Журнал Русская жизнь - Возраст (март 2009)
VI.
В интернате - половина городских, половина сельских. Многие не были замужем. Многих соцслужбы вывезли из мертвых деревень.
Есть жизни, которые укладываются в очень короткий конспект: «Четыре года на торфоразработках, - говорит Надежда Тихоновна, - четыре года овец стригла». Есть богатые женские биографии. Есть дамы с легким налетом былой девиантности, - но если что-то и было, то было давно. Сейчас Альбина Борисовна тоже в платочке, но глаза - глумливые, веселые, и специфичеcкий низкий голос. Всего-то семьдесят. У нее, воспитанницы детдома в деревне Хрящ, все в жизни было плохо, так плохо, что ой, не передать. «А вообще-то убралась бы я отсюда, - деловито говорит она, устав жаловаться. - В Пекин хочу». - «Почему не в Париж?» - «Мне нравится слово. Я люблю рис…» Хохочет. Хорошая.
Лучше всего жилось при Брежневе, говорят они, «до перестройки»: «Одежды было много натуральной, хлопчатобумажной. Конфеты дешевые, по девяносто копеек». Они вышли на пенсию еще сильные, еще «вот тут мы только поедали жизнь», - говорит афористичная Марья Кирилловна. Она пришла в город работать сиделкой, тринадцать лет ухаживала за бабушкой, вспоминает - Боже мой, позднее счастье, идиллия: «выделили комнатку». Но и потом - все по-людски, добрые люди сюда пристроили, все оформили. «Наш Белев - он ведь хороший, - убеждают бабушки. - Но молодежи тут пропащее дело. А в деревнях позаросло! Шишкино, Брагино, такие поля были, техники сколько, - ну где ж мы разбогатеем, скажите, пожалуйста? Мы видели эти деревни на разбитой калужской дороге - не заброшенные хутора, но страшные полумертвые села с руинами храмов, которые незачем - потому что не для кого - восстанавливать; на сто километров пути - три машины навстречу, из них одна «скорая». Кажется, ни одного прямого угла в этих селах: в этой пизанской, диагональной России все объясняется через «недо» - недовыбитые окна, недосожженные дома, недоубитые реформами старики.
«Дожили мы: деревня покупает у государства импортное. Напишите в Москве: надо за деревню браться. Приди, раскопай, посади да хоть морковочки, домов пустых много, рожай деток, почему они не хотят?»
VII.
Вера Александровна Зонтова, начальник районной соцзащиты, спрашивает: «Ну как наш интернат - удручающее впечатление?» - «Нет, - говорю, - напротив…» Валентина Александровна сообщает, что уже принято решение о передаче интернату здания поликлиники (а значит, бабушкам будет «где подмыть», дождутся?). В Белеве, как и во всех бедных бюджетных городах, хорошая, совестливая соцзащита - здесь не бывает стариков, умерших в забвении и одиночестве, соцработники через день приходят на дом, здесь никому не дадут погибнуть с голода, как это было недавно в Москве, тесный, маленький, плотный мир.
Соцзащита же хорошая, но очень бедная.
Бедная, но хорошая.
Между двумя этими полюсами проходит стариковская жизнь. Или, как они говорят - спокойно и без кокетства - «остаток жизни».
VIII.
Уезжая, мы заходим попрощаться, заносим каких-то сладостей. Возвращаемся из другого корпуса, у ворот дожидается нас Надежда Тихоновна, опираясь на свой эпический посох. Слегка волнуется. Палата делегировала ее для ответственного уточнения: какой из бабушек принесена передачка?
Всем, говорим мы. Надежда Тихоновна удовлетворенно кивает.
Вот главные эмоции этой уходящей натуры: страх взять чужое и острая тоска по индивидуальному вниманию. Желание быть как все - и желание быть отмеченными.
«Честную и трудную», - вспоминаю я.
И думаю: пока они живы, пока они есть. Пока еще кормит голубей изящная, начитанная агрономша Маргарита Федоровна, застенчиво прижимая к уху едва работающий звуковой аппарат; пока хочет в Пекин хриплая Альбина Борисовна; пока в тоске и слезах ждет свою бедную дочь Надежда Васильевна и пока Мария Кирилловна поет про «не сдаемся нигде и никогда», - у нас есть возможность еще что-то успеть.
P. S.
Если хотите помочь Белевскому дому милосердия - свяжитесь с редакцией или непосредственно с руководством дома. Следите также за сайтом rulife.ru, мы сообщим, как передать помощь в Москве.
Государственное стационарное учреждение социального обслуживания социальной защиты населения «Белевский дом-интернат милосердия для престарелых и инвалидов».
Директор - Репрынцева Инна Алексеевна. Гл. бухгалтер - Курилкина Лариса Сергеевна.
Получатель: УФК по Тульской области (Департамент финансов Тульской области ГСУСОССЗН «Белевский дом-интерат милосердия для престарелых и инвалидов».)
л/счет 02662011640
ИНН: 7122007207
КПП: 712201001
Счет: 40603810700001000009
Банк получателя: ГРКЦ ГУ Банка России по Тульской области г. Тула
БИК: 047003001
ОКАТО: 70206501000 (указывается в 105 поле платежного поручения)
Назначение платежа:
КБК 81030302020020000180 (указывается в 104 поле платежного поручения)
Адрес: 301530 Тульская область, г. Белев, ул. Краснорабочий поселок, д. 46
Тел/факс: 8 (48742) 4-40-52
[email protected]
«Надо ставить острые вопросы!»
Геронтолог Эдуард КАРЮХИН начинал как врач-терапевт; в конце восьмидесятых стал членом «Мемориала», а десять лет назад организовал региональный благотворительный фонд «Доброе дело», который помогает старикам - жертвам ГУЛАГА и членам их семей. Гулаговцами деятельность фонда не ограничивается, он имеет 50 региональных отделений по стране. Карюхин уверен: отчаянное положение стариков в России - не только следствие государственной традиции. Старики, считает он, должны быть не только объектом, но и субъектом правозащиты.
- Почти в каждом районном или областном центре наблюдаю одну и ту же картину: стоят рядом детдом и дом престарелых. В первом - либо изобилие, либо, во всяком случае, относительное благополучие, во втором - кричащая нищета, иногда опрятная, иногда не очень. Понятно, что для власти старики - шлак, «отработанный материал», выключены из экономики - значит, выключены из жизни, но все же…
- С моей геронтологической колокольни это выглядит так. Все это в контексте, в канве социальной политики государства в отношении престарелых людей, так называемой политики старения - ageing policy. В России эта модель - ограничение всех ресурсов в отношении пожилых людей - многовековая. Посмотрим ретроспективно - эта часть населения всегда была бедной, и в Руси, и в России, и в СССР - пусть относительно, но бедной. Последние пять лет страна задыхалась от денег - старики все равно оставались самыми бедными. Экономический рост последних лет не был направлен на преодоление бедности. Социологи тоже задаются вопросом: почему именно пожилые выбраны жертвами? Еще в 1995 году я прочитал, процитирую: «Фокус бедности искусственно сосредоточен вокруг пожилых в силу их низкой социальной активности». То есть они не сопротивляются. Они не борются. Это проблема не только российских стариков.
- Ну как не сопротивляются? Посмотрите на контингент красных митингов. Основная массовка. Когда тысячи человек выходят на площадь, как, например, в Ижевске, и основная часть из них - пенсионеры, можно ли говорить о низком уровне протестной активности?
- Это тоже происходит во всех странах. Участие в митингах не есть пример сознания своей значимости, - здесь больше политической манипулируемости. Правые партии, впрочем, вообще не опираются на политику старения. Они делают ставку на молодежь, пожилые не фигурируют в их программах.
Наши старики не сопротивляются дискриминации - у них заниженная самооценка. Люди пожилые нам что говорят: «Вот я сорок лет проработала, а у меня как был один шкаф и диван, так он и остался», - они не понимают причин своей бедности. Они склонны считать себя, например, ленивыми, плохо работавшими, что-то неправильно сделавшими в этой жизни. Склонны обвинять по преимуществу себя, а не те обстоятельства, которые сформировали их социальный статус.
По поверхностным вещам в последние годы происходит некоторое оживление дебатов. Внешне кажется, что происходит перелом. Экспертов зовут на ТВ, редакторы разрешают: говорите все, что считаете нужным. Но политика ограничения ресурсов для стариков продолжается. Меж тем группа стариков растет, демографически.
- Да, старики обманывают надежды коллективного гонтмахера - не спешат вымирать так стремительно, как хотелось бы. Ни пресловутая монетизация льгот, ни ЖКХ-беспредел не могут их уничтожить.
- Я встречал такое определение происходящего, как «социальный геноцид». Да, в чем-то согласен. Но все хотят жить, и эту волю к жизни, этот биос, который так часто видишь даже в глазах умирающего, невозможно убить. Жизнь непобедима. Поэтому очень грубые просчеты, мало того, что они подрывают сознание нации, они просто изначально неверны.
