Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #12
Запомнил.
Вспоминает Ваганов: “Первый наш комполка был храбрец. Имел орден Красного Знамени ещё за гражданскую войну. Но воевал всё-таки неумело, гнал солдат в бой, не жалея, и сам погиб нелепо — от пули снайпера.
Холодным вьюжным вечером после утомительного перехода полк остановился на отдых в наполовину сожжённой деревне Овсяники. Бойцы, нуждавшиеся в тепле, в обогреве, битком набились в уцелевшие избы. В доме, где оказался я, на печи сидели старик со старухой — хозяева. Старуха ворчит: “Чёрт принёс вас, проклятых антихристов, погибели на вас нет!”. Дед пытается её урезонить — она не унимается. Кто-то из бойцов — надоело бабкин скрип слушать — клацнул затвором винтовки: старая мигом смолкла…
Я вышел из душной избы. Метель утихла, появилась луна.
Мне нужно было доставить почту командиру полка. Подхожу к дому, где разместился штаб, и вижу: на середине улицы стоят полковник Решетов и начштаба майор Петров. Комполка, как всегда, в белом тулупе, с тростью в руке — он с ней не расставался. Хрипловатый голос его гремит в ночном морозном воздухе, далеко разносится вокруг: “Почему полк не готов к маршу?!!”. Петров что-то объясняет, но полковник не слушает, заводится сильнее: “Почему… не готов?! Твою мать!..” — и бьёт майора тростью. Тот, закрываясь руками, старается увернуться.
— Куда?!! Пристрелю!!!
А тут — выстрел. Немецкий снайпер подкараулил. По крику, видно, понял, что командир, и не промахнулся… Мы, подчинённые, оказавшиеся рядом, были потрясены утратой. Склонив головы, молча смотрели на холодное неподвижное лицо командира. Потом прикрыли тело уже неспособным согреть его белым тулупом и везли.
Полк принял майор Петров. Но и его вскоре тяжело ранило. Полк возглавил капитан Кашин”.
Дивизию перебросили из Погорелого Городища под Ржев в спешном порядке в конце января 1942 года. Первоначально ей ставилась задача пробить брешь в обороне гитлеровцев и прийти на выручку частям, попавшим в окружение. Полки вступали в бой с ходу, но драчка там затянулась, бои, по сути, приняли позиционный характер и шли ещё в феврале и марте. Занятые немцами населённые пункты в полосе действий дивизии располагались на высотах на западном берегу Волги; оттуда, с высот, с деревенских церквей, противник просматривал наши позиции, нашу оборону почти на всю её глубину…
Там погибнут многие. В том числе командир полка и командир дивизии…
Ножкино, Кокошкино, Клепенино, Крутики немцы держали крепко. Ощерившись жерлами пушек, задрав к зениту трубы миномётов, ощетинившись всеми наличными стволами в пристреленных секторах, гитлеровцы окопались в деревнях, не имея ни малейшего желания быть выбитыми во чисто поле, и всю зиму атакующие не могли их выкурить с насиженных высоток. Ржевская группировка немцев оказалась очень мощной, и нашим не хватало сил на этом участке фронта. С точки зрения рядового бойца, непрерывная и настойчивая активность войск была трудно объяснима: атака за атакой, проводившиеся днём и ночью, приносили удручающие потери, не давая результата, которого, надо полагать, где-то в больших штабах ждали. Но, повинуясь приказам, солдаты снова и снова пытались теснить врага, недоумевая про себя, почему с такими малыми силами они без конца наступают и наступают, когда в полках остается всё меньше народу.
18 февраля 1942 года Ваганов привёз на командный пункт почту. Он был доволен, почти счастлив тем, что благополучно перешёл Волгу: по льду реки беспрестанно била артиллерия, и лошадь пришлось оставить на том берегу. Ваганов доложился на КП командиру полка, разнёс почту по обороне, по ротам и вернулся в командирскую землянку. Было тихо, никакая опасность, кажется, не грозила здесь, и комполка, выслушав доклад Ваганова, распорядился: “Отдыхай. Отдохнёшь, пойдешь обратно”.
Часов в пять утра Виктор проснулся от шума и ругани снаружи землянки. Потревоженный Кашин выскочил на улицу и тотчас вернулся: “Ты, Ваганов, давай мотай отсюда, занимайся своим делом, тут сейчас без тебя как-нибудь!..”.
На улице — темень. Медленно кружась, как бы нехотя сыплются с неба крупные хлопья снега. Виктор, ещё не успев оглядеться, по голосу узнал командира дивизии: Ягодкин кричал, направо и налево матерился. Над передовой вспыхивали свои и чужие ракеты, в неровном свете их маячили группы людей в маскхалатах.
Ваганов не мог знать, что комдив, неожиданно появившийся в расположении, приказал срочно, вот сейчас, пока ещё ночь темна, собрать всё, чем располагает полк на переднем крае, и атаковать Кокошкино. Да, Ваганов не знал ничего в точности, но правильно понимал: сейчас начнётся заваруха, и командир полка не просто отсылает с передовой фронтового почтальона, а даёт лично ему, рядовому Ваганову, шанс какое-то, ближайшее по крайней мере, время оставаться живым…
Минут через сорок — Ваганов ещё в повозке сидел, ждал, когда чуть высветлит, — послышался в ночной темноте неясный шум. Шум приблизился, и стал отчётлив скрип санных полозьев, различимо стало тяжёлое дыхание людей. Вот уже и разглядеть можно: солдаты, санитары кого-то везут на санках.
Это был Ягодкин.
Оказалось, командир дивизии сам повёл уральцев в атаку.
Убило его сразу — смерть комдиву выпала лёгкая. Командиру полка повезло больше — ранило в руку.
Вспоминает Ваганов: “Я не знаю, где похоронен комдив Ягодкин. Не знаю, почему он лично возглавил ночную атаку на Кокошкино. Почему мы вообще лезли тогда на рожон, не считаясь с потерями, с явно недостаточными силами, без меры теряли людей во фронтальных атаках против хорошо укреплённых немецких позиций. Наверное, была в этом какая-то стратегическая цель, был какой-то глубокий оперативный замысел командования, о чём нам, солдатам, знать было не положено. Думаю, задача заключалась в том, чтобы удержать немцев на нашем участке, чтобы они не перебросили часть дивизий на другие фронты. И потом, Ржев мог стать трамплином для нового прыжка немцев на Москву…
Ягодкин был другом командующего 30-й армией генерала Лелюшенко. Это я узнал из некролога, напечатанного 20 февраля 1942 года в армейской газете “Боевое знамя”. Посмертно командарм наградил Ягодкина орденом Красного Знамени.
Полковник Ягодкин командовал 371-й дивизией всего девятнадцать дней: с 30 января по 18 февраля 1942-го. Он сменил генерал-майора Чернышёва, при котором дивизия понесла под Москвой неоправданно большие потери.
После гибели Ягодкина комдивом сделался подполковник Олешев, ставший после взятия Ржева в марте 1943 года генерал-майором. Войну он закончил генерал-лейтенантом, командиром корпуса, Героем Советского Союза”.
“Я убит подо Ржевом…”. О ком это стихотворение? О многих и многих — бои там были страшные. Да нестрашных-то не бывает на войне. Какими же им надо быть, чтобы из всех прочих солдаты выделили именно эти и так сказали о них, так их оценили: страшные бои!
Я убит подо Ржевом… Не о Ваганове это, слава Богу. Но вполне могло случиться, что и о нём тоже. По местам этим Виктор Андреевич прошёлся, проехался, а то и прополз по-пластунски. По белым снегам в оспинах чёрных воронок от бомб и снарядов, в мороз градусов под тридцать с хвостиком да под огнём. Всё было. И впереди ещё был долгий фронтовой путь.
Первую медаль “За отвагу” Виктор Андреевич получил под Ржевом, будучи полковым почтальоном.
В августе 1942 года дивизия перебрасывается под Зубцов.
Бои под Зубцовом продолжаются до 3 марта 1943 года, когда был освобожден Ржев.
Ваганов уже воюет в 930-м артиллерийском полку замковым 76-миллиметрового орудия и награжден второй медалью “За отвагу”.
Потом были бои под Оршей, под Ленино в Белоруссии, и закончил свой боевой путь Ваганов в Кёнигсберге. Закончил — на западе, а потом был Дальний Восток, сражения с японцами, освобождение Северного Китая. Только в 1954 году вернулся Виктор Андреевич Ваганов, к тому времени сотрудник военной газеты, во Владивосток. А начался весь его славный боевой путь с того зимнего, жгуче-морозного декабрьского денька 1941 года, когда эшелон молодых солдат-уральцев выгрузили в заснеженных полях под Москвой и сразу бросили в бой, в сражение, которое решило судьбу России.
…Теперь стали мы забывать недавнее прошлое и к людям, которые вынесли это прошлое на своих плечах, непростительно охладели. Само ли по себе выходит, или кто-то из влиятельных сограждан, бывших и не бывших, старается в указанном направлении, однако провалы в нашей памяти зияют всё страшнее. Для уважающего себя государства это недопустимо.
Великая Победа и народный подвиг, сделавший эту Победу фактом истории, для непосредственного творца этой победы и этого подвига остаются навсегда тем, чем они были — Великой Победой и небывалым народным подвигом, и не подлежат никакому, даже насильственному, переосмыслению, не подвержены никакой модной “современной” переоценке.
И у нас есть надежда и есть будущее. До тех пор, пока мы не забываем о них, пока помним всё.
