Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)
— Да не про Банкина я, — возмутился Бойерман. — Что такое Тыковлев? Вот в чем вопрос. Он, так сказать, жрец коммунистической идеи. Правда, теперь уже, скорее, в прошлом. Он что, по-вашему, не понимает, кому и что рассказывает, не представляет себе последствий... Не думаю. Тут что-то более сложное. Поэтому я и говорю вам, это что-то оч-чень интересное. Оч-чень. И Банкин при нем тоже неспроста. Нужен ему Банкин для чего-то. И будьте уверены, он про Банкина знает побольше нашего.
— А что Банкин знает про него? — отпарировал Паттерсон. — Вам это ведомо? Я, например, не знаю. Пока что не знаю. А насчет жреца идеи... Они ведь разные бывают. За идею редко кто шел на плаху. Единицы из тысяч и миллионов. Человек всегда склонен пристроиться, приспособиться, если может. Вот вы, например, Бойерман. Небось забыли, как были красным командиром. Жизнь она сложная штука, Бойерман. А люди в своем большинстве эгоисты, предатели и приспособленцы, — Паттерсон зло осклабился при этом. — Сами, Бойерман, знаете. Не обижайтесь. Я это вам как профессионал говорю. Надави на человека как следует, и из каждого полезет дерьмо. Дерьмо, Бойерман, потому что дерьмо есть естественное содержание человеческой личности. Иного от человека ожидать противоестественно, хотя и бывают редкие исключения. Но они лишь подтверждают правило.
Так же и с коммунизмом, — попыхивая сигаретой, продолжал Паттерсон. — Какой он жрец идеи, ваш Тыковлев? Служка за алтарем. По жизни своей — карьерист. Не зря же избрал себе с младых ногтей партийную стезю. Работать учителем не захотел. Пошел в руководители. Он этот социализм ихний из окна своего кабинета всю свою жизнь строил. Указания другим раздавал, лозунги писал да взносы собирал. Вот и все его жречество. Ничего больше он не умеет. Ничем за идею не жертвовал. И наверное, и самой-то идеи не понимает. И таких у них большинство. Большинство, Бойерман. Не переоценивайте их. Кто из них пошел бы умирать за идею? Ленин? Пожалуй, да. Деваться ему в восемнадцатом или в девятнадцатом годах было некуда. Ему и его единомышленникам. Не всем, а самому узкому кругу. Сталин? Тоже, пожалуй, да. Не пощадил бы его Гитлер. Но Сталин своих уже насквозь видел. Никому не верил. И был, кстати, прав. Нельзя было верить. Понимал, наверное, что альтернативы нет. Либо держать всех железной рукой, либо завтра же все предадут.
Ну, а Тыковлев-то, он представитель уже нового поколения. Смотрите, они же открыто предлагают нам договориться, перестать спорить из-за идей. Мирное сосуществование... Это что? Это же признание того, что их социалистическая идея не срабатывает. Знаем, что никакого коммунизма не строим, но это большой между нами секрет. Вы, господа капиталисты, только нас не трогайте. Мы у себя в стране очень хотим оставаться начальниками, а вас обещаем ни в коем случае не обижать и братьев-пролетариев не освобождать. И у нас на Западе, — вздохнул Джон, — такие тоже есть. Давай, мол, лучше с ними договоримся. Они нас не будут трогать, а мы — их. Поделим мир на сферы влияния и заживем на большой. Помните, как у Оруэлла свиньи обрядились во фраки и смокинги и в гости к фермерам стали ездить. Мирное сосуществование — из этой категории.
Но я, — улыбнулся Паттерсон, — не собираюсь морализировать по этому поводу. Я этих коммунистических ублюдков ненавижу и никогда к ним своего отношения не переменю. Но дело не только в коммунизме. Я думаю, что Советский Союз в его нынешнем размере и виде нам всем мешает. Надо его уменьшить и ослабить. Мы не можем больше рисковать тем, что Россия станет базой каких-то новых экспериментов. Сегодня они социализм строят, завтра задумают еще какие-нибудь глупости, а весь мир трясти будет. Надо с этим кончать. Поэтому я за то, чтобы сыграть с ними в мирное сосуществование. Уверен, что у них ничего не выйдет, а у нас получится. Не может не получиться.
— Игра-то не в одни ворота будет, — прищурился Бойерман. — Если они какую-нибудь удачную модель социализма с человеческим лицом соорудят, что тогда? Забыли, как в 20-е годы тяжко с ними было.
— А что же нам, воевать? — презрительно бросил Паттерсон. — Хотелось бы, конечно, но проиграем. Их система означает способность концентрации всех сил общества на решении одной задачи. Мы так не можем. Они нас сомнут. Ну не нас в Америке, так вас тут, в Европе — совершенно определенно. А вот если мирное сосуществование, широкие контакты, доверие, демократия, тогда иное дело. Тогда мы выиграем.
— Даже если они у нас каждого десятого агентом КГБ сделают? — съязвил Бойерман.
— Да хоть каждого второго. У нас ведь наш строй из каждой поры и из каждой грязной лужи сам собой произрастает, система сама себя воспроизводит в миллионах и миллиардах больших и малых экземпляров. Все денег хотят, все мать родную за собственность отдадут. Против этого никакие агенты не помогут. Даже если президентом США назначат генерала КГБ, все вновь и вновь будет возвращаться на круги своя. У них иначе! Достаточно сбить с пути их вождей — брежневых или хрущевых или привлечь к себе поближе таких, как Тыковлев, и мы погубим систему, а вместе с ней и страну. Они поведут за собой все стадо туда, куда мы им укажем. То, что поведут, а стадо пойдет — это определенно. Это в их системе заложено. А мы должны подсказать им путь в пропасть. Вселить, как Иисус, в головы этих свиней бесовских духов, и стадо бросится вниз с обрыва. Поэтому такие, как Тыковлев, вполне могут быть провозвестниками нашей победы. Победы над коммунизмом и над их империей. Их же собственными руками. Помните, что-то подобное пробовали в свое время сделать с русскими генералы вермахта с помощью Власова? Не получилось. Фюрер не понял гениального замысла. У нас должно получиться. Не надо оккупировать Советский Союз, как Гитлеру. Зачем? Система сама должна уничтожить себя, если во главе нее окажутся нужные люди. Это чертовски сложная задача. Я в нее, Бойерман, откровенно говоря, поначалу не очень верил. Но теперь все больше убеждаюсь, что мы на правильном пути. Диссиденты, права человека, побольше контактов и поменьше торговли и трансфера технологий, чтобы у них аппетит заиграл и слюни потекли, разоружение, культурные обмены, туризм и, разумеется, дружба с высоким руководством. Пусть подумают, что свиней мы согласились признать за людей.
На лестничной площадке внезапно раздался громкий смех. Паттерсон замолчал и напрягся. В дверь настойчиво и громко застучали.
— Что за черт? Позвонить в звонок не могут, — выругался Паттерсон. — Это они, — многозначительно добавил он, — они, они...
За дверями стоял улыбающийся Мукаров.
— Извините, господа, — сказал он, бесцеремонно входя в гостиную. — Вы, как вижу, все еще совещаетесь. Надеюсь, не помешал. Александр Яковлевич забыл где-то здесь свой блокнот. Да вот же он. Лежит на его кресле. А мы стали беспокоиться, не потерялся ли он где еще.
С этими словами Мукаров подхватил толстую папку и, поспешно попрощавшись, вышел.
— Вот не повезло, — заметил Бойерман. — Я и не обратил внимания, что он здесь свой блокнот забыл. Хоть бы посмотрели...
— А я вообще у них никакого блокнота не видел, — помрачнел Паттерсон. — Не было у посла блокнота. Не нравится мне этот Мукаров. Это он нам папку оставил. Ей-Богу, он! Ну, допрыгаешься ты у меня... — погрозил он пальцем вслед Мукарову.
* * *
Евгений Иванович Мышкин, резидент от ближних соседей, ловко забросил донку с живцом под склонившуюся к воде старую иву. Грузило булькнуло. Всплыл и закачался на спокойной водной глади большой красно-белый поплавок.
— Другого живца мы, Александр Яковлевич, вон туда, поближе к кувшинкам закинем. Там верное место. Щука обязательно возьмет. Давайте, давайте! Только не в сами кувшинки бросайте, а по краешку. Иначе зацеп будет. Вот и хорошо! Хорошо стоит. В самый раз.
— А теперь, товарищ посол, обязательно по маленькой принять надо. Это железный закон. Иначе клева не будет. Специалистами проверено, — продолжал Мышкин. — Сливовицу будете? А я скажу, почему сливовицу. Это тоже наука. Знание местной специфики, — рассмеялся он. — Потому что закусывать будем теплой свиной грудинкой. Великолепное сочетание. Не пробовали? Вот попробуйте. Пора уже. Тут в продовольственных лавках австрийцы этой вкуснятиной часто торгуют. Держат в такой маленькой печечке, как духовке. Завернут в фольгу, и грудинка тепло держит. А запивать надо сливовицей. Можно, конечно, и водкой. Но со сливовицей стоит попробовать. Ну, что? Поехали? За наше с вами здоровье и за удачную рыбалку.
Тыковлев выпил и заел салом. Было чертовски вкусно. Над дунайской старицей стлался легкий туман, но солнце уже взошло и светило ярко и весело. Пели птицы, зеленела трава, вдалеке временами проносились по шоссе автомобили. Но, в общем, было тихо, тепло и благостно. Молодец Евгений Иванович, что вытащил сюда. Он, конечно, не рыбак и рыбаком никогда не был! Но место красивое, утро чудесное. А если еще и клев, то совсем хорошо. Татьяна рада будет. А то совсем запилила: сидишь сиднем в своем кабинете, света Божьего не видишь. Не надоело тебе без воздуха, без движения. А что? Она права. Надо будет теперь время от времени сюда выезжать. Удочки забросить. Шашлычки сжарить. Посидеть. Подумать. Мышкина брать с собой не обязательно. Лучше одному с шофером. И шашлык будет. И удочки. И разговаривать ни о чем не надо. Так, ерунду всякую пообсуждаем и добро! А к обеду назад и поспать. Здорово!
