляп же, для будущего… Увы, для того, чтобы процесс этот продолжался, нужны писателям и брюки, и шляпы, и автомобили. Старым профессионалам деваться некуда, будут писать и без брюк, но молодежь может отчаяться, попросту уйти… («Вопросы литературы». 2014. № 4).
Не знаю, как у вас, а у меня ощущение, что говорилось это не 35 лет назад и не про эмигрантскую литературу, а на днях и про российскую.
А ведь в те времена русская литература в Америке переживала расцвет. Одни имена чего стоят. Солженицын, Бродский, Алешковский, Довлатов, Лимонов, Мамлеев, Коржавин, Соколов; не говоря о десятках литераторов, менее известных или тогда только начинавших. Или издательства: «Ардис», «Серебряный век», «Эрмитаж»…
Прошла треть века – срок по историческим и литературным меркам не такой уж большой. Что осталось от былого расцвета? Есть несколько ярких имен – нет литературы. Русскочитающая аудитория сузилась до неразличимого минимума; русскопишущее сообщество предпочитает публиковаться в России. Опять же, процесс старения. Молодежь не «отчаялась и ушла» – она просто не пришла. Не то что двадцатилетних, даже тридцатилетних в русской американской литературе уже нет.
Еще одна цитата из той «свободинской» речи Аксёнова:
На конференции в Лос-Анджелесе профессор Джон Глэд, не мудрствуя лукаво сказал: «Дайте мне сто тысяч наличными, и я спасу русскую литературу». Я думаю, эта цифра занижена по крайней мере раз в десять. Точка опоры должна весить хотя бы миллион, стоимость одного крыла реактивного истребителя[99].
Ни миллиона, ни ста тысяч на спасение русской литературы эмиграции никто, как известно, не дал[100]. И тем более – потом, когда литература перестала быть одним из инструментов холодной войны.
Можно, конечно, возразить, что аналогия некорректна. Что одно дело – литература эмигрантская, и совсем другое – в метрополии, «у себя дома». Хотя разница не так уж велика. Растение может погибнуть и в родной почве, если его лишить воды или света.
Позволю небольшое самоцитирование – из одного давнего опроса о том, какой будет русская литература в будущем.
Надеюсь, что русская литература для начала – просто будет. Поскольку три века назад ее, например, не было – было что-то другое… Я не хочу сказать, что русскую литературу может смыть Интернетом или что мор какой-нибудь на литераторов нападет; просто хочется напомнить, о каком хрупком, эфемерном образовании идет речь, о каких странноватых цветах, выросших непонятно на чем («Знамя». 2006. № 6).
Нет, Интернетом литературу не смыло, и мор на литераторов не напал. Происходит другое. Русская литература институционально возвращается к, условно говоря, допушкинскому состоянию. Поэтому легко могу представить в недалеком будущем ситуацию с узкой элитой, которая будет читать худлит преимущественно по-английски (уже читает) – как еще в пушкинские времена читала по-французски. И с остальными массами, которые будут пробавляться легким чтивом (уже пробавляются). Или станут скорее «зырить видяшки», чем утомляться всякими буквами.
Чтобы не соскакивать совсем уж на публицистику – немного теории.
Литература новоевропейского типа – та самая, которая дала на русской почве череду классиков от Державина до Солженицына, – возникла в достаточно специфических условиях. С одной стороны, под непосредственным воздействием литератур крупных европейских держав – Франции, Англии, Пруссии; с другой
