Джонатан Литтел - Хомские тетради. Записки о сирийской войне
Райед пытается дозвониться этому бельгийцу. Через некоторое время господин Писсинен берет трубку. На самом деле он преподаватель университета, профессор истории и политических наук. «Я специализируюсь на изучении арабо-мусульманского мира. Да, по-арабски я не говорю, вполне обхожусь английским». Его позиция такова:
«„Сирийская организация защиты прав человека“ рассказывает всякие небылицы, газета „Le Monde“ — тоже. Я приехал сюда, чтобы посмотреть, что же происходит на самом деле, потому что не верю россказням журналистов и повстанцев. Они, например, утверждали, что повсюду бомбардировки и обстрелы, и я искал такие кварталы. Но ничего не нашел. И написал по поводу увиденного объективные статьи, после чего получил повторную визу. Разумеется, власти мне помогали». И так далее в том же духе.
Некоторое время мы слушаем его монолог, пока Райед, которому это начинает надоедать, обозлившись, не бросает ему: «Месье, я советую вам сменить сферу ваших интересов. Вы говорите по-английски, так займитесь лучше изучением англо-саксонского мира». После столь резкого выпада этот тип начинает вилять: «Я не хочу полемизировать с вами по телефону». Все встречные аргументы пропускает мимо ушей. Когда Райед напоминает ему о резне и о соответствующей статье в «Le Monde», он спрашивает: «Но остается вопрос: кто их убил?» «Когда он ехал сюда, — объясняет Абу Брахим, — то проезжал мимо всех снайперов и умудрился ничего не заметить. Воистину, Господь хранит кретинов из Жамблу».
Позже мне удалось взглянуть на писания Пьера Писсинена: я зашел в его блог. Он представляет происходящее в Сирии точно таким же образом, как это делает официальная сирийская пропаганда, всячески преуменьшающая количество жертв и масштаб повстанческого движения. Ни его краткое пребывание в Хомсе, без переводчика и проводника, знающего те места и общий план города, ни беседы с Абу Брахимом и Фадвой Сулейман не заставили его усомниться в собственной правоте.
Воскресенье 29 января. Баяда
Солнечное утро. Уже несколько ночей не вижу никаких снов. После укола кортизона, который мне сделал врач Абу Хамзех, мой кашель вроде бы немного поутих.
Абу Хамзех — один из многочисленных гостей Абу Брахима, и поначалу мы не обратили на него особого внимания, пока Райед не спросил у Абу Брахима, не знает ли тот людей, которые были свидетелями пыток. «Вот он», — ответил наш хозяин, указав на врача, который нес свою беззаветную службу в маленьком подпольном медпункте, расположенном в подвале дома Абу Брахима. Не имея в своем распоряжении ни необходимого материала, ни помощников, он мало чем способен помочь пациентам. Впадая в полное отчаяние, он готов отложить в сторону белый халат и взяться за оружие. «По ночам, — рассказал он мне, — я представляю себе, что сижу с оружием в засаде и мне удается уничтожить снайпера». Он позволил мне записать на магнитофон его свидетельства, которые я выслушал наполовину по-английски, наполовину по-арабски с переводом Райеда. Но здесь я воспроизвожу нашу беседу скорее на основе моих заметок в блокноте, чем базируясь на упомянутой записи.
Интервью Абу Хамзеха, хирурга, который с 2010 года работал в военном госпитале. Он хотел овладеть новой специализацией, расширить свои знания, что вполне нормально для гражданского врача. В военном госпитале лечили не только военных: кроме них, туда попадали пациенты, привезенные неотложкой, и больные родственники военнослужащих. С началом революции возникли проблемы.
Сначала он услышал, что в отделении скорой помощи происходят странные вещи. Когда туда привозят раненых манифестантов, то на них надевают наручники и завязывают им глаза. Абу Хамзех захотел увидеть все это сам и сходил в отделение «скорой»: все оказалось правдой. Впервые он увидел это в апреле. Военные полицейские с санитарами увозили манифестантов в отдельную палату. Рядом с отделением расположены три помещения: аптека, рентгеновский кабинет и палата интенсивной терапии. И вот там пациентов, вместо оказания помощи, били электрическими проводами, и делали это полицейские и санитары. Их жертвами были мужчины, иногда мальчики в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, но не моложе. Потом, так и не оказав медицинской помощи, их отвозили в тюрьму. В описанных издевательствах участвовали и врачи, чьи имена он записал.
Абу Хамзех назвал нам несколько имен, но поскольку я не могу проверить эту информацию, я их и не назову.
Когда главврач госпиталя — алавит из Тартуса, очень порядочный человек — узнал о происходящем, он приказал прекратить безобразие и начать лечить пациентов. К тому моменту издевательства продолжались уже недели три. В результате его вмешательства днем этих людей лечили, а избивали только ночью — прямо на больничных койках.
«И вот однажды я оказывал помощь пациенту, попавшему к нам по „скорой“. На другой день его привезли в рентгеновский кабинет, и я обнаруживаю у него травму черепа, которой накануне не было. Значит, ночью с ним что-то произошло. Я стал выяснять у своего друга, рентгенолога, подробности, и он сказал мне вот что: „У него проломлен череп, есть и другие повреждения. Сейчас он в интенсивной терапии“. Два дня спустя пациент умер из-за травмы черепа. Те ранения, которые были у него в первый день, не могли стать причиной смерти. Иными словами, он умер от пыток».
В госпитале была палата, где держали пациентов на долечивании. Туда и клали связанных манифестантов с завязанными глазами. Катетер, через который они могли мочиться, был блокирован. Раз в два дня, чтобы не допустить обезвоживания, им давали четверть литра воды на шестерых — то есть на каждого приходилось буквально по несколько капель.
Когда Абу Хамзех туда заходил, больные просили пить. Блокирование катетера вызывало повреждение почек. «Я видел, как люди из-за этого впадали в кому. А один пациент вообще умер. Тогда я положил в карман портативную камеру и пошел в палату, чтобы это заснять. Я вошел туда как лечащий врач. Со мной была медсестра, она хорошо ко мне относилась и помогала. Ни антибиотиков, ни вакцин, ни других медикаментов не было. Я попытался разблокировать катетеры, но мочеприемники были полны. Я думаю, что они перекрывали катетеры, чтобы мочеприемники не полопались, но о том, чтобы их опорожнить, никто не заботился. Я вылил содержимое и снова их подключил. Когда делал перевязку, то заметил, что у одного из пациентов начинается гангрена, и сказал об этом в ортопедическом отделении: больному необходимы антибиотики. Через три дня я узнал, что этого человека отвезли в операционный блок и отрезали ему ногу выше колена. Проследить, что происходило с ним дальше, мне было сложно.
Я снял на видео раны пациентов, следы избиений проводами. Пыточных орудий было два: электрический кабель и армированный резиновый шнур.
Кроме того, я сходил в тюрьму и поговорил там с тремя заключенными. Записал их имена, чтобы сообщить родным. У одного была сломана нога, у другого — пулевое ранение в руку. Они рассказали, что в госпитале их избивали и пытали».
* * *11.45. Наш разговор внезапно прерывается. Автомобильная сирена. Привезли раненого. Мы все устремляемся вниз, в медпункт. Пожилой человек лет пятидесяти-шестидесяти, пуля попала в левый бок. Рука покрыта татуировками, какой-то изысканный рисунок, но не ритуальный. Может быть, это сделано в тюрьме? Абу Хамзех действует быстро, точно, умело. Раненый в сознании, держится стоически, но дышит тяжело. Доктор ощупывает его тело, задает вопросы. Пуля прошла навылет, но Абу Хамзех не знает, задела ли она брюшную полость или только мышечную ткань. Инструментов нет, эхографию сделать невозможно, есть внутреннее кровотечение или нет, врачу неизвестно. Если брюшная полость пробита, значит, задета восходящая оболочная кишка. Следовательно, необходима операция, надо делать колостомию, зашивать разрыв кишки. В противном случае пациент может через пару дней умереть от перитонита.
Необходимо найти кого-нибудь с портативным ультразвуковым аппаратом и привезти сюда. Абу Хамзех делает уколы противостолбнячной сыворотки и антибиотиков.
Мужчину подстрелили в шести улицах отсюда, возле школы Насер Али в Баяде, в двух шагах от дома. Он вел детей из школы и был ранен. Другой прохожий был убит выстрелом в грудь. Раненый в полном сознании и разговаривает с Райедом: «Слава Богу, что детей не задело».
На руке татуированная надпись: Покорность матери. И другие благородные призывы. Все сделано вручную. На той же руке — следы порезов бритвой, попытка членовредительства.
Дня не проходит без раненых или убитых — и это в любом квартале. Я снова поднимаюсь наверх, где тепло. Сейчас нам дадут позавтракать.
11.20. Поесть спокойно опять не удалось: привезли очередного раненого. Он оказался сыном первого, юношей лет восемнадцати-двадцати, которому прострелили два пальца на левой руке. Рана не очень серьезная, и мы поднимаемся наверх продолжить завтрак, оставив Абу Хамзеха заниматься перевязкой.
