Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6364 ( № 12 2012)
И я понял, почему деревенское общественное мнение воспринимало сердечно-драматическую историю Лёника и примкнувшего к нему Семёна с насмешкой: разве можно всерьёз влюбиться в такую цацу в очках, наверняка не способную ни грядку вскопать, ни печь протопить?..
Однако главное потрясение ждало деревню чуть позже. В тот жаркий день на пляже скопилось почти всё летнее население деревни. Клязьма кипела от мельтешения ребячьих тел, глаза уставали следить за ними. К тому же под соснами разворачивались свои невероятные события. Полуобнажённый народ тут располагался отдельными группами, без конца пил охлаждённую газировку и громко разговаривал. Первый раз все разговоры смолкли, когда появилась Лилия со своими ребятишками, сопровождаемая Семёном Жуйковым. Он нёс большую спортивную сумку, был выбрит, трезв и в белой рубашке. По-хозяйски споро расстелил покрывало на взгорке, выложил бутыли с водой, какие-то свёртки и сел, не раздеваясь, рядом.
Он заворожённо смотрел, как Лилия освобождает своё маленькое гибкое тело от майки с шортами, раздевает детей и, не снимая очков, идёт к реке. Вот она, худая, тонкая, с двумя полосками-бикини, поёживаясь, входит в воду, медленно в ней движется, словно бы не обращая внимания на своих плывущих рядом ребят. Потом возвращается - без них, но зорко косит в их сторону, готовая сорваться к ним по первому крику, похожая на гимнастку, завершившую свою разминку.
Второй раз тишина под соснами возникла с появлением Лёника.
Он был заметно выпившим, в бейсболке, надвинутой на глаза, в потёртых джинсах и мятой безрукавке, шёл опасными зигзагами меж группами сидевших, глядя прямо перед собой. Он подошёл почти вплотную к стоявшей ровным столбиком Лиле, с минуту молча всматривался в неё (а она смотрела мимо него на реку) и, ничего не сказав, пошёл обратно.
Третьего раза не ждали, но он случился. Изумление под соснами было таким, что не все поняли, что именно произошло. Появилась женщина. Её не сразу узнали. В белой короткой юбочке, в полупрозрачной блузке, в разноцветной жилетке со стразами, сверкавшими, как настоящие бриллианты. Взбитая причёска. Лёгкий макияж. Взгляд отчаянно-дерзкий, словно бы говорящий: "Если нас завести, мы тоже всё можем!"
Это была жена Семёна Жуйкова, доярка Рая, решившая доказать цаце в очках, что деревенские умеют одеваться и держать себя не хуже городских и совсем не важно, что эти наряды принадлежат не ей, а её дочери. Рая прошла, никого не задев, небрежно кивнула Лиле вместо приветствия и легко, как припорхнувшая бабочка, присела рядом с мужем. И всё это молча, не глядя на него, отлично понимая, что на какое-то время лишила его дара речи.
Семён в самом деле был будто парализован и, наверное, поэтому через несколько минут безропотно поднялся, пошёл вслед за женой прочь из соснового леса, от шумного пляжа и загадочной Лилии, которая так и стояла столбиком, словно её изваяли из мрамора, не способного реагировать на суету инородных существ.
Окончательная же развязка в этой истории случилась неделей позже. Как-то возле автолавки у Лилии, складывавшей покупки в полосатую сумку, запел сотовый; включив его, она замерла на минуту и вдруг отчётливо произнесла: "Я никому ничего не должна!" И, бросив отключённый телефон в сумку, поспешно ушла. "С кем-то чегой-то не поделила", - стали говорить в деревне. А ещё через день возник слушок, перетекавший из дома в дом, будто по соседним деревням, что цепочкой тянутся вдоль левого берега Клязьмы, мотается на чёрном джипе какой-то тип, расспрашивая местных, не снимает ли здесь дачу женщина с двумя детьми.
Он появился ближе к вечеру, когда солнце закатывалось в конце нашей единственной улицы за всхолмлённый горизонт, пронизывая слепящими лучами всех идущих и едущих. Шёл народ с пляжа, и водитель джипа, тормозя, спрашивал поверх опущенного стекла про дачницу с двумя детьми. Называл имя и фамилию - Лилия Кузнецова. Встречные в ответ только пожимали плечами и отворачивались: не любят у нас людей, разъезжающих в дорогих автомобилях. Но кто-то - подозреваю, что это был сильно выпивший Филимоныч по прозвищу Филя, - всё же проговорился, подсказав приезжему, как найти Лилин дом. И джип глухо рявкнул, развернулся и рванул на другой конец улицы.
Там между двумя домами - жуйковским и Лилиным - водитель джипа, затормозив, выразительно хлопнул дверцей. Осмотревшись, вбежал на Лилино крыльцо. Дверь была не заперта. Он вошёл. А через минуту появился в дверном проёме - спиной к улице. Он пятился, крича:
- Ты сошла с ума, у нас же двое детей! Ты что, собираешься с ними жить здесь одна? В этой халупе?
Сорвав с головы, выбритой до синеватого блеска, кепку с длинным козырьком, он кинул её в захлопнутую дверь, а услышав металлический звяк задвижки, многоэтажно выругался. И - сел на ступеньки крыльца.
Эту душераздирающую сцену Семён и Раиса Жуйковы, прильнувшие к своим окнам, а потом и пришедший из охотхозяйства Лёник пересказывали с красочными, всякий раз новыми подробностями. По их словам, Лилин муж весь вечер ходил вокруг дома, стучал в окна, звал детей.
Уже смеркалось, и, судя по всему, он не собирался снимать свою осаду до утра. Жуйковы, сжалившись, позвали его к себе. Напоили чаем. Даже пытались уложить спать. Но его, крепкого плечистого мужика, колотила дрожь, он без конца кидался от стола к окну, смотрел на улицу, прислушиваясь к её шумам, почему-то решив, что Лиля с детьми ночью может куда-то сбежать. "Так она его достала своим упрямством", - прибавляла Рая с торжествующей усмешкой.
Когда нервный колотун несколько ослабел, Лилин муж рассказал: у него неплохой бизнес, а под Владимиром, в дачной местности, свой коттедж с бассейном; на это лето были заранее куплены турпутёвки в Испанию, теперь уже сгоревшие. Но дело не в путёвках: вредная Лиля не может простить ему пустякового увлечения ("была там у меня одна секретарша, дура набитая, вздумала права качать, я её уже уволил"). Так вот Лиля открыто, при своих родителях, поклялась ему за этот "служебный роман" отомстить - супружеской изменой ("нашла чем мстить, дура бессовестная, детей бы постеснялась"). И тайком, когда он на пару дней уехал в командировку, сбежала с ребятами к своим родителям, а потом, видимо, с помощью своего отца, сюда.
Нет, он, Лилин муж, не из тех, кто труса празднует. В милицию заявлять не стал. Правда, с Лилиными родителями круто поговорил, но толку ноль. Ничего от них не добился. Они из тех, старорежимных, которые если уж кого невзлюбят, то навсегда.
Так вот он, Лилин муж, терпеливо ждал её возвращения. А не дождавшись, стал звонить по сотовому. Она не желала говорить, отключалась. Тогда только он начал её искать. Умные люди подсказали, откуда идёт телефонный сигнал, и он на джипе стал объезжать весь этот район. И вот она, нашлась жёнушка с детками, да только непонятно, как её из той чёртовой избы выковырить. Хоть эм-че-эс вызывай!
Он так и не угомонился - вышёл, сел в джип, подогнав его вплотную к крыльцу Лилиного дома, и, судя по всему, до утра не сомкнул глаз. Сторожил.
А утром Жуйковы, услышав на улице шум, кинулись к окнам. И увидели: с крыльца спускалась Лиля с полосатой сумкой и в соломенной шляпке, в дверях маячил Лилин муж, сверкавший на утреннем солнце гладко-сизой головой, - он выволакивал два вместительных чемодана на колёсиках. А возле джипа стояли не выспавшиеся Лилины дети, терпеливо ожидавшие возвращения в свой коттедж с бассейном.
[?]Вечером того же дня у нас, на террасе, Лёник, сидевший напротив, смотрел на меня изумлённо-вопросительным взглядом, повторяя без конца, как заведённый, одно и то же:
- Значит, она со мной спала, чтоб только мужу отомстить?.. Да?.. Но я ведь её любил!.. А она, значит, мстила?!..
Мотал головой, будто ужаленный этой мыслью.
- Не может быть[?] Ей со мной было хорошо, она сама говорила[?] Раз даже заплакала, когда я черёмуху принёс[?]
Представить волевую Лилю плачущей только потому, что ей принесли охапку черёмухи, мне было трудно. Но ведь душа женщины таит столько тайн. Да не разбудил ли в Лиле запах черёмухи мысль о жизни, уходящей без любви?
- Может, она из-за детей к нему вернулась?.. - мучительно искал истину несчастный Лёник. - Но я бы и их любил[?] Я детей очень люблю[?] Ради них я готов на всё, веришь?!
- Верю, - отвечал я ему совершенно искренне, потому что знал, как он возился со своими племянниками, когда они были маленькими.
- Я бы другую работу нашёл, чтоб её и детей обеспечить, веришь-нет?
- Верю, - соглашался я, хотя сомневался в том, что он сможет здесь найти себе такую работу.
