Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6487 ( № 45 2014)
Юрий ПОЛЯКОВ, юбиляр
[?]Дымы над широкогорлыми трубами Битцевской ТЭЦ напоминали толстые витые колонны, подпирающие тучное небо. Москву замело и заморозило. Такого марта не помнил никто. Гена Смелков, седой апоплексический импозант, стоял у открытого окна и опасливо курил, как подросток, заскочивший в школьный туалет – «дёрнуть» по-быстрому, пока не застукала Фаза. Немка Фаина Захаровна обладала редким нюхом. Фантастическим! Она могла мерно стучать мелом по доске, но вдруг её ноздри хищно вздрагивали, лицо вспыхивало карательным румянцем. И Фаза тяжким шагом безошибочно направлялась на тот этаж, к тому самому мальчиковому туалету, где творился смертный грех табакокурения. Сказав: «Ни на кого не смотрю!» – она брала преступника за ухо и тащила через всю школу во двор «проветриться». О, это был путь позора! Под ногами путалась глумливая малышня, гоготали издали жестокие дружки, успевшие спрятать свои окурки, но главное: обидно хихикали ровесницы, чьи форменные юбочки день ото дня становились всё короче, а ноги всё длиннее! К тому же ухо потом раздувалось, как ватрушка, и болело неделю.
Смелков пощупал мочку, вспоминая стальные пальцы Фазы, и выпустил в приоткрытое окно струйку дыма. Отсюда, с шестого этажа, было видно, как прохожие, подняв воротники, спешат меж сугробов к теплу, а за ними гонится, извиваясь, позёмка. Метель залепили даже огни светофоров, и машины, сгрудившись на перекрёстке в безнадёжном заторе, жалобно и разноголосо сигналили. На заснеженных лобовых стёклах мятущиеся «дворники» еле успевали выскабливать удивлённые полукружия. Толстый регулировщик, стянутый портупеей, как подушка, приготовленная к переезду, размахивал полосатым жезлом и, казалось, дирижировал воем автомобилей.
Сделав последнюю долгую затяжку, Смелков выбросил окурок, и тот сразу затерялся в косо летящих белых хлопьях.
«Дожил, ёкарный бабай! В собственном кабинете уже и покурить нельзя. Как в школе. Запретили! И кто? Заходырка. Сука! Воровка! Тащит всё, что идёт под руку…»
Но бесился он не из-за воровства. Оно давно стало в Отечестве чем-то вроде обмена веществ в организме. Казалось, перестань люди воровать, брать взятки, откатывать – всё сразу остановится, замрёт: заводы не будут дымить, поезда грохотать по рельсам, самолёты взлетать и садиться, банки торговать деньгами, а танки вращать башнями, целясь во врага. Казалось, без воровства исчезнет смысл существования, ибо на честные деньги жить неинтересно и утомительно. Злился он из-за того, что Заходырка стала лезть в его дела. Сегодня, едва поздоровавшись, спросила голосом следователя: «А где же ваша статья?» «Твоё-то какое дело?! Твоё дело, коза, по калькулятору маникюром щёлкать и ноги задирать!»
А статья вышла отменная. Одно название чего стоит – «Клептократия»! После долгой разлуки вдохновение ворвалось в остывшее сердце Смелкова, как буйная старшеклассница в спальню пенсионера. Утром он перечитал сочинённое в ночной лихорадке и вместо привычного срама за неодолимую приблизительность слов ощутил сладкое стеснение в горле – верный признак удачи. Но публиковать статью нельзя. Ни в коем случае! Уткин – страшный человек. Оторвёт голову одним щелчком. Не печатать тоже нельзя. Хозяин торопит: скорей, скорей, скорей! Хорошо ему: сидит, хорёк, в Ницце, гуляет по Английской набережной, заказывает по интернету девок и трахается, как тропическая землеройка. Одно слово: Кошмарик!
Смелков прижал воспалённый лоб к стеклу, почувствовал ледяной ожог и, посвежев, вернулся к столу, заваленному бумагами. Чего тут только не было: рабочие полосы, депеши из инстанций, «трудные» рукописи, письма читателей, конкурирующие издания, готовые материалы, отпечатанные на «собаках»… Сверху лежал ксерокс мужской диеты «Простоед» и блестело жирными золотыми виньетками приглашение на 20-летие издательства «Маскарон». Гостям рекомендовалось одеться в стиле «Ар нуво», прибыть к 20.00 в шехтелевский особняк, рядом с Собачьей площадкой, и погрузиться в изысканный тлен Серебряного века. Помимо тлена обещали устриц, ананасы в шампанском, эротическую сцену из «Катерины Ивановны» в исполнении театра «Гамаюн» и выступление «Перпетуум-мобиле».
«Смотри-ка, до сих пор тарахтит!»
Смелков ещё молодым журналистом брал интервью у лидера группы Антона Могилевича. Они сидели в большой квартире с окнами на Чистые пруды, пили редкую по тем временам «Белую лошадь», курили ещё более редкий золотой «Честерфильд», и Могила, поглядывая на часы (он спешил на гастроли в Венгрию), рассказывал, как задыхается в этой стране с уродским названием СССР, потом взял гитару и спел новую песню:
Мне скучно в этой огромной стране,
Мне душно в этой огромной стране,
Мне страшно в этой огромной стране,
Мне тесно в этой огромной стране,
Уберите плакаты из наших душ,
Уберите цитаты из наших душ,
Уберите доклады из наших душ,
Уберите приклады от наших душ!
Поднимите нам веки,
Поднимите с колен!
Мы хотим перемен!
Мы хотим перемен!
Теперь Могила – владелец сети винных бутиков «Чин-чин», но песенки про свободу до сих пор сочиняет и поёт в нужных местах. Геннадий Павлович задумался: юбилей «Маскарона» – очень удобный случай. Надо же наконец вывести Алису в люди, показать и поглядеть, как на неё посмотрят. Бог даст, обойдётся без скандала: Марину давно уже не зовут в приличные места, знают: сразу напьётся да ещё наскандалит. С тех времён, когда она была молода и простительно-красива, у неё осталось весёлое чувство вседозволенности. Да, пожалуй, вероятность встречи жены и любовницы ничтожна. Надо рискнуть. В последние дни ему всё чаще приходила мысль о тектоническом переустройстве личной жизни. Как говаривал покойный тесть, новая жена – это революция. Однако выведя женщину из сумрака спальни, можно её не узнать. Ошибиться нельзя: старость надо встретить с удобной, нежной и надёжной подругой. Смелков спрятал приглашение в боковой карман и решил, что спустится к Алисе после планёрки. В предчувствии скорого свидания тело замечталось, пожилые гормоны затомили сердце умеренными желаниями. Вот такая романтическая химия…
Он сел в кожаное кресло «босс» и, чтобы отвлечься, взял со стола свежий номер журнала «Фитилёк». На глянцевой обложке был изображён президент в виде Карабаса-Барабаса с пышной накладной бородой. Одной рукой он сжимал плётку с тремя хвостами, на которых теснились слова: «Цензура», «Нечестные выборы», «Политзаключённые». Из другой руки тянулось множество нитей, на них корчились неприятные марионетки, напоминавшие лидеров парламентских партий. А рядом, на дереве, устроился бесстрашный Буратино, означавший, надо полагать, внесистемную оппозицию. Приложив растопыренные пальцы к шнобелю, деревянный человечек дерзко дразнил разгневанного супостата, одетого в дзюдоистскую пижаму.
«И ведь не боятся же!» – думал главный редактор, просматривая почту, разобранную секретаршей: письма были вынуты из конвертов и прикреплены к ним степлером, чтобы не перепутать. Когда-то, давным-давно, больше всего на свете журналисты боялись попасть под страшное постановление ЦК КПСС «О работе с письмами трудящихся»: за не отправленный вовремя ответ самому ничтожному жалобщику можно было схлопотать выговор, даже вылететь с работы. А нынче хоть все письма, не читая, сваливай в мусор, никто не заметит, не взыщет, всем давно наплевать. Прежде начальство всё-таки интересовалось: как там, внизу, попискивает удавленный тоталитаризмом народец. Пресса была вроде смотрового окошка в камеру заключённого. Теперь никому ничего неинтересно, теперь демократия: не нравится власть – не выбирай. Она сама себя выберет. На то и – урны. Поэтому и пресса почти разнадобилась – нужна так, для приличия, чтобы на саммитах западные умники не приставали.
Однако сам-то Геннадий Павлович сохранил старый советский обычай начинать рабочий день с редакционной почты, читал, писал резолюции и переправлял в отделы, хоть и знал наперёд: если даже ответят авторам, то с безукоризненной хамской вежливостью. И поделать с этим ничего нельзя! Время такое... Память о том, что и сам он по молодости горячо поучаствовал в сотворении нынешнего неуютного мира, жила в его душе подобно давнему, постыдному, но незабываемо яркому блуду.
В первом письме ветеран лесной промышленности из Сыктывкара с подходящей фамилией Сердюк возмущался беззаконными вырубками зелёного богатства и предлагал организовать «вооружённые народные дружины по защите деревянного золота от беспредела». «Мд-а, предчувствие гражданской войны!» – подумал Смелков. Ему и самому иной раз хотелось, выходя в магазин, прихватить шестизарядный винчестер, подаренный акционерами к пятидесятилетию. Народ стал нервным, драчливым: если похмельный мужик в магазине лез без очереди, его давно уже никто не останавливал и не совестил – зарежет. Были случаи. А кавказская пацанва из аула, в который превратилась соседняя общага, вконец обнаглела…
