Преступный разум: Судебный психиатр о маньяках, психопатах, убийцах и природе насилия - Тадж Нейтан
Дело Моугриджа установило принцип: чтобы признать провокацию в отношении подсудимого, убийство должно произойти в разгар ссоры. Почти два с половиной века спустя, в 1949 г., апелляционный суд подтвердил это требование в своем решении, согласно которому провокация – это действие, из-за которого обвиняемый внезапно и временно теряет над собой контроль. Именно из-за этого требования адвокаты Сары Торнтон не могли утверждать, что ее спровоцировали на убийство.
Случай Сары не был чем-то необычным. Последствия домашнего насилия для жертвы накапливаются в течение длительного периода, а не возникают в момент агрессии. Один сценарий домашнего насилия, с точки зрения судебного решения сэра Джона Холта XVIII в., можно считать достаточным для провокации, но он точно не относится к делу Сары. Судья Холт описал случай, когда мужчина застал жену с любовником. Закон установил, что, если мужчина отреагировал убийством, он мог сослаться для защиты на то, что его спровоцировали, «ибо ревность разъяряет мужчину, а прелюбодеяние – величайшее посягательство на собственность». Отражая общественные нравы того времени, судья утверждал, что «трудно спровоцировать мужчину сильнее».
Хотя с тех пор минуло почти триста лет, гендерный перекос в законе о провокации сохранился. Во всем мире вероятность того, что жертвой бытового убийства станет женщина, более чем в четыре раза выше по сравнению с вероятностью, что жертвой окажется мужчина. Убивший в состоянии ревности мужчина может рассчитывать на то, что суд воспримет неверность жены как провокацию, смягчающую его вину. Если женщина, которую неоднократно избивал муж, в конце концов прибегнет к насилию, ей будет трудно убедить суд в том, что действия мужа были провокацией. Разница в физической силе и готовности к ее применению означает, что, когда женщины все же изредка оказываются с другой стороны, они реагируют менее адекватно. Ссылка на провокацию была недоступна для многих женщин по определению, даже в тех случаях, когда существовала признанная связь между правонарушением и тем, что раньше женщина сама оказывалась жертвой.
В то время Сара могла прибегнуть лишь к одному способу защиты – ограниченной вменяемости. В случае успеха это означало бы то же самое, что и изменение обвинения – умышленного на непредумышленное убийство. Однако использование такого способа защиты для женщины в ситуации Сары возмутило ее сторонников. В то время как провокация указывала на то, что имела место понятная реакция на чрезвычайные обстоятельства, ограниченная вменяемость объясняла случившееся проблемами с психикой, а это было несправедливо. Не имея другого выхода, Сара с неохотой приняла совет адвокатов. Два психиатра, проинструктированные адвокатами, нашли доказательства в пользу ограниченной вменяемости.
Как и во многих судебных процессах, в которых защита говорила об ограниченной вменяемости, обвинение оспорило это утверждение не только с помощью показаний собственных экспертов – психиатр со стороны обвинения не считал состояние Сары настолько серьезным, чтобы говорить об ограниченной вменяемости. Более того, обвинение пыталось представить подсудимую как расчетливую убийцу. Вызвали свидетеля, который незадолго до инцидента слышал, как Сара говорила, что собирается убить Малкольма. Были представлены доказательства, указывающие на то, что у Сары мог быть корыстный мотив, хотя в действительности она не получила никакой финансовой выгоды от убийства (но это не было представлено присяжным).
Звонок Сары в службу спасения после того, как она ударила Малкольма ножом, был похож на розыгрыш. Она как ни в чем не бывало заявила: «Я только что убила своего мужа». Ее спокойствие, когда приехали полиция и бригада скорой помощи, не соответствовало тому, чего ожидают от психически неуравновешенной жертвы домашнего насилия. Есть предположение, что ее репутацию пытались растоптать женоненавистники. В своей замечательной книге «Сара Торнтон: история женщины, которая убила» (Sara Thornton: The Story of a Woman Who Killed) барристер Дженнифер Надель показала: Сару судили за то, что она не соответствует представлениям общества о порядочной женщине.
Присяжные удалились на совещание в 10:30 утра. Когда спустя шесть часов они не вернулись, судья вызвал их обратно и объяснил, что, если они не могут вынести единогласное решение, он примет вердикт большинством голосов. Они снова удалились, но к концу дня так и не пришли к единому мнению, и их отвезли в гостиницу. Следующее утро присяжные провели в раздумьях, пока в конце концов не вынесли решение большинством голосов. Они пришли к выводу, что Сара виновна в убийстве, и приговорили ее к пожизненному заключению.
В июле 1991 г. Сара обжаловала приговор. Ее адвокаты пытались убедить апелляционный суд в том, что в ее случае можно говорить о спровоцированном нападении. Судьи не согласились, и она вернулась в тюрьму отбывать пожизненное заключение. Прошло еще четыре года, прежде чем ей разрешили представить новые свидетельства влияния жестокого обращения Малкольма на ее психику. На этот раз судьи признали, что первоначальный вердикт вызывает достаточные сомнения, и назначили повторное судебное разбирательство. В мае 1996 г. присяжные в Оксфордском королевском суде пришли к выводу, что она виновна в непредумышленном убийстве. После вынесения приговора она сказала: «Я слишком устала, чтобы чувствовать себя победительницей, слишком много страдала, и, в конце концов, Малкольм ведь умер».
Дело Сары Торнтон было одним из трех дел о домашнем насилии в 1990-е гг., когда защита заявила о спровоцированном насилии. Киранджит Ахлувалиа десять лет терпела физическое и сексуальное насилие со стороны мужа, после чего положила этому конец. После очередной агрессии с его стороны она его подожгла. Он скончался позже от полученных травм. Судья внушил присяжным, что в глазах закона провокация – это действие, которое вызывает у обвиняемого внезапную и временную потерю самоконтроля. Проблема для Киранджит заключалась в том, что она решилась на свой поступок только после того, как муж уснул. Присяжные признали ее виновной в убийстве.
У семнадцатилетней Эммы Хамфрис были отношения с мужчиной тридцати трех лет, который над ней издевался. Однажды ночью она сидела на верхнем этаже с двумя ножами, уже нанеся себе раны. Когда она услышала приближение своего партнера, то поняла: надо, как обычно это бывало, ждать изнасилования, избиения или того и другого вместе. Он стал смеяться над ней из-за порезов, и она набросилась на него с ножом. Применив закон, действовавший в то время, судья указал присяжным, что они должны игнорировать показания психиатра о ее психической уязвимости. Ее признали виновной в убийстве.
В конце концов было признано, что в законодательство следует внести исправления, и в 2010 г. провокация как средство правовой защиты в законодательстве Англии и Уэльса была отменена раз и навсегда. Ее заменили защитой вследствие потери контроля. Эта защита стала доступна женщинам, которые неоднократно становились жертвами своего партнера, даже если окончательная потеря контроля не была немедленной реакцией на провокацию. Это позволило расценивать страх перед насилием, а не только сам акт провокации как спусковой механизм для потери контроля.
Концепция синдрома избитой женщины, возможно, придала медицинскую легитимность аргументам в пользу пересмотра закона в отношении подвергшихся побоям женщин, которые убивают мужей. Правда, она не особенно полезна, когда речь идет о вопросах, поставленных судом в таком случае, как дело Мишель. Как и многие психиатрические диагнозы, синдром избитой женщины описывает, но не объясняет. Это знак, что психологическое состояние Мишель часто встречается среди жертв домашнего насилия, но сам по себе такой диагноз не объясняет, как конкретные отношения между Мишель и Питом привели к проблемам, которые сейчас рассматриваются в семейном суде. Клинический диагноз может указать общее направление терапии, но не возможные решения в конкретном случае. По моему опыту, всегда важнее разобраться, что происходит в голове у человека – точнее, в головах обоих.
В ходе экспериментов, которые в современном понимании кажутся жестокими, в 1960-е гг. группа американских исследователей изучала поведение собак, ранее приученных ассоциировать звук с ударом током. Гипотеза заключалась в следующем: усвоив эту ассоциацию, собаки быстрее должны понять, что можно избежать удара током от пола в одной части ящика, если перепрыгнуть через низкий барьер в другую его часть. Но возникла неожиданная проблема. Вместо того чтобы перепрыгнуть через барьер и избежать удара током, собаки часто оставались
